Православным людям нередко свойственно настороженное отношение к психологии: не душевредное ли это дело? Но этот стереотип ломается самой жизнью. Оказывается, психологи могут быть и православными, и, более того, они могут работать в связке со священниками, каждый со своей стороны помогая людям решать не только душевные, но и отчасти духовные проблемы.

Как же это происходит? Мы беседуем с руководителем православного Центра кризисной психологии при храме Воскресения Христова на Семеновской в Москве Михаилом Хасьминским.

Из милиционеров — в психологи

Вы раньше работали в милиции, потом стали психологом. Нетипичный сюжет, прямо скажем.

Да, в целом нетипичный. Когда я работал в органах правопорядка, у меня уже было второе, психологическое, образование, полученное как дополнительное, когда я учился в Академии МВД, в начале 1990-х годов. Надо сказать, что уровень преподавания там был очень серьезный, причем, что важно, нас нацеливали на практическую работу с людьми, особенно с людьми, оказавшимися в тяжелой жизненной ситуации и в первую очередь с жертвами криминальных  преступлений. То есть у меня было два высших образования: одно юридическое, другое психологическое. И когда впоследствии я работал на разных оперативных должностях, то полученные психологические знания использовал ситуативно, они у меня оставались как бы на заднем фоне.

Как же так получилось, что Вы вдруг стали православным психологом?

Знаете, меня самого удивляет эта траектория: из милиционеров — в психологи. Ведь у меня никакого особого интереса к психологии тогда не было! Трудно  поверить, что можно однажды поехать в Троице-Сергиеву Лавру и вернуться другим человеком, с совершенно другими мыслями, мировоззрением, желаниями.

Почему трудно?

Потому что, глядя со стороны, по-моему,  тяжело в это поверить. Вообще, мне очень трудно про это говорить, это ведь было настоящее чудо. В самых общих чертах: однажды совершенно случайно я съездил в Троице-Сергиеву Лавру и приложился к мощам преподобного Сергия Радонежского. И вдруг прямо по дороге обратно в Москву понял, что нахожусь не на своем месте. Внезапно возник­ло ясное желание помогать больным раком. В это время, кстати, и у моей мамы был рак в последней стадии, который после той поездки неожиданно перешел в стойкую ремиссию, удивив врачей. Иду, увольняюсь — и устраиваюсь работать психологом в Российский онкологический научный центр им. Блохина Академии медицинских наук и волонтером в Первый хоспис для детей с онкозаболеваниями.

Наверное, возникает вопрос: если человек совершает такие кульбиты, то как он столько прослужил в милиции и как ему доверяли оружие (улыбается). Но уверяю, это было совсем нормально, просто Бог посетил. Хотя со стороны, возможно, это действительно выглядело странно.

То есть Вы ушли из милиции не потому, что разочаровались в этой работе?

Нет. Никакого разочарования не было. Просто когда человека посещает Бог, жизнь видится ему под несколько иным углом и в ней появляется другой смысл и другие точки приложения, а соответственно, открываются и другие места служения.

Спрашиваю, потому что в обществе много предубеждений против этой профессии…

В милиции (а сейчас в полиции), как и везде, разные люди. Могу сказать, что за время службы я видел в силовых структурах совершенно потрясающих людей, самоотверженных, которые действительно болели за дело. А эти предубеждения вызваны и незнанием реальной обстановки в милиции, и какими-то личными проблемами, комплексами, ну и, бывает, ошибками сотрудников милиции. Да и вообще, всегда не любят тех, кто следит за порядком. Вот, например, школьники, они любят учителей? К тому же сейчас ведь очень многие строят свои представления об органах правопорядка на основе дурацких телесериалов!

Но из-за чего Вы все-таки ушли?

Я не знаю, как об этом рассказать. Ну как объяснить то, что с тобой происходит за несколько часов? Когда все меняется внутри, и ты понимаешь, что ты не там, где надо.

А есть что-то общее в работе оперативного работника и психолога?

Одно из важных профессиональных качеств опера — это способность к системному объективному анализу любой информации. Важно для оперативника и понимание психологии разных людей. Но просто вызубрив учебники и сдав зачеты, профессионалом не станешь. Сотрудник органов правопорядка должен иметь живой, быстрый ум, нестандарт­ное мышление, ответственность, внимательность, гибкость, правильную мотивацию, доброе сердце. Должна быть и честность, определенная личностная прямота, чтобы суметь увидеть и высказать ту правду, которую человек от себя очень часто прячет. Эти же качества важны и для практикующего психолога. Он должен очень трезво, очень критично относиться к тому, чтó человек, обратившийся к нему за помощью, о себе рассказывает (потому что людям свойственно что-то приукрашивать, что-то скрывать, что-то произвольно интерпретировать). И обычно он должен говорить пациенту правду, пусть подчас и неприятную. Да, психолог иногда должен быть и жилеткой, куда можно поплакаться,  но жилетка эта может быть и достаточно жесткой, так сказать, бронежилеткой. То есть человека надо понять, надо дать ему выплеснуть чувства, но после этого четко обозначить суть его проблемы и ответственно предложить реальные способы ее решения. Это может восприниматься как жесткость, но это часто необходимо.

