Можно ли верить телевидению, утверждающему, что в России все плохо и просвета нет? Справедливо ли считать свою историческую эпоху — самой темной? Что действительно осталось от народа, победившего в Великой Отечественной войне, создавшего великую культуру и освоившего шестую часть суши?
Об этом мы беседуем с Алексеем Денисовым, режиссером документальных исторических фильмов и телепередач.
Алексей Григорьевич Денисов
Журналист, политический обозреватель телеканала «Россия 1», режиссер документального кино и главный редактор телеканала «История». Родился 6 августа 1964 года. В 1985 году окончил факультет журналистики МГУ. Создал цикл передач «Русскiй мiръ», который выпускал вместе с Борисом Костенко. Снял около пятидесяти документальных исторических фильмов.
Пахнет национализмом?
— Как Вы пришли к телепередаче «Русскiй мiръ», которая несколько лет выходила на ОРТ в 1990-е?
— Это было простое и естественное желание восстановить по крупицам ту страну, которую мы забыли. Пушкин сказал абсолютно верно, что Россия меньше всего известна самим русским.
Все началось с того, что мне однажды в руки попал дореволюционный учебник под названием «Наше родное». Мы потом даже планировали так назвать нашу передачу. Учебник меня поразил своей структурой, насколько она органична и правильна. Первый раздел — святыни нашей страны. Второй — рассказы из русской истории, написанные хорошим русским языком. Следующий раздел — народы нашей страны, где описаны чукчи и горцы Кавказа, жители Туркестана и великороссы, малороссы и поляки. В конце учебника — стихи и цитаты из произведений о Родине наших великих поэтов и писателей.
И я подумал, какой стыд и срам, что у нас на телевидении нет ни одной передачи, посвященной истории и культуре собственной страны. Это был 1993 год. На телеэкране правили бал политика, бесконечные зарубежные сериалы и еще раз политика. Но ведь наша идея лежит на поверхности. Уже позже я стал ездить по Европе и смотреть европейские каналы. Я увидел, что, например, в Италии есть три подобные регулярные передачи. Одна из них называется Domenica in villagio («Воскресенье в провинции»). В ней рассказывается о промыслах, еде, кухне, костюмах, архитектуре какого-нибудь небольшого провинциального маленького города или деревни.
Но у нас интерес был не этнографический, а исторический. К этому времени я накопил огромный материал, которым хотелось поделиться. Я был потрясен тем количеством утрат, которые понесла наша культура за последнее столетие. Приведу только один факт. Нет ни одной могилы великого русского полководца, которая за советское время не была бы осквернена или разграблена. Например, до революции вокруг могилы Суворова в Александро-Невской лавре была серебряная ограда, а в изголовье стояла огромная, украшенная драгоценностями икона. Но после революции от этого осталась одна могильная плита. Или Кончанская церковь, где Суворов пел на клиросе, — она была сожжена с формулировкой «как не представляющая исторической и художественной ценности». Даже с дома, где умер Суворов, в 30-е годы была сбита памятная доска.
Или еще пример. Когда мы снимали фильм, посвященный полководцу Михаилу Дмитриевичу Скобелеву, то отправились в его бывшее имение. И мы с ужасом увидели, что был полностью снесен его дом, уничтожена его могила, разорены могилы его родителей. Когда НКВД вскрывало эти могилы в поисках драгоценностей, то чекисты увидели на набальзамированном трупе Скобелева сапоги, которые были как новые. Так кто-то из них взял и отрезал ноги, после чего стащил с них сапоги и надел их на себя!
В советское время были разорены могилы Нахимова, Ушакова, Багратиона. Но ведь они — самое ценное, что есть у нашего народа. Если дети будут знать, кто такой Александр Невский, у них будет пример для подражания. Тогда не прерывается та историческая цепочка, по которой, как по спасательной веревочке, можно вытянуть себя из любого исторического болота и смутного времени.
Итак, возвращаясь к «Русскому мiру». Как только мы подали заявку на передачу, в прессе тут же пошли критические статьи. Меня больше всего изумило то, что мы еще не сняли ни одного кадра, а уже несколько телевизионных деятелей выступили с предостережениями, что такая передача будет пропагандой русского национализма.
