Я — волонтер в московском хосписе. Но история, которую хочу рассказать, связана не с ним, хотя ее герой во многом похож на наших подопечных. Эту историю я вспоминаю с каким-то удивительно светлым чувством. Потому что она не только про смерть. Она про свет. И про чудо.
Познакомилась я с этим дедушкой у нас во дворе. Случайно — его трость застряла между досками лавочки. Почти слепой, хромой, он рассказал, что у него рак, что жена и сын давно умерли, и он доживает свой век совсем один. И поделился своей мечтой — слушать пластинку Френка Синатры и смотреть в окно, как падает снег.
И накануне 23 февраля я решила сделать дедуле подарок.
Сначала неравнодушные люди помогли мне найти граммофон. Но оказалось, что виниловые пластинки Синатры к нему не подходят. Тогда одна девушка подключила знакомых аж из Петербурга: попросила их переписать пластинку на какой-нибудь носитель, годящийся для граммофона. Не получилось. Но удалось купить проигрыватель для винила.
Оставалось только узнать адрес дедушки. И тут я сильно заболела. А когда поправилась и, разыскав женщину-соцработника, которая помогает старику, уговорила ее организовать нам встречу, узнала, что тот в больнице. Что делать?
Выписали дедулю через две с половиной недели. Но за это время я так надоела своими звонками его помощнице, что она в сердцах заявила, что не имеет права давать мне какую-либо информацию, что я чужой человек, и ни про какие граммофоны и пластинки она даже слушать не хочет. После этого разговора я долго сидела, уставившись на проигрыватель и пластинку. И вдруг эта женщина перезвонила: «Марина, я сегодня продукты дедушке понесу. Что вы там передать хотели? Я захвачу».
Я схватила проигрыватель и вылетела во двор — как была, в тапках, но с пластинкой. Вскоре из дома напротив вышли соцработник и незнакомая девушка, которая вела под руку дедушку. Посадили они его в коляску, подвезли ко мне, а он и говорит: «Наташа, ну наконец-то! Ну сколько можно ждать, а? Ты ж обещала приехать до Пасхи, чего так долго?» Тут я совсем растерялась, стою — не знаю, что сказать.
— Он думает, вы Наташа, — объяснила девушка, оказавшаяся племянницей старика. Кто такая Наташа, я так и не узнала.
— Яков Павлович, это вам!
— Посылка?
— Подарок. Вы хотели…
— Да какой же большой! Как же ты его в вагоне везла? Вещей-то небось много, а тут еще это. Брось ты свои выкрутасы — подарки.
Соцработник помогла открыть коробку, я достала пластинку. Дедушка долго смотрел, казалось, не понимая, что это такое. Потом взял пластинку… Но рука дрогнула, и пластинка выскользнула.
— Батюшки, Наташа, ты где ж ее нашла-то? На чердаках что ль?
— Да, на чердаках. Будете слушать?
— А как же! Что, прямо тут заведем?
Племяннице такая перспектива явно не понравилась. Выручила соцработник: «Яков Павлович, давайте мы Марину отпустим, а вы дома с Олей включите», — предложила она дедушке.
— С какой Олей? Знать не знаю! Всю жизнь без сиделок жил! Наташа, пошли чай пить.
Я не раз сталкивалась с людьми с деменцией, но на этот раз мне было как-то особенно муторно: и от имени Наташа, и от нетерпения племянницы, которая хотела поскорее оказаться дома, и от того, что дедушка упорно меня не узнавал и, похоже, напрочь забыл, как рассказал мне про свою мечту послушать Синатру.
Не помню, как все мы поднялись в квартиру. Кое-как распаковали проигрыватель, включили. Смотрю на дедушку — его в коляске завезли на кухню, он сел к окну...
— Ну, как же ты здорово придумала, Наташ — найти его! Ну, как знала!
И вот сижу я в чужой квартире в кампании двух раздраженных женщин, пол грязный, пахнет кошками… А за окном идет снег. И Яков Павлович слушает Синатру. Как мечтал. И пусть он так меня и не вспомнил, главное, ему было хорошо в этот момент.
А через полторы недели он умер. Но я успела! Я ведь больше всего боялась, что опоздаю, или что снег не пойдет. А он пошел. Восьмого апреля.
Подготовили Мария и Дарья Копыловы