Храм Воскресения Христова на Семеновской, г. Москва
Храм Воскресения Христова на Семеновской, г. Москва. Фото Lodo27

Проблемы: психологические или духовные?

Итак, Вы решили стать психологом. А зачем вообще в храме психолог? Ведь там уже есть священник.

Действительно, в самом храме психолог не нужен. Он же не участвует как психолог в богослужении. Разве что в свободное от своей работы время помогает — алтарником. Я именно так иногда и делаю.

Но психолог может работать при храме, давая психологические консультации. И это, между прочим, тоже социальное служение и церковное послушание. Психолог таким образом занимается очень важным делом, помогая священнику в душепопечительстве. Пусть служение и другое, но именно служение.

А зачем вообще люди идут к психологу при храме, когда в самом храме уже есть священник? Почему они не идут сразу к священнику?

Далеко не в каждом храме священник всегда доступен, не всегда у него достаточно времени, не всегда достаточно знаний и опыта, чтобы помочь в решении не духовных, а психологических проблем (хотя они часто бывают связаны). Обычно к священнику все-таки идут решать духовные вопросы. Но поскольку человек трехсоставен (дух, душа, тело), то логично предположить, что человек за помощью в духовных вопросах должен идти к священнику, с душевными немощами — к психологу, а с болезнями тела обращаться к врачам. И если у человека существуют психологические проблемы (а они есть практически у каждого), то ими надо заниматься профессионально.

С какими проблемами работает ваш Центр?

Мы не работаем с психическими заболеваниями (на это есть психиатры) и зависимостями, специалисты нашего центра, бывает, работают с неврозами, психосоматикой, психологическими проблемами детей, но основное направление — кризисы. Кризис — это тяжелое состояние, поворот. Это и семейные проблемы, и тяжелые разводы, и психологическое состояние во время тяжелой болезни, и переживание насилия, и состояние после смерти близкого, и некоторые другие. Сейчас мы еще занимаемся работой с беженцами, реабилитацией и адаптацией людей, которые находились в зоне боевых действий. И, конечно, часто люди в храм приходят со стороны, они про Церковь почти ничего не знают, просто попали в тяжелую ситуацию и во многом от отчаяния идут в храм. Они переживают кризис, а это очень тягостное состояние. И с ними должен поработать профессионал, который будет и специалистом, и миссионером. Например, пришел человек в горе, и надо понять, на какой стадии горевания находится этот человек, как именно он переживает свое несчастье, какие ресурсы можно ему предложить, на какие вопросы он должен получить ответ, чтобы ему стало легче, и так далее.

А разве священник не может это делать?

Дело в том, что не каждый священник это делать умеет. Священнослужителей пока не учат, например, психологии горя. Поэтому тут можно наделать ошибок. Вот, скажем, если вдруг придет человек и скажет, что он хочет себя убить, то что должен сделать батюшка?

Если священник станет говорить о том, что это великий грех, это что, будет ошибкой?

Чаще всего да.

Почему?!

Да потому что, если человек задумался о самоубийстве и желает закончить жизнь, он уже не верит Богу! Или как минимум верит Ему недостаточно, не доверяет. Поэтому на него богословские аргументы не действуют. Он пришел с внутренней болью, и его сначала надо суметь понять, принять, утешить, а потом уже и дать нужный и понятный ему совет. И непременно привести такие аргументы, которые бы он понял и мог бы оценить, а не выстраивать сложные богословские конструкции или проповеди читать. Кроме того, надо определить тип личности, быстро и профессионально оценить его состояние и степень его адекватности, а также, задавая вопросы, стараться понять степень его решимости. Скорее всего, священник без специальных знаний и опыта работы с суицидентами сделать это не сможет. Ведь одному в такой ситуации надо рекомендовать лекарство — антидепрессанты. Другому — почитать понятную книгу, а третьего надо нагрузить посильным служением, помочь, пожалеть и так далее.