Когда пошла эта волна, мы поменяли прежнее название. Не нравится «Наше родное»? Значит, назовем передачу «Русскiй мiръ», еще и с ятем на конце — назло нашим оппонентам. Когда наши критики услышали, как будет называться передача, они заявили, что это пахнет обществом «Память» и черносотенством. Полный абсурд! В Петербурге до 1917 года выходила газета с таким названием. Мы же на самом деле старались работать в духе европейского про-светительства, но с сочувствием и жалостью к собственной стране и народу, который сейчас переживает такие тяжелые времена.
— Как Ваша передача продержалась на телевидении 1990-х?
— Довольно скоро ее стали задвигать. Cначала нам урезали время эфира до получаса, затем вообще передвинули передачу на 17-00, когда люди едут с работы и никто не смотрит телевизор. Почему? Есть некоторые догадки.
Мы сделали передачу про внутренние войска в Чечне: как живут и служат там русские солдаты и офицеры. Мы дали им возможность рассказать о том, как они скучают по дому, как месяцами не получают свежих газет и писем, что едят и пьют, какая у них зарплата. И к их рассказам больше ничего не нужно было добавлять.
Мы были потрясены тем, что, в то время как наши солдаты в окопах едят просроченную китайскую тушенку подозрительно синего цвета, в Москве открывается Международный кинофестиваль. Там икра, водка, шампанское, аплодисменты, поздравления. А наши солдаты в Чечне ставят мины на коров, чтобы поесть нормального мяса! Мне было стыдно и больно за страну, за 18-летних ребят, брошенных на произвол судьбы в чеченских горах. Это были ребята из Перми, Владивостока, Иркутска. Провинциальная, глубинная, настоящая Россия.
Я счел возможным открыто сказать в одной из передач, что стыдно и больно смотреть, как обжираются наши кинематографисты и журналисты вместе с руководством страны на презентации Московского кинофестиваля, в то время как нашим солдатам нечего есть в прямом смысле.
— Какова была дальнейшая судьба передачи?
— На ОРТ времен Березовского ее просто закрыли. Нам, кстати, делались разные предложения. Например, снять передачу про какого-нибудь «хорошего олигарха». Или про историю российского предпринимательства, которая будет показана через призму приватизации. Но мы категорически отказывались. В итоге нас закрыли в 1996 году, а меня уволили с Первого канала.
Однажды в Чечне
— Как Вы вернулись на телевидение?
— В 1998 году я стал работать на ТВЦ. Там запустили новую утреннюю программу под названием «Навигатор». В ней было очень много исторических материалов. Например, мы делали эфир к 9 мая, весь посвященный Дню Победы. Тогда трансляции парада Победы вели новоиспеченные журналисты, которые говорили что-то невнятное про победу «во Второй мировой войне» и «про общечеловеческие ценности». И первое, что мы сделали, — пригласили вести репортаж с Красной площади известных дикторов Веру Шебеко и Евгения Кочергина, когда-то работавших на ЦТ СССР. И когда вдруг во время трансляции парада по ТВЦ вновь раздался хорошо знакомый голос: «Говорит и показывает Москва! Уважаемые телезрители, сегодня самый святой праздник нашего народа…», — это было воспринято почти как чудо. Весь день 9 мая мы транслировали песни времен войны, показывали поздравления ветеранов из других городов Советского Союза. Зрительские отклики на этот эфир были потрясающие. Из Еревана и Тбилиси, Ташкента и Кишинева люди слали в редакцию поздравления своим однополчанам и друзьям, живущим в других республиках.
— Существуют ли в документальном кино какие-то ограничения или запреты? Вы попадали в ситуации, когда понимали, что этого снимать не будете?
