«…Если попадется на глаза или на мысль знакомый человек и мы припоминаем его забытое имя, то всякое другое припоминаемое имя не вяжется, потому что нам непривычно мыслить его в сочетании с этим человеком, и дотоле отвергается, пока не представится настоящее имя, при появлении которого мы тотчас замечаем привычную связь представлений и успокаиваемся». Анатолий Найман.
Переписывая эту цитату из «Исповеди» Блаженного Августина, я вспоминал начало одного из особенно любимых стихотворений нынешнего гостя «Строф», из его — десятилетней давности — книги «Львы и гимнасты»: «Написать — это имя своё написать. / Это — вывести каллиграфически имя. / Строчку вышивки. Так что не дергайся, сядь. / Горстку букв, различимых в сиянье и дыме…»
Теперь признаюсь: я переписывал не из самой «Исповеди» — просто перенес сюда полностью тот эпиграф, который Найман поставил к своей знаменитой книге «Рассказы о Анне Ахматовой». Захотелось узнать, как это — выписывать из книги великого человека, которого — однажды в саду — голос ребенка побудил раскрыть наугад послания апостола Павла. Человека, душа и жизнь которого была отдана поиску соотношения Божественной благодати, свободной воли и предопределения.
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
У Лидии Чуковской есть эпизод, когда Ахматова жалуется: «Я хочу, чтобы книга называлась “Стихотворения Анны Ахматовой”, а они требуют “Анна Ахматова. Стихотворения”. Мое заглавие, немного старинное, подходит к моим стихам, а это телеграф. Я сказала: пусть лучше тогда совсем не выпускают…»
Первая поэтическая книга — «Стихотворения Анатолия Наймана» — вышла в свет в Нью-Йорке, в 1989 году. В послесловии к ней Иосиф Бродский писал, что в творчестве Наймана «двух последних десятилетий нота христианского смирения звучит со всё возрастающей чистотой и частотой, временами заглушая напряженный лиризм и полифонию его ранних стихотворений».
Сегодня, мне почему-то кажется, он написал бы не «заглушая», но — «соединяясь».
И еще: найдите в сети видеозапись беседы нашего гостя с протоиереем Димитрием Смирновым – для продолжения личного знакомства.
* * *
О. Димитрию
В лучшей части души, то есть в части, пустой
от чудных интересов и нервного чувства,
к чистой жизни он был предназначен, к святой,
то есть к знанью, сомненье которому чуждо.
В остальной же, больной, худшей части души,
мимолетными фактами мира набитой,
он любил запах сена и даже духи,
то есть мир, но как будто немного забытый,
то есть русские книги, где косят луга,
и немецкий концерт со щеглом и гобоем,
и парижскую живопись, скажем, Дега.
О, как слушал, смотрел, как читал он запоем!
Что ж худого? А то, что – не лучшая часть.
Что, душой от кромешного воя и стужи
отходя, лучшей части он здесь и сейчас
жить мешал, чтобы худшей не сделалось хуже.
Зла, однако, не вспомнит, спасаясь, душа:
худшей частью шепнет неуверенно: «Боже?..» –
и, на выходе свет за собою туша,
лучшей частью поймет и утешит: «Похоже».
* * *
В автомобиле с тихим двигателем
в лес послеливневый еловый
пусть бы проселком шины выкатили
меня под марш высоколобый
Шопена в исполненье Горовица,
заряженного мной в кассетник,
чтоб с мирозданьем пособороваться
в сверканье игл – из сил последних.
* * *
Сложился взгляд, сложился слух,
и переучиваться некогда.
Надежда вся на шалый дух,
что сложит жизнь из дыр хэнд-сéконда.
Цель — не Геракловы столбы,
не бал под сфер небесных пение,
а суета, двутакт ходьбы
и между ребер средостение.
А там и речь. Какая есть.
Бубнеж и что со свалки вынесла.
А все-таки кому-то весть.
Нежданная. Из снов и вымысла.
Пасха
Сносит аж к вербной масленую
в бармах снегов и звезд
блеск возводит напраслину
на молитву и пост
млечных галактик и солнечной
труппы гастрольный год
иллюминирует сонмище
грешных наших широт.
Катит коньковым гонщица
по насыпной лыжне
стужа никак не кончится
лютость мила весне
мартовские и апрельские
горностаи слепя
яро кроят имперские
бал и парад из себя.
Но! вхолостую палимому
дню по чуть-чуть свечи
вспышку роняет как примулу
и как травинки лучи
ночь ли, земля — неведомо
только времен и планет
ход не чета победному
свету. Все видят – свет!
* * *
Брось невидящий взгляд,
рыцарь, на жизнь и смерть
и езжай наугад
дальше. Спасая треть,
четверть, осьмушку, дробь
предназначенья. Жар
скачки. Как я, угробь
опыт и путь. Езжай.
