Сейчас в православной среде часто обсуждают тему прощения. Сталкиваются две позиции — одни считают, что прощать нужно всех и всегда, невзирая на обстоятельства, причем «простить» для них означает «оправдать», другие же заявляют, что прощать можно лишь тех, кто искренне раскаивается.
На мой взгляд, ошибаются и те, и другие. Ошибаются потому, что понимают «прощение» слишком поверхностно. А ведь у этого понятия много смысловых слоев, и если их не замечать или смешивать, можно прийти к очень странным выводам.
Что же такое прощение? Только ли это некое внешнее действие по отношению к кому-либо? Мне кажется, прощение — это в первую очередь духовная работа, выпрямление собственной души. Славянское слово «просто» означает ведь «прямо», «ровно». Возглас диакона на литургии «Станьте просьте» означает «выпрямитесь». Я не лингвист и не берусь судить, связано ли происхождение русского слова «прощать» со словом «просто» в значении «прямо». Может, моя догадка и ошибочна. Но все-таки думаю, что здесь сам язык подсказывает нам исходный смысл прощения. Простить — значит, изменить свое внутреннее отношение к кому-то, избавиться от всяких вызванных страстями перекосов, от лжи, от притворства. Воспринимать его без всевозможных аберраций поврежденного грехом сознания. Прямо, честно. В идеале — с любовью, но для начала — хотя бы без амбиций, без навязчивых стереотипов. Увидеть в нем, в этом негодяе, подлеце, мерзавце — человека. Грешного, падающего, ошибающегося — но человека. Помнить, что его — при всех его гадких свойствах — любит Господь. Вспомнить апостольское: «Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его» (Рим. 14:4).
Между прочим, именно поэтому нельзя вымогать прощение, нельзя требовать его от других людей. Это всегда личное решение, личный духовный выбор. Ты можешь простить, а можешь не простить, на то тебе дана свобода воли. Но если и простил — не требуй того же от всех остальных. Если я прощаю не потому, что сам этого хочу, а чтобы лучше выглядеть в чьих-то глазах — значит, я объект манипуляции, а прощению моему грош цена.
Другой (и не менее важный) вопрос — а в чем внешне должно проявляться прощение? Не может же оно остаться где-то в глубинах души? Ведь поступки человека — это продолжение его мыслей.
И здесь необходима рассудительность. Если ты уже не пылаешь жаждой мести, не хочешь зла обидевшему тебя человеку — из этого вовсе не следует, что надо пылинки с него сдувать и предоставлять все возможности бесчинствовать и дальше. Недавно я читал историю о том, как некий молодчик вырвал в метро у женщины сумочку и побежал, но был задержан пассажирами. Добрая женщина, получив свою сумочку назад, простила грабителя — то есть отказалась писать заявление в полицию, и того отпустили. Парень, скорее всего, лишний раз убедился в своей безнаказанности и будет грабить и впредь.
Вот здесь-то и камень преткновения. Простить — значит, перестать желать человеку зла и начать желать ему блага. Но в чем состоит его благо? Что для него будет лучше? Универсальных ответов не существует, каждому простившему приходится решать самому и нести перед Богом ответственность за свое решение.
Тут очень возможен конфликт между совестью и законом. Одна позиция — по закону человек должен ответить за свое преступление, и даже если ты его прощаешь, не мешай правоохранителям делать свою работу. Другая позиция — да, человек нарушил закон, но практика правоприменения столь бесчеловечна, что лучше уж избавить преступника от хищных когтей кривосудия.
Что вернее? А нельзя сказать. Разные бывают ситуации. Не все похитители сумочек — отпетые негодяи, не все полицейские и судьи — садисты и карьеристы. Опять же, надо смотреть, каково преступление и какое полагается наказание. В Англии еще в начале XIX века за кражу курицы вешали. В том числе и детей. Ну вот представьте — голодный уличный оборвыш украл вашу курицу и попался. Вы готовы поступить по закону и отправить его на виселицу? Предварительно простив его в сердце своем, искренне молясь о спасении его бессмертной души?
Ясно одно — если ты действительно прощаешь кого-то, не формально, не для галочки, а по-настоящему — значит, ты уже не можешь вычеркнуть его из своей жизни. Что бы ты по отношению к нему ни предпринял — несешь за него ответственность.
Ты должен принимать какое-то участие в его судьбе, как-то влиять на него к лучшему. А просто помолиться и забыть — не по-христиански и не по-человечески.
Тут я вспоминаю один рассказ, который читал лет 25 назад — и, увы, не помню ни автора, ни названия. Был он напечатан в каком-то толстом литературном журнале — вот и все, что осталось в памяти.
Жили-были старик со старухой, и был у них единственный сын, работал шофером-дальнобойщиком. И случилось ДТП — в его фуру врезался другой грузовик, чей водитель был пьян. У пьяницы — ни царапины, а сын старика со старухой погиб. Разумеется, милиция, суд, приговор — несколько лет колонии общего режима. И вот представьте этих пожилых людей, лишившихся сына. Горе неописуемое. Горе — и гнев, ярость по отношению к тому водителю-выпивохе, невольному убийце. Им кажется, что приговор слишком мягок, что надо было расстрелять... Но потом что-то происходит в их душах, они вдруг осознают, что этот парень — тоже человек, что и у него была мать. И что их собственный отпрыск тоже не дурак был выпить, и ситуация вполне могла оказаться зеркальной: тот бы погиб, а их сын сел.
Кончается рассказ тем, что старики собираются в колонию к этому парню: пекут пирожки, собирают одежду, обувь... В их сознании осужденный водитель занял место погибшего сына. Заметьте: они не пишут ходатайств о пересмотре дела, не заявляют о невиновности, о судебной ошибке. Они просто стали этому человеку родными.
Вот так — по-настоящему.