— Да, безусловно. Однажды в Чечне нас привезли в госпиталь возле аэродрома, куда свозили раненых после ночных боёв. Мы пришли и увидели почерневших от работы хирургов и врачей. Коридоры заполнены людьми с остекленевшими глазами — обколотые обезболивающими, они ждут своей очереди на операцию. Они не могут говорить, только смотрят в одну точку. Нам врачи говорят: «Снимите, как мы тут работаем». Это были бы потрясающие для карьеры кадры... но с трупным запахом. И я сказал, что не буду этого снимать. Вдруг у телевизора будут сидеть мать, жена или дети этих бойцов. Они увидят своего сына, отца или мужа. И тогда это будут бессонные ночи, невыносимые человеческие страдания.
Когда я проходил стажировку на CNN, то узнал, что там существуют жесткие ограничения на показ определенных кадров. И ты даже даешь расписку, что не будешь этого делать. Например, показывать убитых животных или погибших в аварии людей. Категорически запрещено снимать крупным планом лица и раны пострадавших.
Есть вещи, которые можно и нужно показывать, хотя они и жесткие. Но никогда нельзя переходить нравственные границы. От этого в итоге будут сплошной вред и горе. Когда я работал в программе «Время», однажды в утреннем эфире кто-то прочитал заметку, что в каком-то регионе объявлена сейсмическая опасность, и не сегодня-завтра случится землетрясение. Там началась паника. Документалист должен понимать, что он работает не в морге, а в больнице.
— А в исторической документалистике существуют ограничения?
— На мой взгляд, можно показывать любые документы. Если документов нет, надо излагать версии, но обязательно оговаривать, что это версия, и не выдавать ее за однозначную трактовку события, как это часто делается сегодня.
История — это живой материал. Иногда в ней легенды и мифы реальнее исторических фактов. Об этом тоже нужно уметь говорить — о мифе как о мифе, о легенде как о легенде. Высказывайте предположения, но никогда не навязывайте однозначной трактовки.
При этом, однако, очень часто СМИ в разные эпохи и в разных странах используют как дубинку. Если кого-то надо «замочить», то мы сделаем такую подборочку и «замочим». Это, например, мифы о России на Западе, где наша страна — это проклятая дыра. Ею правят деспоты, в ней царят беззаконие и алкоголизм. Тогда возникает закономерный вопрос: как народ, лишенный всякой творческой инициативы и трудолюбия, смог политически, хозяйственно и культурно освоить одну шестую часть земной поверхности, создать одну из величайших культур? Побеждать лучшие армии своего времени, будь то армии Карла XII, Наполеона и Гитлера?
Но сегодняшний парадокс в том, что того народа, который победил в этих войнах, создал великую страну и культуру, его на экранах и страницах книг как бы и нет. Мы в 2011 году делали фильм к 300-летию Ломоносова. Пушкин про него сказал: «Он был наш первый университет». Но у нас нет документальных фильмов о Ломоносове! Есть старый советский и очень пропагандистский художественный фильм 1950-х годов, правда, с гениальным актером Ливановым. И есть еще очень неплохой многосерийный художественный фильм о Ломоносове середины 1980-х годов — и всё. Но не было ни одного посвященного ему документального фильма.
— Насколько получается в документальном кино отражать всю сложность того или иного времени? Ведь просветительское кино — это всегда и упрощение.
— Я думаю, что Вы и правы, и неправы. Конечно, любой разговор об исторических событиях требует определенной подготовки от аудитории. Мы не можем разжевывать до бесконечности, кто это, что это и когда это происходило. Есть личности и события, которые не вмещаются ни в один формат. Про Пушкина сколько уже написано? Или о Суворове, или о Кутузове? Но великие исторические деятели — это маяки, по которым мы должны выстраивать нашу сегодняшнюю и будущую жизнь. Они наша поддержка и опора, которая не дает нам отчаяться в критические минуты истории. Я думаю, что нам предстоит заново создавать просветительскую традицию, когда о сложных и больших вещах говорят простым и доступным языком, словно со школьниками.
Я задавал профессиональным историкам следующий вопрос: что сложнее, написать очередную семисотстраничную монографию, скажем, об Иване III или десятистраничную брошюрку с яркими красивыми иллюстрациями для начальных классов на ту же тему? И все ответили, что сложнее — брошюрку. Ведь чтобы интересно написать для школьников, необходим особый талант. Тут нужен не просто дотошный историк-исследователь, а человек с широким кругозором, хорошим языком и вкусом к жизни, умеющий передавать нравственный смысл событий. История — это не просто сумма знаний, в отличие от некоторых наук. Это живой воспитатель. Она, как и литература, формирует личность, ее характер и национальную самобытность.
