Накануне Светлого Христова Воскресения мы попросили читателей журнала «Фома», а также героев наших публикаций рассказать о том, что для них значит Пасха. А участников православных групп сети «Вконтакте» (“Православие”, “Православные фото”, Страница журнала "Фома") призвали прислать нам свои пасхальные фотографии.
Несмотря на то, что с праздником у каждого связаны свои уникальные воспоминания, всех их объединяет одно чувство — чувство Пасхи.
Андрей Мерзликин, актер. Граница, за которой рождаешься заново
Я очень хорошо помню свою самую первую Пасху. Было это на заре перестройки, году, кажется, в восемьдесят восьмом… Я тогда жил в Подмосковье. Рядом с нами была усадьба-музей Константина Сергеевича Станиславского — Любимовка. На территории усадьбы находился полуразвалившийся храм. Когда-то Станиславский в нем венчался. И вот в мою первую Пасху я попал именно в этот храм. Его в то время взяли в свои руки два молодых священника — решили восстановить. Но начали не с поиска материальных средств, а с возобновления богослужений. И вот Пасха — в полуразрушенном кирпичном церковном здании. Даже не в здании — по большому счету, люди стояли на улице, находясь внутри развалин. С одной стороны, весь этот антураж как будто подчеркивал, что от подлинного знания о Церкви в обществе за несколько советских десятилетий остались одни руины. Но с другой стороны, в том, что люди пришли ночью в эту церковь, читалось своего рода желание вырваться, вдохнуть полной грудью, стремление к чему-то высшему, позабытому в нашей стране… Это было не просто мое ощущение. Скорее, оно рождалось во мне именно потому, что я ощущал это во всех. Я чувствовал себя единым со всеми людьми — совершенно для меня незнакомыми. Мне запомнилось именно это волшебство: чувствовать себя одним целым с большим количеством людей.
Ночь — и мы держим в руках свечи. Для меня, неофита, это было колоссальное эстетическое впечатление и внутреннее потрясение. Крестный ход, и вдруг — возглас: «Христос воскресе!» — и все отвечают: «Воистину воскресе!» Я понял, что пасхальная радость возникает именно в тот момент, когда священник восклицает «Христос воскресе!» в первый раз. И до сих для меня это так. Я иду на Пасху, предчувствуя этот первый возглас. Как будто именно в эту секунду, прямо здесь и сейчас, воскресает Христос — и все мы, единые друг с другом, вместе с Ним.
Конец поста — всегда тяжело. Чувствуешь себя марафонцем на последних километрах, как будто силы вот-вот покинут. И вот идешь с Крестным ходом — и тут возглас: «Христос воскресе!» И как будто новую жизнь в тебя вдохнули!
А дальше — общая радость! Пасха для меня — та самая граница, когда от бессилия ты делаешь глубочайший вдох — и как заново рождаешься.
Конечно, сейчас, спустя много лет, пасхальные ощущения меняются. Больше концентрируешься на смысле поста и содержании самого праздника, решаешь какие-то свои внутренние духовные вопросы. Но этот момент наступления радости и первый возглас «Христос воскресе!» — все это до сих пор остается по-детски живым и ярким.
Юлия Меньшова, актриса. Для всех-всех-всех
Для меня Пасха — это весна. Во всех возможных смыслах. Это возрождение жизни. Каким-то удивительным (или все-таки мистическим) образом природа совпадает с датой Пасхи. Ранняя Пасха — ранняя весна. Поздняя — поздняя. Накопленная усталость от зимы, как усталость от греха, который тормозит развитие, замораживая душу.
Великий пост — как невидимая глазу под слоями слежавшегося снега подготовка земли и души к новому витку, новым побегам, новому урожаю. Чтобы вздохнуть потом легко и вместе с прибавляющимися солнечными днями почувствовать радость от того, что пока ты жив, Господь подарил тебе возможность начинать сначала. И потому не отчаиваться. И никогда не унывать. Потому что, как и наступающая каждый год весна, побеждающая льды и холод, Пасха каждый раз напоминает нам о торжестве Любви и Милости. О Человеколюбии, всепрощающем и бесконечном. И это настолько утешительно, как только в детстве бывает.
