БУДУЩЕЕ ОДНОЙ РЕЛИГИИ

БУДУЩЕЕ ОДНОЙ РЕЛИГИИ Кострома — русская северная провинция. Свой статус она подтверждает всем: деревянными домиками вдоль Волги, узкими улочками, неспешностью своих жителей и поразительной для столичных гостей тишиной. Здесь, в каких-нибудь трехстах километрах от Москвы, жизнь идет совсем в другом темпе. Особенно это заметно в каких-то простых мелочах.

Прошедшей зимой в Костроме поддались общей моде — открыли в центре каток. Размером он не уступает тому, что работает на Красной площади в Москве, да и людей вокруг собирается не меньше, а вот шуму от них почти никакого. Достаточно зайти за угол, как снова становится тихо, и совсем не по-московски. И все-таки люди здесь те же, что и во всей остальной России. С нашей страной они пережили ее подъемы и падения и все прочувствовали сами.

Касается это и молодежи. Заставшие закат советской империи или родившиеся уже после ее распада, молодые костромичи ничем не отличаются от своих сверстников из Москвы, Рязани и любого другого русского города. Те же особенности и те же проблемы, и то же разнообразие судеб и характеров. Потому путь в Церковь и место в ней у каждого молодого человека свои.

Семья интернатского типа

В нашей стране все больше людей, не пришедших в Православие, а воспитанных в нем. Для некоторых из них Церковь и вовсе была вынуждена заменить родителей. Ковалевский детский дом — гордость не только Костромской епархии, но и всей области. Он был создан по благословению архиепископа Костромского и Галичского Александра одиннадцать лет назад и за это время здесь не случилось ни одного серьезного эксцесса, среди его выпускников никто не спился, никто не оказался в тюрьме, все нашли себе профессию и место в жизни. При этом, как и во всех детских домах, здесь сегодня почти нет сирот (всего трое). У остальных воспитанников есть родители. Вот только вспоминают они о детях в одномединственном случае — попадая в тюрьму. «Сыночек, милый, ты единственное, что у меня есть! Я обязательно заберу тебя к себе сразу же, как выйду отсюда!» И обязательно лист бумаги, на котором мама обводит карандашом свою ладонь.

— Я всегда ребятам говорю: не смейте осуждать родителей! Вы попали сюда, вы стали нормальными людьми, вам повезло. А вот им нет, — говорит завуч детского дома Виктория Воронина. — Один мальчик у нас на письма мамы не хотел отвечать, я его уговаривала, а он все не хотел и не хотел. Тогда она мне написала: говорит, если я попадусь ей на зоне, она со мной посчитается.

— Не боитесь, что выйдет и будет мстить?

— Нет. Она сюда не приедет. Сюда еще никто из матерей не приезжал…

Виктория Геннадьевна и ее супруг протоиерей Андрей Воронин создали детский дом, когда вокруг все только рушилось, в 1995 году. Государство помогло финансами, а все остальное, включая поиск дополнительных средств, подбор персонала, строительство здания и круглосуточную работу с детьми отец Андрей и его супруга взяли на себя. Сегодня они говорят, что тогда справиться им помогло исключительно чудо.

Сперва детский дом был обычным интернатом с большими палатами и общей столовой. Но со временем от классической схемы здесь отошли и начали разрабатывать собственную «семейную» систему, которая вскоре показала весьма неплохие результаты. Ребята живут небольшими группами по пять-семь человек, у каждой из которых есть свой воспитатель, своя небольшая «квартира» со спальнями, гостиной и кухней, свои домашние питомцы. Дети сами выбирают себе одежду в магазине, ездят учиться в обычную районную школу, регулярно ходят в гости к друзьям и приглашают друзей к себе, в свои «семьи».

И как-то так получается, что, попав в одну из таких семей, маленький человек постепенно сам собой «втягивается» в нормальную жизнь. На смену потерянным маме и папе приходят надежные старшие братья. Воспитатели говорят, что их детский дом — как корабль посреди моря: появление новеньких подобно урагану, но очень быстро буря стихает и вновь воцаряется штиль. Дети перестают драться друг с другом и воровать, заново учатся говорить, а многие даже успевают вовремя пойти в школу.