Нам неплохо бы поучиться английской школе просветительства. Там умеют увлекательно говорить и о физических опытах, и о математических загадках, и о замках и пиратах. У нас в советское время были великолепные образцы научно-популярного жанра, например, киножурнал «Хочу все знать». Гениальная серия с гениальной заставкой!
Советское время — еще не зажившая рана…
— Вы не думаете, что теперь нужна и передача «Советский мир», чтобы не забыть уже советское время?
— Оно еще слишком близко, слишком свежо в памяти. Это еще не зажившая рана, она еще кровоточит. Возьмите, например, историю Русской Церкви в советский период. Сегодня наше общество заражено политизирован-ностью и непримиримостью. Это видно по телевизионным ток-шоу. Люди все время переходят на крик, о чем бы они ни говорили. Когда люди перестанут кричать и начнут спокойно разговаривать, тогда придет время и для такой передачи.
Впрочем, мы, естественно, занимаемся и советским периодом. Например, мы делали цикл фильмов про города воинской славы, рассказывали о подвигах, которые вызывают невероятное восхищение и гордость за свою страну. Знаменитый эпизод, когда в Северном море три вражеских эсминца атаковали нашу баржу, на которую просто поставили пушку и пулемет, потому что у нас не хватало боевых кораблей. В конце неравного боя оставшиеся в живых советские моряки подняли военно-морской флаг, выстроились в ряд на палубе и так ушли на дно. Это же по сути сюжет из библейской или из древнегреческой истории!
Отношение к советскому периоду — очень сложный вопрос, хотя я согласен с Солженицыным, что в целом это был исторический провал. Философ Иван Ильин говорил, что одна из самых больших катастроф, которую принесла революция в русскую жизнь, — это разрушение правосознания, внедрение в душу народа психологии черного рынка. Когда люди привыкают жить по законам двойной морали. Есть официальное собрание, где нужно поднимать руку, а есть другая жизнь, частная, где купля-продажа из-под полы и так далее. Этот черный рынок в нашей душе и сегодня по-прежнему существует. Почему разложение, которое случилось в 1990-е годы, произошло так быстро? Да потому что все было к этому уже готово, потому что люди привыкли жить по закону двойных стандартов.
Однако во все времена люди делятся на тех, у кого есть совесть, и на тех, у кого ее нет. На подлых и благородных. Это имеет отношение и к советскому периоду. У меня на Великой Отечественной войне погиб дед по отцу. Что же, я буду выяснять, каких он был политических убеждений? Он не был членом партии, и защищал советскую на тот момент Родину. Его призвали из деревни, и он пошел воевать. Так еще со времен Киевской Руси делали все его предки.
— На Ваш взгляд, «русский мир» сегодня какой? Он вообще продолжается?
— Иван Ильин говорил, что Россия жива, но ее существование очень часто похоже на мученичество. Мы живем так, будто постоянно пытаемся вернуть себе утраченное чувство собственного достоинства, чувство сопричастности великой стране и великой культуре. Окружающая жизнь часто говорит нам: никакой великой страны и культуры уже нет, вы живете среди быдла, которое напивается, садится за руль и давит сразу по пять детей, или, утратив остатки совести, ворует гуманитарную помощь, присланную людям, только что пережившим трагедию. Пресса и телевидение создают впечатление, что кругом одна сплошная грязь и ужас. Но ведь это неправда. Просто все живое растет очень медленно. И особенно медленно восстанавливается именно культура, которая наращивается пластами, целыми поколениями.