Ведь Пасха — это удивительный праздник. Для всех-всех-всех. Постившихся и не постившихся. Верующих и неверующих. Даже для тех, кто и не подозревает, что это такой вот потрясающий праздник.
Игорь Лазарев, программист, музыкант. Средство от отчаяния
К сожалению, меня нельзя назвать хорошим христианином, поэтому Пасха и предваряющий ее Великий пост каждый год — это суд и испытание для меня: смогу ли соответствовать, окажусь ли достойным? Почти никогда не получается ответить на эти вопросы так, как хотелось бы.
Однако пасхальная радость доступна и мне — с ней связан один из самых счастливых моментов в моей жизни. Это было несколько лет назад. В тот год я сам загнал себя в какую-то совершенно невыносимую жизненную ситуацию. Казалось, в течение совсем небольшого времени всё, что мне дорого, вполне заслуженно рассыплется. Но все-таки я тогда набрался сил кое-как выдержать пост, исповедоваться и причаститься. Я помню себя в церкви на Цветном бульваре прислонившимся к колонне, наполненным каким-то безудержным ликованием — непонятно откуда взявшимся, даже до конца неясно, по какому поводу. То ли я почувствовал, что не безнадежен, то ли ощутил, что празднуемое здесь и сейчас Воскресение Христово имеет непосредственное отношение лично ко мне, но воспоминание о той ночи с тех пор помогает мне, когда я отчаиваюсь и теряю веру. А жизненная ситуация после того случая незаметно выправилась как будто сама собой.
Марина Лошак, арт-директор ЦВЗ «Манеж».Повод для оптимизма
Самые сильные и эмоционально чистые пасхальные ощущения для меня связаны с детством. С подготовкой к празднику. Как сейчас помню: я, еще совсем маленькая девочка, сижу в гостях у бабушки. Она учит меня, как правильно красить яйцо луковой шелухой. Она печет кулич. И в квартире стоят потрясающие запахи. А за окном — ранний прозрачный апрель, совершенно особое состояние природы. И я еще не очень понимаю, во что верит моя бабушка. Но она вводит меня в это сказочное, прекрасное, поэтическое состояние ожидания праздника. Мощное эмоциональное ощущение: красота дня, любовь к бабушке и чувство, что все в этот момент в жизни происходит так, как должно быть.
В 1990-е я уже живу в Москве. Мы на Пасхальной службе. Во главе крестного хода идут мальчишки-новобранцы в пятнистой форме десантников, с бритыми головами — и несут хоругви. За ними идет толпа, люди плотно прижаты друг к другу, потому что вокруг очень мало места. И это — чувство единения и ощущение себя внутри чего-то общего. И снова понимаешь: все происходит правильно.
Пасха — главный повод для оптимизма. Повод поразмышлять о человеческом духе: что он может и что должен. Есть в жизни высокие моменты, к которым человек стремится, — ощущение любви. В пасхальные дни мы в полной мере его проживаем. В какие-то секунды это удается ощутить с детской свежестью — так, как это было вместе с бабушкой. Никто не проживает праздник так, как дети и старики. В этом плане мы можем на них равняться.
Арина Маракулина, актриса, звонарь храма священномученика Антипы на Колымажном дворе.Когда ты чувствуешь жизнь
В празднике Пасхи для меня соединяются трудно соединимые вещи: мое сокровенное, тайное внутреннее переживание, которое почти невозможно передать словами, — и открытая радость праздника, желание, чтобы он состоялся для всех. Поэтому я всех приветствую словами «Христос воскресе!», не думая о том, христианин или нет мой собеседник, атеист или верующий. В Пасху отменяется вся «толерантность» и «политкорректность» светского мира, в Пасху входит в свою силу, в свое право, моя вера в то, что воскрес Христос, что смерти нет, что душа вечна, что есть Спасение.
Пасха — это главное событие года. Это то, о чем интересно думать, то, что стоит постигать из года в год, то, к чему имеет смысл идти.
В Пасху особенно ощущается общность людей: то, что она существует, и то, что все мы Христовы. Нам всем нравятся тихие пустынные храмы, сосредоточенные службы, места, где «никто не мешает». А я люблю пасхальную толчею, тесноту, жар от свечек; люблю, когда все христосуются, поют; стоят, уставшие, в огромных очередях к Причастию. Люблю то, что в Пасху в храме много незнакомых лиц. Пасха щедра.