— Нам удалось сделать главное, — говорит Виктория Воронина. — Наши дети не чувствуют себя сиротами. Для человека есть лишь один нормальный вариант воспитания — это жизнь в семье. И нам удалось максимально приблизить наш детский дом к этой модели.

Глядя на то, как живо дети позируют перед фотографом, как они возятся в гостиных своих небольших квартирок, понимаешь: этот опыт действительно уникален, а потому, увы, растиражировать его в масштабах страны не получится. Дело даже не в средствах, а в том, что слишком многое в Ковалеве построено на личных качествах его создателей. Ведь как бы ни была эффективна «семейная» система, главное в ней — это общий дух детского коллектива. А вот его повторить невозможно. В Ковалеве все изначально было рассчитано только на мальчиков. Главное увлечение его воспитанников — альпинизм и путешествия, в спортзале даже оборудован собственный скалодром, а стены актового зала украшены фотографиями восхождений и путешествий. В ближайших планах ковалевцев — поход к северному полюсу.

Приют для девочек расположен рядом — буквально в пяти километрах отсюда, в Троице-Сыпановом монастыре города Нерехта. Настоятельница, игумения Алексия проводит нас по его коридорам. Судьбы воспитанниц здесь такие же, что и у ребят в Ковалеве. Здесь тоже могут рассказать множество жутких подробностей вроде истории про семью, где детей кормили исключительно кошатиной. Но матушка Алексия подобные истории вспоминать не любит.

Девушки в приюте тихие, одеты аккуратно и учатся здесь же, не выходя за монастырскую ограду. Они тоже много путешествуют, тоже улыбаются, когда начинаешь говорить с ними об их белой кошке и обитателях аквариума. Но все-таки видно — атмосфера здесь не такая, как в Ковалеве, построже.

— Мы вовсе не хотим делать из них монахинь, — объясняет матушка Алексия. — У монаха особый путь, и выбрать его человек может только самостоятельно. И все-таки хотелось бы, чтобы девочки подольше пожили у нас. Очень страшно, когда думаешь о том, что их прежний мир может вновь поглотить их...

Два приюта-соседа, Ковалевский и Нерехтский, непохожи друг на друга, как непохожи бывают две разные семьи. У каждого свои традиции, свои взгляды родителей на воспитание детей. И каждая семья неповторима…

В медицинском кабинете Ковалевского детского дома Виктория Воробьева ведет напряженный телефонный разговор. На другом конце провода — районное начальство. Среди чиновников произошли перестановки, нужно понять: как изменилась ситуация, что ждать от новых руководителей. Обычная дипломатия, к которой привык директор любого детского учреждения. С чиновниками почти всегда можно договориться, ведь среди них тоже много хороших понимающих людей. А вот с законом договориться сложнее.

Здание Ковалевского детдома построено в 1999 году, а в 2003 был введен новый стандарт, касающийся организации детских домов. По этому стандарту у медпункта должен иметься отдельный выход на улицу и большее количество помещений, а аппарат для прогрева носа должен храниться в отдельной комнате. Неважно, что благодаря аппарату дети не болеют насморком, по закону — его следует выкинуть, медпункт закрыть, а мальчишек по любому поводу возить за два километра в больницу.

Опыт показывает, что стоит чиновникам захотеть — и закрыть можно любой, даже самый счастливый и обустроенный детский дом. Достаточно проверить метраж комнат, и окажется, что по стандарту в холодных казарменных залах детям будет просторней…

Это кажется абсурдным, но без подобных стандартов тоже нельзя. Иначе государство не сможет контролировать громадную систему детских домов, порожденную на этот раз, кстати, не его войнами, а нашим обществом и его проблемами. Но по дороге из Москвы в Ковалев даже самые четкие и выверенные инструкции приобретают порой гротескную форму.

Здесь, видимо, заключается главное преимущество церковных детских домов и приютов. Каждый из них — это отдельная семья с ее плюсами и минусами, а не деталь в громадной безликой машине. Отсутствие единой системы характерно для всей церковной молодежной политики. Можно долго рассуждать об опасностях такой системы, и это, наверное, будут не пустые слова. Скажем, в силу этого многие священники не уделяют молодежи должного внимания. Но так же очевидно, что благодаря отстутствию «обязаловки» плюсов в жизни «детей Церкви» значительно больше, нежели минусов.

