«Я хочу, чтобы после смерти они попали в ад», сказал один мой друг о людях, которые годами преследуют его семью. Я знаю эту историю в подробностях — уж поверьте, подробности более чем скверные. Ни к чему их тут рассказывать, просто примем за факт: слова моего друга не на пустом месте выросли. По-человечески очень хорошо его понимаю.
Но я — православный христианин, и он — тоже. И как мне по-христиански реагировать на такую фразу? Да, я сказал очевидное: что Господь призывал нас любить врагов своих, что надо прощать ненавидящих и обижающих нас, молиться за них, что ненависть разрушает душу, что никому нельзя желать адских мучений, что пока человек жив, у него остается шанс покаяться...
Но чем дольше я говорил, тем сильнее мне казалось, что лукавлю. И не в том дело, что мои слова отскакивали от мозгов собеседника, словно сухие горошины — человек ведь не в любом состоянии способен воспринимать даже самые правильные аргументы. Дело в чем-то другом.
А в чем? Сомневаюсь ли я в том, что сказал? Отвергаю ли необходимость прощать? Нет, не сомневаюсь и не отвергаю. Но вместе с тем чувствую какую-то недостаточность этих слов.
Дело вот в чем: призыв любить врагов, прощать их и молиться за них — это евангельская максима. Это мера совершенства, к которому мы, христиане, призваны — но немногие из нас достигают этой меры. Тут как в спорте: да, чемпион способен прыгнуть в высоту на два с лишним метра, но обычный-то человек этого не может. И если говорить ему: ты должен прыгнуть на два метра, ты обязан это сделать, вот посмотри на чемпионов, раз они могут, значит, и ты — человек воспримет сказанное в лучшем случае как наивность, в худшем же — как сознательную демагогию. Если в человеке постоянно поддерживать чувство вины за то, что он не дотягивает до меры великих святых — он, с большой вероятностью, вообще опустит руки. Не только на два метра не прыгнет, но и на доступные ему 30 сантиметров.
Да, конечно, евангельская максима необходима, потому что высшая наша цель — обожение, а не просто некоторое улучшение своего морального уровня. Не будь у нас идеала, заданного Евангелием, христианство быстро выродилась бы в соблюдение внешних приличий и нисколько не приближало бы нас к Богу. Но мало иметь идеал — нужно еще и знать, как к этому идеалу восходить. Духовная жизнь подобна лестнице, и евангельская максима — верхняя ее ступенька. Верхняя, а мы в большинстве своем стоим на нижней.
Но почему-то многие из нас (в том числе и некоторые пастыри) уверены, что всю эту лестницу можно преодолеть одним прыжком, а у кого это не получается — тот, значит, просто проявляет злую волю. Здесь работает логика «всё или ничего». Напоминаем людям слова Христа «бремя Мое легко» (Мф.11:30), а по сути налагаем на них «бремена тяжелые неудобоносимые» (Мф. 23:4). И когда те уходят из Церкви, самодовольно цитируем им вслед: «Они вышли от нас, но не были наши...» (1 Ин. 2:19).
Но правильно организованная духовная жизнь — это когда не перепрыгивают через ступеньки, а последовательно восходят по ним — причем каждый в своем, присущем ему темпе. И все ступеньки как следует освещены, а не только верхняя.
Такое, к сожалению, бывает не всегда. Такое требует опытного духовного руководства, а с этим и в монастырях туго, а уж в обычной приходской жизни... Да, есть замечательные духоносные батюшки, но сколько их и сколько воцерковленных христиан? Соотношение в лучшем случае будет 1:10000.
Но что делать обычному православному человеку, у которого объективно нет возможности окормляться у святого старца? Который просто регулярно исповедуется у приходского священника, причащается, молится, старается соблюдать заповеди? Как ему быть, если он видит, что не дотягивает до евангельской максимы? Не может возлюбить врагов своих, не может раздать всё и последовать за Христом, не может вырвать себе соблазняющее око и отсечь соблазняющую руку, не может отдать последнюю рубашку...
Я сам такой. И странно было бы мне изображать, что стою на некой духовной высоты и оттуда, сверху, даю советы. Поэтому то, что скажу — это не советы, а просто то, к чему я пришел. Возможно, ошибаюсь. Не следуйте моим словам механически. Подумайте, взвесьте, посоветуйтесь с более опытными.
Так вот, самое главное — нельзя лгать ни себе, ни Богу. Нельзя изображать то, до чего не дорос. Если ты не дорос до того, чтобы простить врагов — не говори, что прощаешь. И более того, рассказывая это на исповеди, не говори, что каешься в этом непрощении. Ведь не каешься! Если каешься — значит, вся душа саднит и трясется, значит, невыносимо, значит, хочешь прямо вот сейчас от этой муки избавиться. А у нас чаще всего: просто осознание того факта, что не прощать — это неправильно, это не соответствует Евангелию. Но мы с таким несоответствием пока как-то уживаемся, оно нас не плющит. И, строго говоря, когда мы на исповеди об этом говорим, это не исповедь, а просто беседа со священником. Вещь, конечно, небесполезная, но не покаяние это.
Поэтому скажу так: не можешь простить — не прощай. Не можешь возлюбить — не ври, будто возлюбил. Не можешь молиться за них? Погоди пока, не молись.
А что можешь? Ведь что-то же и в нынешнем состоянии можешь? Да! Можешь не теребить болячку. Не растравлять себя мечтами о мести, о жуткой загробной участи своих обидчиков. Это же своего рода сладострастие: снова и снова вспоминать, как тебя обидели, как тебе больно и плохо. Попробуй просто выкинуть их из головы. Не забыть об их существовании — это невозможно! — но переключиться на что-то другое, более жизненное сейчас. Если приходится о них говорить — говори отстранено, словно о героях книжки.
И вот только потом, когда по их поводу уже не останется эмоций, тогда можно попробовать молиться. Но только если, молясь, ты не ощущаешь лжи. Скажи Богу честно: «Господи, я пока не могу их простить сердцем, но умом понимаю, что они тоже люди, Ты их тоже любишь, несмотря на всю их гниль, поэтому помоги им измениться, избавиться от этой гнили. И мне помоги перестать их ненавидеть, умягчи мое сердце по отношению к ним».
Может, в итоге достигнешь и верхней ступеньки, где любят врагов — вернее, уже бывших врагов, потому что у святого врагов не бывает. Но пока — шагни с первой ступеньки на вторую, со второй — на третью.
Лучше медленно подниматься, чем стоять внизу и стыдить себя за то, что не допрыгнул доверху (или мечтать, что вот скоро дозреешь и допрыгнешь). В Православии не надо прыгать и не надо мечтать о прыжке. Надо просто идти.