Настоятель храма Воскресения Христова на Семеновской архимандрит Августин совершает литию. За ним второй справа помощник настоятеля и алтарник Михаил Хасьминский
Настоятель храма Воскресения Христова на Семеновской архимандрит Августин совершает литию. За ним второй справа помощник настоятеля и алтарник Михаил Хасьминский

Но ведь раньше никогда психологов при храмах не было.

Конечно, не было. Раньше много чего не было: ни психологов, ни психиатров, ни антидепрессантов. Раньше и люди были мудрее, да и кризисы протекали проще. Конечно, у них тоже умирали близкие или были какие-то проблемы в семье, но они внутренне были устроены иначе. Например, будучи православным, можно понять, в чем состоит смысл жизни и страданий, зачем создавать семью и так далее. Раньше люди в большинстве своем знали ответы на эти вопросы. Сейчас совсем не то.

Раньше никому бы в голову не пришло сказать «не плачь» человеку, у которого только что умер близкий. Были даже ритуалы плача, институт плакальщиц. Когда кто-то умирал, его все спокойно оплакивали, если можно так выразиться. Никто не уводил в сторону детей и не врал им, что дедушка надолго куда-то уехал.

Или разводов тогда почти не было, потому что люди семьями приходили к мудрому батюшке. Сейчас кто так приходит, много ли таких людей? Разводов огромное количество, но люди если и идут куда-то, то скорее к светскому психологу, в основе воззрений которого нет Божиих законов как абсолютной системы координат. Ну, соответственно, и структурировать ничего не получается. Вот и оказывается, что психологов много, а психологическое состояние населения оставляет желать лучшего.

Тут можно заметить, что в этом есть своя логика. Если психология — это наука, то она должна описывать психологическую реальность, а не оценивать ее по принципу «хорошо» или «плохо».

Но ведь эти оценки — тоже интерпретация психологической реальности! Я убежден, что большинство психологических проблем современного человека возникает оттого, что люди не выполняют заповеди Божии.

Безоценочность секулярной психологии — это примерно то же, как если бы санитарный врач на вопрос «руки мыть — это хорошо или плохо?» отвечал, что не может дать однозначного ответа. Это было бы нормально? Мой опыт убеждает меня в том, что почти любая кризисная психологическая проблема на самом деле упирается в проблему духовную. Уточню: речь именно о психологических проблемах, а не о психиатрических. Там, конечно, причины могут быть в соматике, в наследственности, в сопутствующих заболеваниях.

Профессиональное душеведение

Каким людям нужен православный психолог? Маловерующим или даже просто впервые пришедшим в храм? Или воцерковленным тоже?

Есть и очень верующие люди, которые обращаются к психологу. Ко мне на консультацию приходили даже настоятели храмов. Они тоже могут, например, тяжело переживать смерть близкого человека или советоваться о проблемах в семье.

Проблема бывает еще и в том, что некоторым священникам просто не удается говорить на одном языке с приходящими к ним людьми. Их правильные рекомендации — смиряться, терпеть, молиться и поститься — часто может воспринять лишь духовно опытный, глубоко верующий человек. А ведь даже среди давно воцерковленных далеко не все такие.

Допустим, в храм впервые пришел человек, у которого определенные проблемы в семье, ссоры с женой и так далее. И ему батюшка, например, справедливо указывает, что нужно снисходительно относиться к слабостям жены и ее нервам. И добавляет, что если в данном случае человек не может терпеть тяготы и немощи другого, то это может быть следствием его собственного гордого устроения.

Какая, очень вероятно, будет реакция этого нашего гордого человека? Он скажет: «Что Вы мне тут говорите? У меня гордыня? Да с какого перепугу я вообще должен снисходить до ее дури?»
Поэтому с этим человеком еще нужно суметь поговорить так, чтобы его первый приход в храм не стал последним. И психологу зачастую проще понять нецерковного человека и быть понятнее ему, но одновременно являться тем звеном, которое нужно, чтобы человек не только пришел в Церковь, но и остался там навсегда.

После окончания однодневного семинара — фото группы с руководителем центра и ведущим тренинга Михаилом Хасьминским
После окончания однодневного семинара — фото группы с руководителем центра и ведущим тренинга Михаилом Хасьминским

Существует представление, что православный психолог — какой-то лузер, у которого просто не получилось стать светским профессионалом. И вот он назвал себя православным и переключает на себя какое-то количество людей только за счет конфессиональности.

Соглашусь с тем, что нет православных гинекологов, православных стоматологов или православных математиков. Кто же такой тогда православный психолог? Я думаю, что это психолог, но при этом внутренне православный человек, который работает, рассматривая душу человека с точки зрения православной антропологии*. С этой точки зрения он и старается понять другого человека, да и ответственность у него выше. Православному психологу предстоит отвечать не только перед клиентом, но и перед Богом за то, что он сделал или посоветовал. Поэтому он должен тщательно взвешивать все, что он говорит и рекомендует, бережно относясь не только к тому, кому помогает, но и к его душе.