Свободная педагогика

Город Волгореченск возник вокруг предприятиягиганта — Костромской ГРЭС. Жилые новостройки, центральная площадь и высоченные трубы над Волгой — все это появилось в 70-е годы, а вот храм открылся недавно, но в него сразу же потянулся народ. До этого настоятель местного прихода, протоиерей Иоанн Чулков в течение десяти лет служил в здании заброшенного магазина. И за это время сумел не только заработать авторитет, но и собрать вокруг себя много молодежи, детей и их родителей. Его секрет прост — он не стал ждать, пока люди пойдут в храм, а сам пошел им навстречу.

Перед нашим приездом отец Иоанн попросил ребят из молодежных организаций, опекаемых храмом, собраться в трапезной. Прийти, разумеется, смогли не все, но места за огромным столом все равно хватило с трудом.

Братство православных следопытов в своей непривычной современному глазу скаутской форме. Ребятапоисковики во главе со своим руководителем — пожилым офицером в отставке Александром Валентиновичем Тимофеевым. Молчаливые парни и девчонки из спортивного клуба «Илья Муромец»… При городской церкви собрался, говоря языком статистики, полный срез волгореченской молодежи: от интеллигентных ребят, которых ждут областные и столичные вузы, до потенциальной «группы риска», которой вечно угрожает улица.

Конечно, это малый процент от всей городской молодежи. В православную организацию и не могли прийти все, но шанс сделать это есть теперь у каждого. Отец Иоанн проложил к своему храму достаточно дорог.

Тот же путь избрали и в костромском просветительском центре «Ковчег», который фактически подменил собой городской Дворец пионеров. Сюда ходят все: верующие и неверующие. Обычные кружки вроде секции рисования или плетения из лозы привлекают самых разных ребят. По словам руководителя центра, протодиакона Михаила Спельника, самые трудные, с педагогической точки зрения, девчонки из «кройки и шитья». Вопреки представлению, идут сюда отнюдь не только скромницыдомоседки.

«Ковчег» призван рассказать молодежи о Церкви, привлечь ее в храм, но делается это здесь, в первую очередь, через раскрытие творческих способностей. А настоящее творчество не обманешь, оно всегда отражает внутренний мир. Поэтому кто-то из детей, подростков и просто молодых людей занимается иконописью, а кто-то просто рисует. Кто-то осваивает плетение лозы, а кто-то поет песни на «духовные темы». И поет опять же не по шаблонам.

Наверное, главные «звезды» «Ковчега» — команда «Комба Бакх», чья рэп-композиция о Православии в Северной Корее разлетелась по всему интернету. Творчество этих ребят сложно обрисовать двумя словами: они рисуют, сочиняют тексты и музыку, в которой мешают реггей, даб, хип-хоп и русские фольклорные мотивы. Перерабатывают духовные стихи в рэп-композиции, сочиняют отличный инструментал и совершенно сюрреалистические инвективы в адрес современного искусства, наружной рекламы и культа денег.

Кто-то говорит, что это — неподходящая форма для того, чтобы славить Христа. Но ведь «каждый пишет, как он дышит». А творчество «Комба Бакх», при всем его постмодернизме, действительно настраивает на позитив.

— Жаль, что люди не до конца понимают друг друга, — говорит отец Михаил. — Конфликт поколений — это нормально, но сегодня он как-то особенно обострен, и мне кажется, что вина тут лежит на нас, людях старшего возраста. Когда в 90-е все начало рушиться, мы были слишком заняты тем, чтобы как-то устоять в этой жизни, выжить и найти себя в новом мире. Поэтому и не обращали внимания на собственных детей. Впрочем, это не значит, что мы упустили свой шанс. Понять молодежь достаточно просто, нужно только раскрыться самому, и она раскроется тебе навстречу. И тогда ты увидишь, что она на самом деле замечательная…

Товарищ батюшка

Лучший индикатор отношений Церкви и молодежи — молодые священники. Ведь это тоже своего рода церковная молодежь, хотя об этом задумываются немногие.

Сегодня постсоветский дефицит духовенства восполняется благодаря молодым людям, зачастую идущим в семинарии прямо со школьной скамьи. Приходя служить в храм, они так или иначе строят отношения с людьми самого разного возраста. И здесь Церковь пожинает то, что сеяла последние двадцать лет. И хорошее, и плохое.

