Александр АРХАНГЕЛЬСКИЙ (исполняет функции иностранного агента) родился в 1964 году в Москве, закончил филологический факультет Московского педагогического института имени Ленина, преподавал за границей. Вернувшись в Россию, работал в газете "Известия", где прошел весь путь от корреспондента до заместителя главного редактора. Вел программы "Против течения" (1992-1993, "РТР"), "Хронограф" (2002, "Россия"). Ведет на канале "Культура" программу "Тем временем". Но главным занятием для него остается литература. Скоро выходит его книга "Базовые ценности: искусство по применению". Сейчас Александр Архангельский (исполняет функции иностранного агента) пишет книгу о Пушкине для серии "Жизнь замечательных людей".
Заходить в тупик полезно
У телевидения есть свои границы: оно не может, не умеет рассказывать про Бога. Оно может говорить про людей. И через их веру как-то поведать о Боге.
Телевидение – это посредник между разными группами общества, например, теми, которые “создают” культуру и теми, которые эту культуру “потребляют”. Точно так же есть узкие сообщества людей, которые “пропагандируют” богословские идеи, и более широкие сообщества людей, которые, благодаря телевещанию, могли бы к этим идеям приобщиться.
Но люди, уже живущие жизнью Церкви, в принципе, не очень-то в телевидении, даже церковном, нуждаются: они общаются со священником, читают специальные книги. А вот нецерковному человеку разговор о тех реалиях, с которыми он ежедневно не соприкасается, – необходим. Но будет ли он слушать о них специально? Канал “Спас” – эксперимент. Посмотрим, удастся ли он.
В обществе есть верующие и неверующие, и телевидение может выстраивать между ними линию диалога. Но в этом случае оно будет не церковным, а общественным. Нужно, чтобы телевидение стремилось делать все для того, чтобы люди понимали друг друга, чтобы неверующие знали, какими проблемами живет Церковь, а церковные – какие радости и страдания разделяют их неверующие сограждане, чтобы не было взаимного презрения и отторжения.
В нашей жизни все движется через конфликты. Иногда полезно заходить в тупик, поскольку, когда это случается, ты поднимаешь глаза к небу. Поэтому я не боюсь ни кризисов, ни противоречий. Главное – не наслаждаться ими, как меланхолик наслаждается собственной печалью. Это самое опасное состояние для тех, кто занимается гуманитарными проблемами.
Форма или содержание?
Телевидение – очень дорогая игрушка, дешевым оно не может быть по своей сути. Телекамеры, – что для гуманитарного канала, что для музыкального, что для порнографического – стоят одинаково, так же, как и монтажные, аренда помещения, телесигнал, и так далее. Так что, если мы хотим поднять планку гуманитарного телевидения, нужны вложения, причем заведомо не окупаемые.
Люди – и образованные, и не очень, в принципе, – похожи. На телеэкране они хотят видеть эффектную картинку, а уже за ней – какой-то глубокий смысл. Надежды на то, что вдруг в эфире появятся какие-то умные люди, с экрана произносящее нечто хорошее и все будут это смотреть – обман. Дело опять ограничится узкой группой зрителей, которые и так все понимают. Чтобы остальную часть отвлечь от низкопробных юмористических программ, скажем, интеллектуальными передачами, мы должны делать их очень стильными, впечатляющими, то есть, увы, дорогими.
При этом телевидение не в силах самостоятельно решать какие-то общественные проблемы. В лучшем случае оно способно только поговорить по душам. Либо – эксплуатировать инстинкты, живущие в человеке. И поэтому ТВ всегда будет таким, каким общество видит само себя. Если оно хочет быть обществом развлечения – это будет одно телевидение, если оно нацелено на движение вперед – другое телевидение. Если общество говорит, что телевидение существует только для масс, а для элиты должно быть нечто иное – это третье телевидение. Но из пустоты трудно что-либо выбрать.
Кроме того, если вы знаете, что зрителей – миллионы, то должны одновременно удержать людей с разным уровнем воспитания, образования в пределах какого-то единого поля, чтобы никто от вас не ушел.
Соответственно, приходится облегчать форму подачи материала, а отсюда некие игровые формы, что, естественно, ведет в сторону шоу. Вопрос в том, чтобы не потерять по пути содержание.
В поисках объединяющего начала
Сегодня мы оказались в довольно странной ситуации. Никто не имеет ответов на очень простые вопросы: кто мы, откуда мы, куда мы, во имя чего движемся? Ответы на эти простейшие вопросы я называю представлениями о базовых ценностях страны. Любой американец с ходу назовет свои самые базовые ценности – индивидуализм, “американская мечта”, вера ( какая вера – это уже другой вопрос). А что значит сегодня быть россиянином? Нет ответа. В советские времена были чудовищные, на мой взгляд, ценности – насильственный интернационализм, атеизм как вера большинства и коллективизм как форма государственного устройства. Но они – были, и по отношению к ним можно было как-то самоопределяться. А на что ориентироваться нам? На историю? Она не может быть базовой ценностью. Она – опора и моральное подтверждение нашего права на историческое существование. Но что сегодня делает нас общеисторической нацией, а не просто этносом?
