Время учебы в выпускном классе проходило у нас (у меня и двух моих подруг) под знаком русского рока и Достоевского. С русским роком все понятно: юношеский протест, рваные джинсы и стремление переделать мир к лучшему. А вот Достоевский...
Были, конечно, и другие литературные увлечения. Например, творчество Саши Черного, которое воспринималось исключительно в контексте «Семья — ералаш, а знакомые нытики». Но такое однобокое прочтение прошло вместе с переходным возрастом. А Достоевский, однажды прочитанный и принятый, таким и остался. Дальше, с возрастом, шло лишь погружение в глубину...
Тогда, в одиннадцатом классе, в пятнадцать — шестнадцать лет Достоевский и русский рок оказались тесно связанными для нас, трех подруг, сбегавших с уроков, чтобы репетировать спектакль «Белые ночи» под аккомпанемент песен ДДТ «Что такое осень», «Последняя осень».
Мы садились в осеннюю электричку и уезжали от города в сияющее спокойствие осени, одновременно убаюкивающее и возбуждающее, уносящее куда-то — в наше будущее, которое обязательно будет прекрасным и еще дальше — в некое надмирное, надбытовое, мы инстинктивно были уверены в его существовании. Причем ставили спектакль для одного зрителя, то есть — абсолютно для себя, никакой отдачи из вне тогда было не нужно — слишком всего много было внутри, и необходимо это было выплеснуть. Ни на кого-то, просто в пространство.
Когда распределяли роли, у меня выбора не было. Мечтателя сыграла та из нас, которая только и могла его сыграть. На роль Настеньки я не годилась: подруги чуть ли не вполовину меньше меня, а героиня — дылда и маленькие герои — это только в комедиях...
В, общем, мне досталась роль Писателя, у Достоевского — едва намеченный персонаж, так сказать, почти закадровый, его ждут, но он почти ничего не говорит. Так что пришлось придумывать историю героя и текст самой, раз Федор Михайлович это не сделал. И в самом начале умудрилась допутить фактическую ошибку, обозвав Нижний Новгород (по легенде — место рождения писателя из «старой дворянской семьи, в конец разорившейся» — тихим уездном городком... Но на такие «мелочи» мы внимания не обращали...
А потом я прочитала «Братьев Карамазовых»... Речь Алеши у камня, счастливые слезы после того, как переплеснула последнюю страницу, чувство, что хочется всех обнять, сделать хорошее... Дома сидеть невозможно, буквально рвусь — из квартиры, из того быта, который мне, подростку, кажется чем-то недостойным.
Вечерний почти пустой троллейбус, многомерность пространства за окном: улица, отражение салона и еще что-то, из прочитанного, придуманного, мечтаемого.
Восторг и ощущение любви к миру, к этому полусонному троллейбусу, к сидящем в нем пассажирам, к окнам домов, мимо которых проезжаем, за которыми прячутся целые миры.
Перевожу радостный взгляд на женщину, сидящую напротив. Она как-то очень счастливо мне улыбается. Неужели только что прочла «Братьев Карамазовых»?!
Именно «Братья Карамазовы» привели меня в Церковь. Я как-то вдруг поняла — куда мне надо, еще не до конца осознавая — для чего. Но послушно пошла, поскольку противиться той силе и уверенности, с которой меня вели, было невозможно.
В самом-самом начале девяностых никаких катехизаторских бесед не было, я с трудом вникала в происходящее, ощущая лишь, что это происходящее — пожалуй, самое важное и радостное из всего того, что было в моей жизни. Постижению важности события не могли помешать старушки, решившие убрать храм во время таинства: они постоянно чем-то гремели, стучали, переговаривались, так что священнику приходилось делать им замечания. Но все это казалось такой мелочью!
Но когда священник предложил снять «фенечку», я отказалась. Ведь узелки из лески завязывались друзьями, и вообще, как это можно — порвать «фенечку». Батюшка посмотрел на меня, усмехнулся и — больше ничего не сказал.
Закончился этот учебный год большим рок-концертом. В котором принимали участие почти «все-все-все». Только что сдан первый школьный экзамен — написано сочинение. Высокий настрой, заданный произведениями Достоевского, предчувствие новой жизни, финальная песня «Чайфа» «Поплачь о нем», которую исполняют музыканты все вместе — и «Бригады С» и других групп, слушатели, взявшиеся за руки... «Поплачь о нём пока он живой, Люби его таким, какой он есть» — рифмуется для нас цитатой из «Братьев Карамазовых» — «воистину всякий пред всеми за всех и за всё виноват».
И ты вновь ты всех любишь, и тех, кого сейчас держишь за руку, и, милиционеров, сливающихся в одну серую массу — так их много, и идущих мимо прохожих...
На самом деле учиться любить других еще предстоит, как предстоит понять, что задача эта — на всю жизнь. И истинная любовь очень отличается от юношеского восторга.... Но направление последний учебный год указал верно.
Другие материалы о Федоре Достоевском читайте в одноименной рубрике