Кстати, дословно с греческого психология — это «душеведение», и психолог — это, соответственно, «душевед». В каком-то смысле секулярная психология присвоила себе это название. Ведь если вы отрицаете душу человека (а в большинстве школ светской психологии она отрицается), то как вы можете ее «ведать»? А вот, например, преподобные Сергий Радонежский и Феофан Затворник, да и вообще святые отцы, не имели, разумеется, диплома психолога, но тем не менее душеведами они были отменными. Так что православные психологи не только существуют, но и зачастую лучше помогают людям, чем психологи светские. В кризисных ситуациях — точно лучше.

А цели у православной и светской психологии совпадают?

Психология многогранна, но если рассматривать помощь людям в тяжелых обстоятельствах, то не секрет, что многие светские психологи чаще всего ставят целью просто успокоить человека, снова сделать его жизнь комфортной. Отсюда нередко появляются у них и советы такого рода: «Муж изменил? Не переживай! Найди любовника и наставь ему рога!»

Правда, что ли?

Я не шучу ни капли. Подобные вещи советуют даже известные психологи, причем публично, в прессе, ТВ, глянцевых журналах. Сейчас многое в светской среде построено именно на чувствах и удовольствиях. Главное — убрать переживания. А как? Ну, например, сделать то же самое — скажем, изменить в ответ на измену. И всё, вы квиты, можно успокоиться. Это вполне логично в той системе координат.

Часто у них нет ориентации на изменение души, они занимаются только досаждающим симптомом. Болезнь души при этом остается. Так и ходят годами. А вот отправить человека к настоящему Врачу, который его исцелит, — это психология совсем другого уровня. Ведь самый главный помощник, как мы знаем, это Господь. Наша итоговая задача, насколько это возможно, привести человека к Богу, потому что Он и будет самым лучшим лекарством.

Про Мишу, который заговорил

Как Вы стали совмещать православную и кризисную психологию?

Работая в Онкоцентре, ты, естественно, работаешь и со смертельно больными людьми, и с их близкими. Ты видишь трагедии, боль, страдания, страх в душах этих людей, неверие, отчаяние.

А в детском хосписе, где я помогал как психолог- волонтер, все это еще умножено в разы. Первого моего маленького пациента звали Миша, ему было около тринадцати лет. Он уже умирал и лежал дома. В семье были еще братья и сестры, а он один лежал, ни с кем не разговаривал. И никто не знал, как ему помочь. Я его маму спрашиваю, в чем причина. Она в ответ: «Не знаю. Сын какое-то время назад замкнулся в себе, и всё. И с нами не общается, и с братьями и сестрами тоже не общается». А у меня тогда опыта совсем мало было. Я по большому счету не знал, что тут делать и говорить. Я помолился. У меня с собой был диск с записью звуков природы: шума дождя, прибоя, щебета птиц в лесу и так далее. И я подумал, что, возможно, ему поможет какая-то релаксация. Я предложил дать ему послушать этот диск в терапевтических целях (есть такое направление NST — Natura Saund Terapy). И буквально через несколько дней его мама мне позвонила и сказала, что, несколько раз послушав эти самые звуки природы, Миша вдруг заговорил с ними. И тут уже выяснилось (он рассказал маме), что он однажды в углу своей комнаты явственно и абсолютно реально увидел пугающий огонь и страшные маски, которые корчили ему жуткие рожи и кричали, что он очень скоро умрет. Ребенок испугался и замкнулся в себе.

Я опускаю подробности, но по некоторым признакам было понятно, что это не просто галлюцинация. Слушая его, и я понял, что речь идет об инфернальных воздействиях, что темные силы есть и они реальны. Сам я был тогда совершенно невоцерковлен, но поехал в Высоко-Петровский монастырь, захожу, а мне навстречу идет священник, ныне уже покойный, отец Борис. Я к нему. Благословение еще не умел брать, подошел и просто говорю: «Вот, батюшка, так и так, такая вот проблема». Он говорит: «Поехали». Я говорю «Только там денег нет». Он в ответ: «Да и не надо ничего». Сразу и поехали. Он соборовал мальчика, и у него эти страхи прекратились. Через некоторое время Миша умер, но страхов у него больше не было, а вера была.

