В греческом языке одно из распространённых значений слова «грех» — промах, ошибка. Слово «блуд» тоже не бранное, не оскорбляющее, смысл и значение его в том, что человек заблуждается. В чем промах и заблуждение, которое, я считаю, присутствует здесь, в разговорах о том, что существует какой-то «законный», нравственно оправданный добрачный секс? Я убежден, ошибка в непонимании того, что близость — всегда неотъемлемая часть брака. Один из его «родовых признаков». Вопрос лишь в том, готовы люди это признать или пытаются сделать вид, что можно быть вместе «просто так», что есть какой-то «просто секс», что можно «сначала попробовать, а уж потом...» и так далее. В любом случае отношения такие слишком серьезны, чтобы легко принять слова о «пробном» браке, о «сексе до брака» и так далее.
Почему интимность имеет для человека какое-то особое значение? Для начала — это следует из человеческого опыта. А он свидетельствует: отношения эти влекут за собой массу практических (биологических, медицинских, социальных) последствий. Во-вторых, это следует из проблем морально-психологических. Например, проблема доверия между двумя людьми. Чего тут только нет: от гаденького страха заработать от «партнера» болезнь до глубокой травмы человека, осознавшего: он-то любил, а любимый человек его просто использовал!
Следом — вопрос не только физической, но и душевной чистоты человека. Не может для него пройти бесследно то, как именно он живет, как он решает для себя эту проблему. И христианство говорит еще о духовной стороне дела, утверждая, что это вредит духовно. Это последнее, конечно же, невозможно «пощупать» и проверить на опыте...
Кстати, если говорить о православной позиции, то Православие не считает тело «темницей духа», не презирает тело. Церковь призывает воспринимать тело по аналогии с храмом, в котором живет Дух, происходит священнодействие, и призывает мужчину и женщину относиться к своему телу и телам друг друга соответственно. Телесная близость не является чем-то постыдным; но счастье видится в том, чтобы близость эта была частью близости духовной, сердечной, частью любви. Чтобы люди через эти отношения не теряли целомудрия. Потому что с точки зрения церковной целомудрие вовсе не равно физическому девству.
Это — хранение чистого, серьезного, глубокого отношения к своим действиям и общению с другими людьми. Цельность, мудрость, чистота — и душевная, и телесная. Вот это целомудрие.
Ясное дело, что это — идеал. Ясно, что человек, увы, не идеален, что и целомудрие, и девство человеческое относительно. Но от вектора, от настроя многое зависит. И одно дело, когда человек считает близость высоким и чрезвычайно серьезным событием в жизни, а другое — если для него всё это часть обыденных, ни к чему не обязывающих жизненных удовольствий, «биология».
Да и не очень-то верится в то, что эта «лёгкая» позиция до конца искренняя. Честно говоря, редко встречал людей, для которых и впрямь близость не становилась бы переживанием, памятью, уроком. Более того, в опыте моей жизни не было ни одного случая, чтобы даже «невинные» поцелуи и объятия не оборачивались — при разрыве — сердечной мукой, не оставляли бы следа. И они вовсе не невинны, вовсе не мимолетны. Всё помнится, всё откладывается, просто с душой разное может происходить. У кого-то совесть в ответ начинает болеть, и он чувствует, что ошибается, начинает искать чистоты отношений; а кто-то позволяет своей душе заледенеть, потерять чувствительность. Он начинают повторять: а что такого? Подумаешь… Все так живут — и я так живу. Нет проблем!
Но это не значит, что действительно все живут так; что ценности действительно изменились, устарели и стали иными. Люди разные, ценности по-прежнему разные — по Достоевскому: красота Мадонны или идеал содомский… Да, ты можешь не чувствовать, что происходящее дурно. В конце концов, есть люди, которые вообще лишены возможности испытывать боль. Но это не значит, что боли нет, более того: боль необходима человеку, она позволяет избежать многих опасностей, не чувствуя боли, можно запросто ранить себя... И может быть, плохо, когда мы спокойно (и даже с гордостью!) начинаем говорить о наших половых «достижениях»?..
Меня особенно изумляет еще и то, с какой горячностью здесь женщины защищают эти самые «свободные» отношения... которые чаще всего выгодны и удобны вовсе не им, а мужчинам, беспринципным, не желающим принимать на себя ответственность мужчинам!