Наверное, Костромская земля может служить в этом вопросе примером для подражания. Сказывается ее северная стойкость, сохранившая в людях веру вопреки всем гонениями прошлого века. Воцерковленного народа здесь так же немного, как и в остальной России, но им, несмотря ни на что, удалось сохранить свое Православие в какой-то особенной чистоте. В 1929 году священник села Воронье вышел после службы на амвон и сказал: «Товарищи, я вам врал! Бога нет!» После чего уехал в Кострому пропагандировать научный атеизм. А его прихожане не разбежались и не разуверились — остались ждать, когда им пришлют нового батюшку.

Ждать пришлось больше семидесяти лет.

Только пять лет назад молодой диакон из Костромы, отец Константин Егоров был рукоположен в священники и направлен сюда восстанавливать деревенский храм, от которого сохранились одни лишь стены. В прошлом году он возглавил еще и приход поселка Дружба, что в двадцати километрах от Вороньего. Два раза в неделю отец Константин служит Литургию, в остальное же время на своей старой «семерке», а то и просто на тракторе объезжает дальние деревни, служит молебны, причащает старушек, которые не могут добраться до храма. Проводит занятия воскресной школы.

Мы едем из Вороньего в Дружбу, мимо тянется лес, иногда проскакивают редкие деревни. По дороге отец Константин рассказывает о богатствах местной природы, о том, как чуть не сбил на своей машине лося, а недавно видел рысь.

Мимоходом он жалуется, что все еще очень плохо изучил местных людей, знаком отнюдь не со всеми, но в то же время рассказывает обязательно что-нибудь о каждой из деревень, которую мы проезжаем. Заметно, что отец Константин сильно преувеличивает свою «некомпетентность».

— Здесь вот человек купил дом недавно, хозяйство большое развел, землю осваивает. Местные его хорошо приняли: тут ненависти к чужакам нет, если те работать готовы, а не бездельничать собираются, им всегда рады, — говорит он. — А вот тут пожилая дама одна живет, она убежденный коммунист, но вот стала недавно на молебны приходить, когда я в их деревне служу. Я сперва обижался, что она меня «товарищ батюшка» называет, но потом решил — ничего страшного.

В основной массе прихожане и ученики воскресной школы отца Константина значительно старше его. Молодежи в селах почти не осталось, хотя последнее время в храм потянулись люди среднего возраста. Но основной костяк прихода все равно составляют деревенские бабушки.

— У меня только один раз конфликт здесь вышел, и то история больше на казус похожа, — вспоминает отец Константин. — После отпевания одна старушка начала вдруг всю мебель в храме вверх ногами переворачивать.

Я ей говорю: «Ты что?», а она мне: «Положено». Я ее спрашиваю: «Кем?», а она мне: «Ты меня батюшка не учи! Я вон уже сколько лет в храме…» В общем, решил я, что с такими суевериями надо жестко бороться и наложил на нее епитимью: сказал, что пока не раскается — будет в притворе храма молиться. Она послушалась, внутрь больше во время службы не заходила, но это не долго продолжалось — она скоро пришла и извинилась. Мы с ней потом поговорили, и оказалось, что в соседнем приходе на отпевании кто-то стул задел и тот упал, а бабушка наша решила, что так положено. Но это так — мелочи. А вообще люди здесь удивительные. Помню, служу как-то на Крещение, на улице мороз под тридцать, а в храме вместо обычных шестидесяти человек и сорока не набирается. Я расстроился, думаю: вот ведь, в холод никто идти не захотел, а потом к концу службы народ подходить начал. Оказалось, автобусы от холода не ходили, так люди пешком по десять километров до церкви шли!

В костромских селах, как и везде, существуют свои «духовные авторитеты», из числа потомственных колдуний, но они живут как-то параллельно с Церковью. Лишившись вместе со священником духовного руководства и елигиозного просвещения, православные, тем не менее, в суеверия не впали и к бабушкам не пошли (как, увы, часто случалось в двадцатом веке). И сегодня деревенские старушки с удивительным пиететом относятся к молодому настоятелю, не позволяя себе никаких фамильярностей и называя его исключительно «отец Константин». Помочь священнику, бывшему горожанину, советами по огороду здесь готовы всегда, но духовную жизнь, напротив, сверяют исключительно с ним.