Безусловно, Россия пережила тяжелейший исторический период. Но у нашего народа есть потрясающая способность восстанавливаться духовно и физически после исторических катастроф. Взгляните, например, на русскую историю времен ордынского ига. Страна прекратила свое культурное и экономическое развитие по всем направлениям. В Рязани до нашествия Батыя было несколько десятков ремесел, а осталось два. Город вообще исчез с лица земли. Мы теперь Рязанью называем прежний Переяславль-Рязанский. «Страна городов», как называли Русь в Европе, превратилась в пустыню. Или возьмите Смутное время! Но все равно, народ, наделенный такими способностями и дарами духа, не может просто так исчезнуть с исторической арены. Есть определенная духовная загадка в том, как на выгоревшем вроде поле вдруг что-то снова начинает расти. Прорастает одно зерно, другое, из них вырастают новые колосья, и вам нужно вновь их защищать и пестовать. Так из одного зерна вновь может вырасти целое поле.
В нашей истории есть такая особенность: после очень глубокого спада наступает период бурного расцвета или взлета. Возьмем, например, возникновение Московской Руси. Это же абсолютно мистическая история! Как из маленького княжества при тяжелейшей междоусобной брани, могучих внешних врагах, подлогах и предательствах возникает огромное государство? Сейчас часто говорят, что у России много нефти и газа. У московских князей, которые начинали собирать русские земли, не было ничего, кроме их мозгов и внутренней уверенности в своей правоте.
Самая плохая эпоха — моя?..
— То есть Ваше восприятие нашей истории поменялось благодаря Вашей работе?
— Самое главное — ушло ощущение безысходности. Вообще, очень часто люди считают свою историческую эпоху самой плохой. Но, как говорит Карамзин, всегда можно найти времена, которые были еще тяжелее и страшнее. Чем больше вы знаете, тем более вы спокойны, потому что понимаете: история — это как жизнь человека, в ней бывают разные периоды. Бывают периоды кризисов, а бывают периоды взлетов и расцветов.
Сейчас наша страна проходит тяжелый этап восстановления. Он еще не завершился. Но в истории многих стран и народов были такие же эпохи. Когда у народа есть многовековая культура, у него есть и понимание, что вслед за смертью всегда возможно Воскресение. Тогда у него есть историческая перспектива и силы жить дальше.
— Как Вы оцениваете состояние современной телевизионной документалистики в России? На ваш взгляд, чего ей не хватает?
— Это вопрос невероятной сложности, примерно то же самое, как оценить сегодня состояние России вообще? Если, с одной стороны, материально наше документальное кино переживает не самые лучшие времена, то, с другой стороны, последнее двадцатилетие — один из самых ярких периодов в истории европейской документалистики, в том числе и нашей, хотя и не от хорошей жизни, в общем-то. На нас обрушилось множество новых тем и событий... Войны, конфликты и человеческие трагедии, связанные с распадом Советского Союза, переосмысление себя, своей жизни и истории, возрождение Церкви. Сколько появилось потрясающих православных фильмов, например, совершенно гениальный фильм «Форпост» режиссера из Севастополя Михаила Шадрина.
Этот фильм — настоящий шедевр, и кинематографический, и духовный. Посвящен он монастырю в Черновицкой области, где монахи воспитывают более ста больных детей, от которых отказались все: родители, школа, врачи. Там есть дети, которые, например, родились без рук после Чернобыльской катастрофы, дети с тяжелейшими умственными отклонениями. Там есть ребенок, который с рождения не видит, не слышит и не может говорить, он только чувствует, как настоятель монастыря разговаривает с ним ласковыми прикосновениями, в которых всё тепло и нежность его души. Сердце разрывается от того, какой может быть любовь, насколько она целительна и живительна! Это настоящее чудо преображения: дети, которые были обречены, возрождаются к жизни, которой не живут многие физически полноценные люди. Там есть эпизоды, которые, на мой взгляд, выходят за рамки кинематографа, вообще за рамки искусства. Это сверхправда на уровне евангельской истины.
Этот фильм — подтверждение того, что мы можем сказать не только себе, но и всему миру нечто такое, что является откровением. Сегодня, когда вновь так горячо обсуждается тема больных детей — отдавать нам детей американцам или не отдавать, я считаю, что нужно просто показывать этот фильм, и он будет лучшим ответом на все вопросы. Христианская Россия в силах исцелить любые человеческие раны и пороки.
Фото из архива Алексея Денисова. Беседовал Юрий Пущаев.
