В этот раз, когда к нам в палату поместили новенькую больную, я находилась в больнице уже дней десять. Новенькая выглядела здоровой: ходила, громко говорила, всех поучала. Начался довольно пустой разговор, какие бывают в больничных палатах: о мужьях, работах, начальстве, кого кто поминал и о болезнях. Новенькая, Татьяна Яковлевна, произнесла:
- Терпеть не могу лежачих больных! Они ходят под себя, это всё так неприятно, и запах, и звуки, и стонут, и медсёстры бегают, свет включают, спать не дают ни днём, ни ночью!
В ту же ночь к нам в палату поместили ещё одну новенькую, девятую. Она лежала, ходила под себя, стонала и медсёстры бегали, и включали, выключали свет. У поступившей был сильнейший астматический приступ. Но после каких-то процедур она успокоилась. Только стонала и говорила что-то. Я не обращала внимания на это, потому что чем тут еще помочь? Помолилась про себя, одела беруши и постаралась скорее уснуть.
Утром сквозь беруши я услышала крики. У грязной стены полусидя, располагалась раздувшаяся от отёков, тяжелобольная Марина Ильинична. Она-то и кричала на бабулю с астмой:
- Прекрати бубнить! Голова от тебя болит! Убью тебя!
Татьяна Яковлевна ей тихонько поддакивала. Я молча встала, подошла к лежачей, наклонилась, прислушалась. Больная астмой со зловещим свистом в груди говорила о смерти. Я громко произнесла ей на ухо:
- Благодарите за каждую секунду жизни, за каждое событие, вещь, взгляд. Если уж хочется говорить, то говорите только хорошее.
Бабуля посмотрела на меня старенькими белками глаз и улыбнулась.
Затем пришла её дочь, поменяла обтрёпанное больничное бельё и посуду на домашние. Затем дочь долго говорила с врачом в коридоре. Врач холодно кивала и смотрела куда-то в пустое пространство. Дочь вздохнула и вошла в палату, чтоб покормить свою мать едой вместо больничной капусты. К вечеру Девятая неплохо себя чувствовала. Стала говорить громче, сидеть прямо, но ходить ещё не могла, падала и что-то всё время капризно просила, как ребёнок, то еды, то воды, то платок. Как дашь ей платок, она просит не такой, а этакий, и ложку не ту, а вот эту, и всё время что-то выдумывает новое, хочет заботы, так что от неё нельзя отойти.
На это Татьяна Яковлевна бубнила про себя проклятия, ворочалась в постели, тихо выказывая своё недовольство капризами лежачей больной. В конце концов, Татьяна Яковлевна добилась, чтоб Девятую с астмой перевели в другую палату. Тогда у Марины Ильиничны с Татьяной Яковлевной начался «пир празднословия»: обсуждали то, какая вредная и несносная эта лежачая. Странно, но после перевода старушки Татьяне Яковлевне не стало легче. Теперь она открывала всем правду о том, что стены в больнице обшарпанные, что единственный на два этажа туалет вечно забит, что запах хлорки вперемешку с больными невыносим, и что она не потерпит еще какую-нибудь, кто ходит под себя. Ведь в палате крайне неуютно из-за таких особ. Сложно с этой правдой не согласиться. Но ведь важно то, как мы к этим фактам отнесемся.
Ночью Татьяна Яковлевна уже не могла вставать. Теперь она ходила под себя, не могла самостоятельно есть, пить, задыхалась, стонала, и бестолково бегали медсёстры, включали и выключали свет.