Ведь женщины чаще оказываются жертвами этой «свободы»! Ведь женщины — не знаю, может, меня тут клевать начнут, но все же — по-прежнему ищут рыцарства, надеются на серьезное отношение к себе, хотят Одного-Единственного мужчину... Всё важно: защищающая, берегущая сила; ласка, согласие иметь и воспитывать детей... И не верю я до конца в искренность этого феминистического «парада», надрыв в этом какой-то.
Некоторое время назад, читая похожее обсуждение на форуме, представил себе продолжение романа Александра Грина «Алые паруса»: вот Грей увозит свою Ассоль, а она, не прошло и года, вдруг слегла, да так и осталась прикована к постели, навсегда (мало ли какая «проза» в жизни случается? Во время шквала упала, ударилась, и слегла). Полный инвалид... И представляете вы себе, как Грей, которого она всю жизнь свою ждала, бегает к женщинам в портах, а она — лежит, одна, под этими треклятыми алыми парусами?..
Какое ж это кощунство, как нарушена, извращена оказалась бы красота! Но то — сказка. А в жизни ведь, кажется, всё так обыкновенно и случается?.. Однако я думаю: разве это от «жизни» абстрактной, а не от человека зависит? Разве грех не остается грехом, чем его ни оправдывай?..
Вообще, сколько бы ни феминизировались мы, природу об коленку ломать нельзя: легко не сломаешь, а сломаешь — только хуже будет. Я недавно жене сказал в шутку: семья для мужчины «тыл», а для женщины — «фронт». Посмеялись, конечно, а потом согласились, что «в каждой шутке есть доля шутки». Семья нужна обоим, но мужчина чаще «пашет», исходя из интересов той же семьи. Он по-прежнему охотник и собиратель. А женщина, сколько бы она ни работала, сколь бы ни была эмансипирована, нацелена на семью как сверхценность, как на главное дело жизни. Крах карьеры реже станет для женщины таким ударом, как для мужчины. А распад семьи всегда ударит больнее всего.
Есть особое служение у каждого. Нам с Катей несколько лет пришлось жить под гнётом тяжелых болезней у дочек, каждая болезнь грозила своей бедой. Сейчас чуть легче, хотя… Впрочем, неважно. Было тогда совершенно очевидно, что в этих ситуациях МАМУ детям никто не заменит; что дети, любя отца всем сердцем, в какой-то момент все равно не примут никого, кроме своей мамочки.
Не знаю, как там это объясняет психология, что биологическая наука говорит. Но достаточно пережить, увидеть, чтобы понять, насколько РАЗНЫЕ мы — мужчина и женщина.
Мы не равны. Это не значит, что мужчина выше, а женщина ниже, что он умнее, а она глупее, что он имеет право работать, тусоваться и заводить романы, а она в это время обязана стоять у плиты, стирать и вытирать сопли. Нет, конечно. Да и не такова, как правило, современная семья, по крайней мере в той среде, которая собирается в «Живых журналах». Неравенство — в инаковости, в том, что все равно мужчина и женщина остаются уникальными, несходными человеками, и, если женщины станут мужиками, а мужики окончательно превратятся в женщин, станет только хуже.
Лично я такого равенства не хочу. И не хочу также, чтобы нравственное поражение выставляли чуть ли не победой, чтобы промахи, заблуждения, неумение удержаться, неумение быть святыми (а христианство призывает человека стремиться не к среднестандартной жизни, а именно — к святости!) воспринималось с самодовольством и любованием. Чтобы убеждение о необходимости хранить целомудрие объявлялась психической патологией. Это ничего не даст нам и тем более — детям, которых собираются воспитывать на идеалах «свободы».
И еще. Может быть, это результат православного фанатизма, но на моих глазах живут столько хороших пар, у которых всё произошло как по писаному, во многих — безо всякого «до брака». Я вижу, что можно (скажу больше — нужно!) жить по заповедям, что нет реальных причин говорить, будто целомудренные отношения между людьми «устарели». И самое главное: вижу, что дело не в давлении формы, не в каком-то религиозном диктате. Любят люди друг друга, учатся любить. Вот и всё... Значит — можно?..
