Как у всякого человека, у меня две бабушки. Одна родилась, крещена и выросла в тамбовской деревне. Другая, по материнской линии, родом из татар Вятской губернии. При своей долгой жизни – почти девяносто пять лет – она не была религиозной, но, уходя, крепко-накрепко наказала проводить ее так, как положено в родной для нее мусульманской вере.Наша казанская родня взяла все в свои руки. В день похорон поехали в мечеть. Во двор вышел мулла, и все мужчины, которые оказались там в это время, вместе прочитали над телом молитвы. Потом поехали на Татарское кладбище, где уже пятнадцать лет покоится мама. Мы с братом, выросшие на руках нашей бабушки, все время были рядом, усердно молились – про себя, чтобы не смущать людей.
С кладбища отправились домой, туда, где наша бабушка жила в последние годы вместе с моим братом. Предстоял поминальный обед, за которым надо было прочитать положенные молитвы. Из мечети был приглашен азанчи, один из помощников муллы, в обязанности которого входит, в том числе, возглашать с минарета азан, призыв на молитву. Вошел пожилой крепкий человек, увидел иконы в красном углу, увидел наши с братом бороды и положенное на себя крестное знамение. Для него, получившего приглашение от наших татарских родственников совершить мусульманский обряд, оказаться в православном доме было полной неожиданностью. Но он не показал вида, только весь подобрался.
Мы сели за стол, и перед тем, как начать трапезу, он приступил к своему делу. Он сказал: “Я буду читать молитвы по-арабски, а потом объяснять их содержание. Обычно я делаю это по-татарски, но вижу, что здесь татарский язык знают не все, поэтому буду делать это по-русски. Заранее простите меня за ошибки, я говорю по-русски не слишком хорошо”.
Так все и было. Читались молитвы, а потом был неторопливый разговор о жизни и смерти, о грехе и добродетели, о бессмертии души и посмертном воздаянии. Обо всем, что никогда не мешает напомнить пребывающему в суете современному горожанину. Я внимательно слушал. На протяжении часа не было сказано ни одного слова, которое хоть сколько-нибудь противоречило моему исповеданию веры.
В необычной и неожиданной для него ситуации наш гость всеми силами старался не посрамить свою веру, не ударить перед нами в грязь лицом, свидетельствовать о своей святыне в полную меру отпущенных ему сил. И при этом свидетельствовать так, чтобы не обидеть нас, иноверцев, не задеть, не сделать нам больно и неприятно. Вместе с нами поскорбеть об ушедшей живой душе. Для него, человека простого, не очень образованного и неважно владеющего русским языком, это был великий труд. Провожая его после поминок, я видел, что он устал от напряжения. Но движение души, подвигнувшее его на это усилие, было повелительным и естественным, как простым и естественным было каждое его слово.
Вот такая история совершилась над свежей могилой моей татарской бабушки. Теперь я часто вспоминаю об этом уроке, так нужном в наши времена разделений. Устремиться за химерой всесмешения вер было бы гибельным. Но как научиться любить друг друга, сохраняя верность и преданность своим святыням…