Прошла неделя. Мне делали УЗИ уже в третий раз, т.к. я не соглашалась на «чистку». Говорила врачам: «Вы ошиблись, посмотрите хорошенько, не может умереть тот, кого я люблю. Я же соблюдала все предписания». Я написала заявление об отказе от операции. Лечилась антибиотиками и молитвой. Больная Татьяна Яковлевна лежала рядом полу-парализованная, ей не становилось лучше. Моя кровать соединялась с её кроватью единым ребром. Большую часть времени я изучала Писание и классическую литературу, сидя с ноутбуком. Розетка находилась над головой моей умирающей соседки. Мне думалось, что как ноутбук соединен с розеткой, так и моя соседка - со мной и Богом через мою молитву. Иногда я кормила Татьяну Яковлевну с ложки. Она была недовольна едой, тем, как ее подмывают, на меня стонала «отвернись». Казалось, она ненавидит своих сына, дочь, еду, немытую «утку», салфетки, воду, бесполезные уколы, мази, медсестёр, грязные больничные матрацы и скрипящие, прогибающиеся к полу кровати - такую дрянную жизнь. Медсёстры совершенно равнодушно проходили мимо неё. Врач к ней больше не подходила. В коридорах лежали еще больные. Запах стоял удушающий. Уборную не чистили пару недель. Медперсонал ютился в дальней комнате и спешил поскорее уйти домой.
На УЗИ в третий раз подтвердили, что воспаление у меня из-за неразвивающейся беременности, нужна срочная операция, чистка. Сахар в крови был очень высокий, почки отказывали, антибиотики не справлялись. Как Татьяна Яковлевна обижалась на окружающую обстановку, так я обижалась на Бога. Я хотела верить в жизнь. Вокруг перед глазами стояла только смерть. Все же я продолжала молиться, рассказывая Богу о своих обидах и надежде, веря, что, как мой ноутбук питается от розетки током, так и я могу быть наполнена от Источника жизнью: «врачи признают ошибку, я смогу выносить». Но я видела, что блок питания сломан, он не принимает ток от розетки, прибор скоро погаснет. Страшно. Блок питания еще пытается исторгать искры жизненного тока, но не достигает Источника. Нет сил верить. Мое сердце сжалось и обмякло, как смятый лист заявления об отказе от операции. Сердце же Татьяны Яковлевны больше не принимало посильной заботы окружающих, она разорвала соединяющий провод.
Однажды, в палату залетела птица. Это маленькое крылатое создание неестественно смотрелось в грязной, вонючей от хлорки комнате на фоне выцветших тряпок вместо штор. Татьяна Яковлевна совсем без сил стала шипеть на птицу. Вскоре больная скончалась. Ненавидела ли она теперь лежачих больных, которые ходят под себя? Поняла ли в последние секунды, от чего отказалась? Ощутила ли радость светлой Встречи с той жизнью вместо этой?
На грани пропасти уныния, я попросила служащих отвести меня домой, чтобы
попасть на Воскресную литургию в свой храм. Накануне утренней службы я читала молитву перед сном и произнесла фразу:
- Господи, устели мне путь утром к Храму, т.к. я без Тебя не дойду.
Встав утром в воскресение, я увидела, что дорога устлана белым ковром. За ночь выпал первый снег. Со слезами радости я поплыла в Церковь. Я чувствовала, что Он меня бережно несет, и волос с моей головы не упадет без Его воли.
Меня перевели в московскую больницу. В день операции мне дали надеть белую рубашку. В зеркале я увидела очень худую, сильно постаревшую, бледную женщину с выцветшими, ломкими, длинными волосами. Постаралась улыбнуться. Отвернулась и перекрестилась. На пороге процедурной, увидев кровь в тазике, я потеряла сознание. Очнулась уже в палате. Вскоре меня выписали. Операция прошла без последствий. Полностью я не вылечилась. Мой диабет-крест всегда со мной. Мне не хочется думать, что еще предстоит. Но я могу радоваться каждой встрече с лежачими и ходячими, слепыми и зрячими. Вечером в день выписки друзья меня забрали к себе. Посторонний мужчина в электричке дал мне телефоны и адреса некоторых клиник. Кто из этих людей мой ближний? Врачи? Пациенты, друзья, посторонние.
Люди - образы Божии, и смерти нет, но каждый сам выбирает, отключать себя от Источника или быть с Ним вечно, помогая от всей души людям в любых условиях.
Фото miloserdie.ru
