БЕЗ ВЕРЫ ДОБРОСОСЕДСТВО НЕВОЗМОЖНО

Это интервью получилось очень неожиданным. Разговор с государственным чиновником такого уровня редко бывает столь неформальным и глубоким. В особенности когда речь идет о проблемном регионе и о таком тонком вопросе, как взаимоотношение религий и национальностей. Очевидно, глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров не любит округлых фраз и формальных ответов.

— В Ингушетии школьники изучают историю религий. Почему в столь непростом регионе большое внимание уделяется именно этому предмету?

— Могу привести пример из жизни. Какое-то время назад произошла провокация: строящийся православный храм в станице Орджоникидзевской обстреляли из гранатомета. Первое, что мы сделали после этого, — во всех школах провели специальный урок, на котором учителя-мусульмане, выпускники медресе, рассказывали детям о том, что грех — не только нападать на представителя другой религии или осквернять его святыню, но даже думать об этом. И такой подход применяется на всех уроках религии вообще. То есть первое, что вкладывается в голову ученику: если ты мусульманин, ты не имеешь права косо посмотреть на церковь. Если ты относишься с уважением к имаму, то с таким же уважением должен относиться и к священнику. Тебя никто не заставляет разделять все его взгляды, но уважать людей ты обязан.

В наших школах давно преподают историю религий. Я сам иногда захожу на эти уроки, чтобы посмотреть, как и что там происходит. Понятное дело, что в классах преобладают мусульмане, поэтому основной упор делается на ислам. Но любой ученик имеет право поднять руку и задать вопрос о том, что ему интересно в другой религии. Ребенок должен с детства понимать, что такое религия как таковая.

— А как религиозность людей, с Вашей точки зрения, влияет на уровень безопасности в республике?

— Напрямую. Если подходить к проблеме безопасности грамотно, то именно религиозный фактор является ключевым. Добрососедство религий — это цементирующее основание. И не просто добрососедство, а именно религиозность людей. Ведь одно дело, когда человек верит в Бога машинально, на автомате: положено мусульманину пять раз в день молиться — и человек честно это исполняет, думая, что только это от него и требуется. Но совсем другое дело, когда верующий, подходя к религии осознанно и без фанатизма, видит в ней не только выполнение каких-то обязательных вещей, но и то, что стоит за ними, то есть нравственное содержание своей веры. И применяет это на практике к себе, к своей семье…

И поэтому мы сегодня делаем упор не столько на силовую составляющую, но и на самосознание людей — призываем давать оценку своим поступкам. И эти призывы часто связаны с религиозными вопросами.

В Ингушетии за последние три года было четыре случая, когда теракты готовились людьми, которые недавно приняли ислам. На этом фоне мы говорим о том, что, если мотивом принятия ислама послужило знакомство с террористами, — ты заблудился. Ты не состоялся ни в своей религии, ни в чужой. Если твоими «наставниками» стали бандиты, ты принял не ислам, а некую идеологию бандита-самоубийцы. А для самоубийства нет и не может быть никакого религиозного основания. Самоубийца — человек, который никогда не будет иметь покоя после смерти. И когда мы в публичных выступлениях эти вещи заостряем — люди нас слышат и реагируют. Ведь многие в вооруженном подполье обмануты именно в том, что касается религии. Поэтому мы много говорим, убеждаем, доказываем, что такие люди заблуждаются, если думают, что служат Богу. На многих эти аргументы действует более эффективно, чем любые силовые методы. Хотя, конечно, это не отменяет самых жестких мер по отношению к их лидерам и идеологам, которые и сбивают с пути молодых людей.

Сегодня среди молодых людей вообще есть мода принимать религию не осмысленно, по зову сердца, а по совету окружающих — «за компанию». Я считаю это оскорблением религии. У меня был такой случай. Я как гость приехал в один из молодежных лагерей в Ингушетии. Ко мне подошли сотрудники этого лагеря с «радостной новостью» — одна из участниц хочет принять ислам. Мне пришлось им ответить: «А кто вообще дал вам право проводить в летнем лагере проповедническую работу? Вам кто-то это поручил? Вас об этом просил муфтият? С чего вы взяли, что этой девушке полезно принять ислам? А сами-то вы знаете о своей вере достаточно, чтобы кому-то другому проповедовать? Если вы приехали в лагерь общаться с молодежью — вот этим и занимайтесь. Но не играйте с огнем». И знаете, я их убедил, что они неправы. Они спросили, как же им поступить. Я ответил, что, если эта девушка православная, пусть, когда вернется из лагеря домой, пойдет к православному священнику и поговорит об этом в первую очередь с ним. Если захочет, пускай после этого пойдет к имаму по месту жительства — и поговорит с опытным, знающим представителем ислама.