И две статьи из «Церковного вестника» о «православных» суевериях вроде поиска всюду трех шестерок висят на двери храма, скорее, для профилактики. В костромских деревнях подобные веяния как-то не приживаются.

— Хороший у вас батюшка?

— Замечательный. Мы его знали еще, когда он просто семинаристом Костей был, мы тогда очень хотели, чтобы он именно к нам в село приехал. И вот видите, как получилось: он теперь у нас отец Константин!

А вот о сверстниках своих батюшка говорит с грустью. Нельзя сказать, чтобы в селах молодежи не было вообще,

даже нельзя сказать, что молодежь эта не ходит в церковь. Но все-таки большинство предпочитают и вовсе храма не замечать. Отец Константин с грустью вспоминает, как школьники, перед которыми он выступал в детстве, к старшим классам перестали с ним даже здороваться, а ведь он ничего им не навязывал, никаких обязательных уроков не требовал и всегда был противником «обязаловки» во всем, что связано с Церковью.

С чем это связано, он не знает, но похоже, такое отношение — тревожный знак. При всей стойкости северной деревни, здесь происходит то же, что и во всей остальной стране. Самые активные уезжают в город, остаются те, кому ничего от жизни не надо — лишь бы никто не тормошил. И как раз этим людям Церковь оказывается не нужна.

Миссия выполнима

— Сегодня у нас хорошая молодежь, даже лучше, чем была раньше, — говорит руководитель миссионерского отдела Костромской епархии, протоиерей Виталий Шастин. — У нас один мальчик в воскресной школе занимался, упрямый такой, — его все время шпана во дворе задевала. Как-то остановили его, спрашивают: «Откуда идешь?», а он им честно отвечает: «Из церкви, я там в воскресной школе занимаюсь». Они после этого его ни разу не тронули — зауважали. А представьте, что бы с ним случилось лет сорок назад, при советской системе воспитания? Он бы тогда окончательно изгоем стал. Конечно, нынешним людям сильно досталось. Я свое детство помню: мы жили на улице из деревянных домов на две семьи каждый. Так вот, в каждом из них был как минимум один человек, прошедший лагеря. Что же теперь удивляться, что весь этот «блатняк» людям в головы так сильно заколотили, шансон этот появился? Да и эта страсть нынешняя все деньгами измерять — это тоже оттуда, и я ее не оправдываю. Но ведь люди-то при этом не плохие, они готовы о Боге слушать! И главный вопрос сегодня — это уже качество тех, кто соберется с ними на эти темы разговаривать…

С ним солидарен и отец Иоанн Чулков из Волгореченска:

— Недавно выступал в нашем техническом лицее, это ПТУ бывшее. Какое-то двойственное чувство. С одной стороны, вроде бы и пришли, и слушали, и вопросы задавали, а с другой стороны… Какая у вас зарплата? Почему вам можно иметь жену и машину? А крест у вас золотой? Только один парень стал о Боге спрашивать, все доказательств требовал, спрашивал, почему Он открыто людям не явится. И видно, что у него вопросы жесткие, но в то же время сам он очень хочет поверить. Вот примерно так. Зато потом шесть человек поодиночке подошли и спросили одно и то же: как на исповедь можно прийти. Видите, какой результат? Главное, чтобы священник что-то делал, чтобы подобного результата добиться. Увы, частенько ответственность ложится на нашу нерадивость, а не на какое-то отторжение от Церкви.

Современная молодежь не похожа на людей прошлых поколений. Но в то же время и сама она не однородна. А потому нет ничего странного в том, что у разных молодых людей разные пути в Церковь и разные роли внутри нее.

Кто-то родился в хорошей православной семье, кто-то попал в церковный приют, а кто-то пришел в храм самостоятельно, порою (как это часто случается у подростков) в пику родителям и всему миру. И именно этим, совсем не похожим друг на друга людям и предстоит стать будущим русского Православия. От них и зависит, куда и каким путем оно направится дальше.

Сегодня от священников все чаще можно услышать, что в храмах стало больше молодых семей с детьми. Это подросло первое поколение тех, кто ходил в детстве в свободные уже воскресные школы 90-х годов. Благодаря

им впервые за многие годы число молодых людей в храмах начинает расти. Сможет ли поколение 2000-х повторить этот успех, сказать пока сложно. Однако вполне очевидно, что у него есть для этого все: и силы, и желание, и способности.