Рассказывает Ульяна Фролова:
Лето перед девятым классом я проводила на даче, на Смоленщине. Там у меня была лучшая подруга, с которой мы делили одно маленькое увлечение — дурацкие истории. Каждый раз, как только мы оказывались вместе, с нами обязательно случалось что-нибудь глупое. Отдохнув немножко от предыдущей истории, когда руки переставали трястись, а страх сменял хохот над собственным безрассудством, мы тут же попадали в другую. Как в мультике — помните? — «Ну как же не ходить? Они же ждут!»
Мы убегали от сторожевых псов-алабаев и роя диких пчел, переплывали реку на надувном круге (мне еще долго снилась вода, смыкающаяся над моей головой), поздним вечером оказывались на кладбище или стройке и многое, многое другое в том же духе. Вообще-то, мы очень осторожные и даже мнительные девочки, но каждое лето что-то в нас нещадно ломалось, толкая на приключения.
Эта история не должна была стать особенной. В июле темнело поздно, и мы собрались — на десять минуточек! — пойти к деревенскому магазину на соседней улице. Недалеко: всего-то и нужно, что пройти триста метров по обочине. Когда магазин был закрыт, мы любили сидеть на его порожках, смотреть на машины, проезжающие по трассе, и мечтать: однажды мы вырвемся из этой кошмарной глуши — и-и-и! — начнется наконец настоящая жизнь!
Я не помню, о чем мы говорили в тот вечер. Шутили, или строили планы, или обсуждали семейные ссоры — все это стало неважно, когда тишину рассекла громкая отвратительная музыка. Она ударяла по ушам, отталкивалась от земли, заставляя ее дрожать, и снова взлетала в воздух. Мы вглядывались в темноту, пытаясь понять, кто включил ее так громко. Сначала показалось, что это наши ребята-соседи. Но это были не они.
Следующий звук, который мы услышали, — скрип тормозов. В сотне метров от нас остановилась машина. Какая-то старая побитая легковушка. Третий звук — гул пьяных голосов и смех.
— Бежим, — шепнул кто-то из нас.
И мы побежали к дому. Лихорадочно соображая, как нам спастись я не находила ни одного выхода. Они быстрее нас, на улице никого, в этой части деревни нет ни одной камеры, значит, если нас схватят и увезут, свидетелей не останется. Молитва, как заведенная без моего ведома пластинка, звучала на глубине сознания: «Богородице Дево, радуйся». Это молилась не я — я-то была уверена, что не поможет, — слова сами рождались в голове. Надо бы закричать, чтобы папин друг, живущий недалеко от трассы, услышал и хотя бы выбежал из дома, но кричать я не могла — горло словно сжимала стальная рука.
Тогда казалось, что все это длится очень долго, но на самом деле прошло не больше минуты, и бежать нам было еще далеко. Вдруг моя подруга сворачивает с дороги в густую траву оврага, отделяющего магазин от нашей улицы. Я — за ней. В другой ситуации я сказала бы, что это глупо: овраг глубокий, продираться сквозь заросли больно и сложно, а задняя калитка нашего дома непременно закрыта. Но тогда у меня не было времени на критику.
Люди в машине закричали. Водитель начал разворачиваться... И не справился с управлением. Секунду спустя мы увидели, как переднее колесо его машины повисло над нами. Я запомнила это навсегда: мы лежим в траве, над нами — машина, и из-за ее кузова виднеется кусочек темно-синего, с крупными звездами, неба. Последнего неба, которое я увижу в жизни.
Машина качалась. Еще мгновение — и она упадет в овраг, прямо на нас. Но прошло несколько секунд, и ничего не случилось. Наоборот, машина забуксовала, выпрямилась и понеслась прочь. Будто кто-то, как маленький мальчик, играющий в машинки, взял ее и переставил.
Руки дрожали. Слов все еще не было. Но мы остались живы, и, если бы не исцарапанные ладони, я бы решила, что все это мне приснилось.
Как кинопленку, я много раз отматывала назад свои воспоминания, чтобы понять, что же случилось в тот день под Смоленском. Много раз спрашивала подругу, зачем она побежала в овраг, понимая, что через него не перебраться. Она пожимала плечами — «не знаю».
Я, кажется, теперь знаю. Если бы не овраг, мы бы оказались в той машине, и я совсем не хочу гадать, к чему бы это привело. Поэтому то, что Господь повел нас путем, который мы сами никогда бы не выбрали, — уже чудо. Но то, что было дальше, до сих пор заставляет мое сердце биться чаще.
Машина не должна — она обязана была упасть. Законы физики, известные даже мне, хотя предмет этот я в школе немилосердно прогуливала. Но в один момент она перестала качаться, и колесо ее снова оказалось на прочном асфальте. Мог ли пьяный водитель на темной дороге — летние сумерки очень быстро превратились в непроглядную ночь — вырулить сам?
В тот июльский день я поняла, как это, когда Бог гладит тебя, испуганную, по голове, как добрый Папа, который сотню раз говорил тебе, что так делать не надо, а ты кивала и, конечно, только вполуха слушала.
Каждый раз, когда я теряю надежду, я вспоминаю смоленскую дорогу, рядом с которой до самого сентября была примята высокая трава. Главное — вовремя схватиться за протянутую руку.