— Вы лично уделяете большое внимание строительству православного Покровского храма в станице Орджоникидзевской. Чем продиктована эта заинтересованность?

— Во всех сферах нашей жизни, а в особенности — в религиозной, должен поддерживаться паритет. Три года назад я стал главой Республики Ингушетия. Когда увидел, что единственный полноценный православный храм не достроен, тут же дал поручение закончить строительство в кратчайшие сроки. Негоже, что в республике, где более двухсот мечетей, нет большого православного храма. Сейчас мы рассчитываем, что достроим храм к двадцатилетию Ингушетии — к 4 июня 2012 года. Кроме того, у нас есть еще две православные часовни — в городе Карабулак и станице Вознесеновской. Там тоже надо вложить средства и отремонтировать их, что мы и сделаем в ближайшее время.

— Какой Вы видите роль Православия и Русской Православной Церкви в преимущественно мусульманской республике?

— Сохранять давнюю традицию добрососедства православия и ислама. В Ингушетии у этой традиции — мощные корни и прочный фундамент. Ведь исторически представители ислама всегда мирно соседствовали именно с православными верующими. На религиозных уроках в школе мы тоже об этом много говорим.

Власти Ингушетии не рассматривают православных как каких-то «иных». Нет, это наши полноправные граждане-христиане. В прошлом году мы награждали лучших представителей агропромышленного комплекса Ингушетии. Одним из победителей стала русская православная семья механизаторов: они получили и квартиру, и машину, и премию — за то, что очень хорошо работали. Такие же премии получили и ингуши, и чеченцы, и турки, которые у нас живут. Это естественно.

— В Ингушетии действует целая программа по возвращению русскоязычного населения в республику. Почему Вам это кажется важным?

— Русских у нас в республике сегодня — 3700 человек. Надеюсь, что в ближайшее время их действительно будет становиться больше.

Ингуши — очень талантливые и творческие люди. При этом опыт показывает, что с русскоязычным населением — это более высокий уровень в образовании, здравоохранении, сельском хозяйстве, нефтяном комплексе и др.

Кроме того, русскоязычное население задает и более высокий уровень общения. Русская культура всегда была добрососедской, открытой и гостеприимной. Благодаря ей и ингушская национальная культура возрастала, становилась глубже и разнообразней. Нам ведь есть, с чем сравнить. Я помню, как еще двадцать-тридцать лет назад в селах и станицах Ингушетии проживало около сорока процентов русских: среди них было много учителей, врачей и других специалистов. Мы те времена вспоминаем с особой теплотой.

Соседство русских и ингушей делало жизнь богаче во всех смыслах: например, дети и молодежь общались, узнавали друг друга — и от этого быстрее развивались. Поэтому возвращение русскоязычного населения — это не спортивный интерес и не просто азарт. Это потребность. Мононациональная республика нежизнеспособна. В Ингушетии должно быть соработничество национальностей. В одиночестве мы слабее.

Сегодня я вижу ситуацию следующим образом: на начальном этапе хотя бы тридцать процентов населения республики должно быть русскоязычным. Это было бы очень хорошим потенциалом для Ингушетии.

Мы строим сейчас много нового жилья, ориентируясь на русских, которые хотели бы приехать к нам работать. В свое время из Ингушетии русские уезжали в другие регионы. И мы сегодня призываем их возвращаться, потому что ингуши — это все-таки свои, а не чужие. Родители, дедушки и бабушки нынешних молодых русских и ингушей жили по-братски на одной земле. Думаю, вернувшись, многие почувствуют, что вернулись к себе домой.

— В Ингушетии есть уникальное место — горный храм Тхаба-Ерды, древнейшая христианская постройка на территории современной России. Какое значение для Ингушетии представляет Тхаба-Ерды сегодня — культурно-историческое или религиозное?

— И то, и другое. Мы недавно посещали Тхаба-Ерды вместе с архиепископом Владикавказским и Махачкалинским Зосимой. Приняли решение, что в храме нужно возобновить богослужения, значит, необходима очень аккуратная реставрация. Будем работать. Но Тхаба-Ерды должен стать и важным объектом для туристического кластера «Курорты Северного Кавказа». Дело в том, что этот горный храм — уникальное место для всех людей. Когда я говорю «уникальное» — это не фигура речи, а реальность. Это один из древнейших православных храмов на территории России, датируется VIII-IX веком. Представители разных религий приезжают сюда — и каждый говорит о совершенно особой атмосфере, которая здесь ощущается. В ней есть что-то светлое, гармоничное, теплое. И это для меня тоже не просто красивые слова: я сам эту атмосферу чувствовал.