А раз мы не знаем, что нас объединяет в информационном, идейном смысле, то начинаем объединяться тем, что сплачивает людей при отсутствии идей – развлечениями. Посмотрите, как менялись, скажем, те же информационно-аналитические программы. Сначала была программа “Взгляд”, которую смотрели буквально все. Там ставились крайне важные вопросы: что будет с обществом, с каждым из нас, с нашими детьми. Насколько глубоко, дальновидно – не так уж и важно; важно, что это были вопросы, которые волновали всех, независимо от региональных, национальных, конфессиональных различий. Следующие ключевые программы были посвящены уже собственно политике (то есть – произошло некоторое сужение) – это были “Итоги” Евгения Киселева и “Зеркало” Николая Сванидзе. Однако они говорили о политике как о сфере, также имеющей отношение к жизни каждого из нас. В “Намедни” Леонида Парфенова политика сама по себе уже не воспринималась, ее приходилось целлофанировать и продавать, как глянцевый журнал, чтобы сюжеты про взрывы в Чечне и клуб самоубийц были в одном ряду. Это уже разговор не про то, куда мы движемся, а форма развлечения. Но Парфенов еще умудрялся внутрь глянцевого журнала монтировать серьезные проблемы. А самые обсуждаемые программы на сегодняшний день – это то, что делает Владимир Соловьев. Его передачи – это пародия на все формы аналитических телевизионных жанров: на ток-шоу, на дискуссию, на аналитику. Я не говорю сейчас, хорошо это или плохо. Просто произошло смещение общественного интереса от поиска того, что нас будет объединять в будущем до – развлечений. Нам, таким разным, живущим в разных регионах, в разных имущественных и культурных слоях, не о чем говорить как людям одной нации. И это очень опасно. Когда ответы не даются сверху, они поступают снизу. И, как правило, ответы эти радикальные. К тому же, происходит смена этнического состава, и от этого никуда не денешься: ежегодно приезжают миллионы мигрантов. А значит, вопрос, что значит быть россиянином, становится актуальным и для детей от смешанных браков. И если мы хотим выжить как нация, нужно срочно искать на него ответ. Однажды мы уже это проходили – во время татаро-монгольского ига. До нашествия Орды русскую нацию объединяло родство по крови, по языку, по вере. После, когда произошло тотальное этническое смешение, общими остались лишь язык и вера.
Церковь, которая тогда выполняла, помимо всего прочего, ключевую политическую функцию, сняла вопрос о “русскости” русских. И это позволило нации исторически сохраниться, хотя она и была этнически размыта.
Церкви нужно учиться диалогу
Мне кажется, что диалог представителей Церкви и телевидения на сегодняшний день – никудышного качества. Не мне давать батюшкам советы, но на их месте я бы в программу “Пусть говорят” не ходил. Потому, что она устроена таким образом, что транслирует агрессию и загоняет, с моей точки зрения, общество в ступор, в истерику. Другое дело передачи, где есть возможность донести свою позицию. В уважительном, спокойном споре.
Тематически Церковь присутствует в “сетке вещания” некоторых каналов, но очень мало и неэффективно. На мой взгляд, на сегодняшний день гораздо эффективнее православному священнику участвовать в дискуссиях, в которых принимают участие представители разных срезов общества. С кем обычно разговаривает священник? Со своими прихожанами. А на телевидении ему приходится беседовать, в основном, с неверующими. Поэтому нужно учиться разговаривать с людьми, которые мыслят совершенно другими категориями. Конечно, в этом случае невозможна полноценная глубокая проповедь, но главное – заронить в умы зрителей какие-то зерна истины, чем-то зацепить.
Телевидение требует от человека, пришедшего в студию, быстрой реакции, внятного разговора, обаяния, оно не терпит высокомерия. Если в студию придет, скажем, какой-нибудь маститый иерей, важный, с медленной речью – всё, зрители телевизор выключат. Хотя он может быть и умным, глубоким человеком с огромным духовным опытом. А есть, к примеру, диакон Андрей Кураев (исполняет функции иностранного агента), и его приглашают в свои программы и те, кому он нравится, и те, кому не нравится. Потому, что он вменяемо разговаривает с каждой конкретной аудиторией и делает очень важное дело. Он – посредник. Церковь должна из своих рядов выдвигать таких посредников, и не гнобить их за то, что, с богословской точки зрения, они, может быть, не очень точно выражаются с телеэкрана. У них – другая задача и чем-то приходится жертвовать. Конечно, есть грань, которую нельзя переступать...
Последний шанс
Телевидение – предельно жесткий бизнес, притом – с политическим давлением. И нравы – крайне суровые. Я другим не судья. Я не знаю, как они наедине с собой объясняют сложившуюся ситуацию. Но думаю, большинство из них говорят: вот это я делаю для продажи, а вот это – для души. И, насколько я наблюдаю за людьми, играющими в крупные и далеко не всегда приятные телевизионные игры, у них обычно есть проекты, что называется “для себя, для сердца”...
Однако специально выделить для них время тяжело: эти передачи убыточны. Вот их и ставят или рано утром, или в промежутках между какими-то большими передачами.
Мне кажется, что телевидение будет уходить от этого принципа “свалки”, когда “всего понемногу”, к “нишевым” каналам. Эти каналы будут работать на меньшие аудитории, будут делать более качественные, более сложные программы. Но при этом исчезнет и очень серьезная, и на мой взгляд, глубоко положительная сторона, которая есть у современного телевидения – оно, несмотря на все свои недостатки, имеет возможность объединять разных людей “под одной крышей”. Что нас будет объединять, когда придет эра “нишевого” телевидения? У каждого свой канал, свои передачи.
Надежда на то, что Церковь придет сейчас в каждый дом – иллюзорна, как это ни ужасно. Может быть, дальше история переменится. Но сейчас мы должны трезво оценивать мир, в котором нам приходится жить и действовать. Еще меньше надежды на то, что объединить людей сможет культура. Кто же сегодня будет формировать моральные ценности? Если Церковь не отказывается от этой задачи, то тогда она должна поменять стратегию, более активно воздействовать на общество и быть более равнодушной к государству. То есть, приходить на телевидение чаще и охотней, чем в высокие кабинеты. И действовать методом убеждения, открытой дискуссии, уважительного диалога.
