Не пугайтесь термина «эстетический аргумент», если он вам незнаком. Это философский термин, но то, о чем пойдет речь, не требует специальной философской подготовки — у меня ее просто нет. Мы поговорим о вещах вполне простых и понятных. Время от времени у нас, верующих, спрашивают, можем ли мы доказать бытие Божие. Ответ зависит от того, что мы понимаем под словом «доказать». Бывают реальности, которые вы просто вынуждены признать, нравится ли вам это или нет — например, воспаление зубного нерва. Практически все остальное можно отрицать — как последователи популярного псевдоисторика Фоменко отрицают, например, существование Древнего Рима. Вы можете представить им самые серьезные свидетельства их неправоты — и они их не убедят. У них на это есть свои причины.
Человек может просто отвергнуть свидетельства в пользу той точки зрения, которая его не устраивает. Многие отвергают и свидетельства бытия Божия. Бог не принуждает нас к вере; Он зовет, а не тащит, дает нам достаточные основания для веры в Него, но не заставляет. Нам ничто не мешает закрыть глаза и заткнуть уши, выстроить себе мировоззрение, в котором мы запретим себе обращать внимание на указатели, которые Бог расставил вокруг нас. Но мы можем поступить и по-другому: вылезти из бункера, куда мы себя загнали, и осмотреться, чтобы понять, кто мы такие и каково наше место в мироздании. Мы можем проанализировать наш опыт жизни в этом мире и подумать о том, на что он указывает. Один из аспектов этого опыта — наше восприятие красоты.
Мало у кого из нас были мистические озарения, но большинству из нас знакомо переживание красоты. Это не зависит от личных убеждений человека — атеист может чувствовать красоту, как и верующий, и высоко ценить ее.
Известный атеист, английский писатель-фантаст Терри Пратчетт, страдающий смертельной болезнью, пишет: «Когда на горизонте замаячит конец игры, я хочу умереть, сидя в кресле, в моем собственном саду, с бокалом бренди в руке, с Томасом Таллисом в айподе, потому что музыка Томаса способна приблизить к раю даже атеиста». Томас Таллис — великий английский композитор, вероятно, один из величайших композиторов, когда-либо живших. Он творил в XVI веке — веке тяжких гражданских, династических и религиозных смут, и писал церковную музыку удивительной, поистине райской красоты, преисполненную мира, гармонии, веры и благоговения.
Пратчетт, несомненно, человек достаточно культурный, чтобы ценить великую музыку — беда в том, что он, (пока, по крайне мере) отказывается слышать ее послание. Оставаясь атеистом, он отказывается верить в рай, к которому можно приблизиться, или в небеса, куда можно отправиться, или в путь, который продолжается после смерти — хотя он и употребляет все эти выражения, но только в переносном смысле. Но в каком смысле? Может ли быть у них вообще какой-либо смысл, если смерть означает окончательное исчезновение? Почему мы находим некоторые вещи слишком уродливыми, чтобы называть их своими именами? Почему даже атеист говорит о небесах и рае?
У нас всех есть опыт переживания красоты — великолепия осеннего леса или (как у Пратчетта) красоты великой музыки, — и эта красота ставит перед нами определенный вопрос. Отражает ли наш опыт красоты некую реальность, которая существует в мироздании до нас, и которую мы просто — с благоговением и благодарностью — осознаём? Или красота — это только иллюзия, чисто субъективное переживание, которому не соответствует ничего за пределами нашего сознания?
Известный атеист Жак Моно пишет: «Чистая случайность, абсолютно свободная, но слепая лежит у самых корней величественного здания эволюции, и в результате человек, наконец, знает, что он одинок в бесчувственных глубинах вселенной… Жизнь вообще и человек в частности — явление уникальное, единственное творение необъятной Вселенной, возникшее вопреки планам природы... Человек должен наконец пробудиться от тысячелетнего сна, и, пробудившись, он окажется в полном одиночестве, в абсолютной изоляции. Лишь тогда он наконец осознает, что, подобно цыгану, живет на краю чуждого ему мира. Мира, глухого к его музыке, безразличного к его чаяниям, равно как и к его страданиям или преступлениям… Человек наконец сознает свое одиночество в равнодушной бескрайности Вселенной, из которой он возник по воле случая».
Но когда он говорит, например, о «величественном здании эволюции», что он имеет в виду? Что величественность есть нечто присущее самой по себе эволюции, и признавая это, мы просто отдаем ей должное, осознаем некую реальность, которая была до нас и которая была бы, если нас и на свете не было? О чем мы говорим, говоря о красоте и величии, — о некой реальности или о наших эмоциях?
Атеист вынужден верить, что в мироздании как таковом нет ни величия, ни красоты, ни смысла, ни цели; все это — наши оценки и наши субъективные переживания. Правильны ли это оценки? Это бессмысленный вопрос, как бессмысленно само мироздание. Бессмысленно спрашивать, правильно ли вы понимаете текст, если это и не текст вовсе, а случайная россыпь точек. Бессмысленно задаваться вопросом, смогли ли вы по достоинству оценить красоту звездного неба, если в звездах просто нет никакой красоты, которую вы могли бы оценивать.
Такой же бессмысленной оказывается и музыка. Электронное устройство преобразует последовательность нулей и единиц в звуковые колебания, наушники доносят их до ушей, сигнал воздействует на нервные окончания и вызывает какие-то сложные биохимические процессы в мозгу (как, впрочем, и бренди), субъективно это переживается как «красота». Это всё — никакого рая, никаких небес и никакой красоты за пределами чисто субъективных переживаний не существует.
Однако в красоте есть некое могущество, которое побуждает нас признать, что мы имеем дело с реальностью. В отличие от телесного удовольствия, эстетическое переживание указывает на что-то за своими пределами. Вкус пищи может быть очень приятен, но это удовольствие никуда не зовет — оно все здесь. Музыка «может приблизить к раю даже атеиста». Мы чувствуем, что красота, как окно или просвет в облаках, указывает на нечто большее, ожидает от нас ответа, признания и благодарности. Даже атеисты не могут избавиться от этого чувства и связанного с ним языка. Так, неверующий астроном Карл Саган говорит о своей «признательности за красоту жизни и мироздания», хотя и отрицает Того, Кому он мог бы быть признателен. Все мы — верующие и неверующие —
в сердце своем понимаем, что красота есть нечто большее, чем наше субъективное переживание.
Люди, для которых писал Таллис, не стремились вызвать в своих нейронах какие-то субъективные ощущения; они «молясь, воспевали Бога». Голоса в наушниках, поющие Veni, Redemptor gentium*, передают послание из самой глубины реальности. Мы можем принять его или отвергнуть, обратиться
к Художнику и Зиждителю мироздания, к Автору красоты — или закоснеть
в противлении.
Существует так называемое пари Паскаля — человек, который ставит на веру, выигрывает жизнь вечную, если он прав, и не проигрывает ничего, если он заблуждается; человек, который ставит на неверие, не выигрывает ничего, если он прав, и проигрывает вечную жизнь, если он заблуждается. Признав, что красота — не иллюзия, что она имеет Исток в реальности, за пределами наших переживаний, мы заведомо не теряем ничего; отвергнув это послание, мы рискуем обнаружить, что нас настойчиво звали войти в реальность небес, рая, нетленной красоты, на которую нам указывала великая музыка и величие мироздания, — но мы навсегда отказались.
*Приди, Искупитель народов (лат.). — Ред.
Здесь Вы можете обсудить эту статью в Блогах "Фомы" (Живой Журнал). Регистрация не требуется.