Пасха — детский праздник. Когда моему сыну еще не было года, я пожалела его и оставила дома в пасхальную ночь. Больше я никогда так не делала, потому что в храме я всё время чувствовала, что была не права, что мы обязательно должны были быть вместе! Потом первые годы он засыпал, как и многие другие наши дети, прямо в храме, и я несла его к Причастию спящего, а после службы все разговлялись, дарили подарки и развозили счастливых сонных детей. Теперь он стоит всю службу, и я вижу, как он радуется, как это важно для него.
Пасха никогда не разочаровывает. Ее предчувствие зарождается еще во время Великого поста, и когда потом впервые раздается крик: «Христос воскресе!» — будто прорывается целлофановая пленка, и ты начинаешь видеть ярче, резче, ты ощущаешь свежесть весенней ночи, по-другому слышишь, чувствуешь жизнь. Жизнь!
Филипп Якубчук, куратор культурного центра «Место действия».Я мечтаю жить Пасхой
Пасха таинственна. В голове не укладывается, как остывшая, истерзанная плоть может вдруг вновь потеплеть, восстать в ином качестве с той же душой «на борту». Спасают аналогии с машинами, которые без человека или созданных им программ — груды металла. Выключил компьютер из розетки, и им разве что гвозди забивать, включил — и, чудо, снова можно писать, моделировать, смотреть кино. Но даже такая яркая аналогия не объясняет всего, ведь одно дело машина, иное — живой человек. Жаль, что в массовой культуре живой мертвец вызывает только омерзение и ужас. Такое отношение создано фильмами ужасов. Гораздо меньше фильмов, показывающих, что восстание мертвых — это хотя и страшновато, но все же радостно. «Слово» Карла Теодора Дрейера — один из таких фильмов.
Пасха существует для меня не в прошлом, но как длящееся сейчас событие и напоминание о грядущем воскресении мертвых. К сожалению, большую часть времени Пасха для меня память, а не содержание жизни. Иногда я и вовсе о Ней забываю, и тогда жизнь становится особенно мрачной или, напротив, слишком, слепяще яркой. Я хочу, чтобы Пасха стала для меня не просто памятью, но всегдашним содержанием жизни. Я мечтаю жить Пасхой. Жизнь в Пасхе — это ежеминутное обновление сознания, ежеминутное умирание для ошибок и ежеминутное воскресение для совершенств. Мне представляется, что именно так живут святые и именно к такой всегдашней Пасхе следует стремиться.
Согласно самурайскому кодексу чести, в определенных случаях единственный способ сохранить лицо — это совершить сэппуку, то есть самоубийство. С христианской точки зрения это не только ошибочный выход из тяжелой ситуации, но и по-плохому самый простой. Смерть человека, его убийство — величайшая степень унижения и позора человеческого достоинства. Позор (или стыд) по-церковнославянски звучит как «студ», от слова студеный, холодный. Смерть тоже холодна. Перед лицом смерти дрожат поджилки у всех. Именно поэтому во многих культурах презрение к смерти и умение смотреть ей в глаза — признак достойного человека. Христианство предлагает человеку пройти через большой позор, почти такой же страшный, как позор смерти. Христианство предлагает человеку нечто более сложное, чем одно самоубийство. Это единственная религия, которая позволяет человеку совершить множество самоубийств за одну жизнь и тем самым достойно подготовиться ко встрече со своей последней смертью. Я говорю о таинстве исповеди, которого мы боимся настолько, что откладываем до старости. Исповедь — это самосокрушение, за которым следует воскресение через причастие. Эта возможность многократно пройти через смерть и воскреснуть в новом качестве через таинства исповеди и причастия и есть для меня всегда доступный опыт Пасхи, с предшествующей позорной смертью и славным воскресением.
Пасха задает подлинный пафос новизны. Новизны не на пустом месте, а той нестареющей новизны, которая нова всегда, потому что вечна. Пару раз в жизни память о Пасхе тонкой ниточкой держала меня от полного смертельного отчаяния: «Если можно выбраться из смерти, то из чего нельзя выбраться?»
Фото Юлии Меньшовой — ИТАР-ТАСС.
В Пасхальном фотофестивале приняли участие группы ВКонтакте «Православие», страница журнала «Фома» и «Православные фото».