Та история произвела на меня большое впечатление. Я стал захаживать в монастырь на Петровке. Скоро я понял, что многого в этой жизни явно не знал и что надо для реальной эффективной помощи применять и другие ресурсы, не прописанные в учебниках, но существующие уже два тысячелетия.

Когда, например, пытаешься умирающим онкобольным помочь реально, то видишь, что есть какой-то барьер, в который ты упираешься, и твоя светская психология дальше помочь не может.

То есть любой психолог в это упирается?

Тот, который работает с тяжелобольными, сталкивается со смертью, сильнейшими кризисами,  — да, конечно. Ведь в таких случаях понимание проблемы часто выходит за границы этой жизни. Мы с коллегами пробовали разные методики, пытались адаптировать и психоанализ, и какие-то гуманистические школы. Но нет, это не помогает, когда ты работаешь с реально умирающим человеком. Ты можешь, конечно, пересказать, что, например, говорил Виктор Франкл, — это красиво, но обычно совсем не работает и не утешает.

Но ведь если ты в своей работе как православный психолог будешь иметь дело с невоцерковленным смертельно больным человеком, ты же не будешь, не сможешь просто его катехизировать?

Да. И тут встал уже другой вопрос. Все правильно, большинство людей, с которыми приходилось общаться, как раз и не могли получить так необходимую им духовную поддержку, потому что не были верующими. И стало понятно: чтобы им помочь, надо сказать что-то такое, чтобы они поверили. И опять же, дежурные слова не подходили.

И несмотря на обилие книг, в том числе богословских, обнаружилось:  того, что в доступном и понятном виде сразу бы западало неподготовленным больным в душу, крайне мало. И мы стали подобные материалы собирать по крупицам, в том числе какие-то аргументы науки в пользу реальности религиозных феноменов, например, жизни после смерти. Мы искали там, где, условно говоря, духовное и научное смыкается. Разумеется, я не призываю поверять веру наукой, но если авторитет науки кого-то может поддержать на пути к вере — то почему нет?

Так и нарабатывался какой-то опыт. А параллельно шло и мое воцерковление. Потом появились определенные программы, в том числе реабилитационные, которые хотелось продвигать шире.

Вообще, каждому человеку на самом деле приходилось говорить что-то свое, избегая деклараций и дежурных фраз. То есть пытаться в том числе и по-своему привести к вере. И все это надо было делать исключительно тактично, потому что больные были разные. Причем дополнительная сложность была в том, что больные преимущественно искали не самой веры, потому что если бы они ее хотели, то она бы давно уже у них была. Они хотели доказательств. И надо было достаточно широко и глубоко копать, чтобы эти объективные, понятные, логичные доказательства им в какой-то степени предоставлять.

Доказательства чего?

Той же загробной жизни. Или того, что сознание — это не продукт деятельности мозга. Все эти аргументы позже вошли во многие мои материалы, книги и статьи. Хотя миссионерству и катехизации я нигде специально не учился.

Ну и, конечно, условия для работы в Онкоцентре были не очень подходящие. С помещениями там было сложно, иной раз приходилось работать прямо в ординаторской вместе с врачами. Это, конечно, не формат для общения с тяжелобольными.

И тут архимандрит Августин (Пиданов), настоятель храма Воскресения Христова на Семеновской, узнал о нашей работе и посчитал, что это важное социальное служение, которое должно развиваться в Церкви.

Какое именно?

Психологическая помощь людям в кризисных ситуациях. Он написал рапорт Святейшему Патриарху Алексию II. В ответ на этот рапорт Патриарх Алексий и благословил создание нашего кризисного центра. Это было 29 октября 2006 года. О своем благословении на создание нашего центра Патриарх сказал через несколько дней в докладе на епархиальном собрании. Это явилось своего рода переломным моментом для центра. Про нас узнали люди, журналисты, так все это и заработало. Первыми, кстати, были сотрудники журнала «Нескучный сад». А уже благодаря их публикации мы и познакомились с многолетним моим другом и партнером Дмитрием Семеником, который к тому времени уже открыл один сайт из будущей звездной группы. Это был сайт «Пережить.ру».

Мы не вторгаемся в компетенцию священников

А приходят к вам люди потому, что у них не сложилось общение со своими приходскими батюшками?

К нам приходят разные люди из совершенно разных приходов. И, признаюсь, иногда (но не очень часто) рассказывают о том, что им что-то не понравилось в общении со священником. И они уже потом чаще всего к этому священнику не возвращаются. Может быть, идут к другому. А православный психолог не священник, но вроде как не чужой человек. И, конечно, верующие часто обоснованно боятся обращаться к светским психологам. Ведь если человек с определенным мировоззрением услышит «авторитетные советы» на тему «ну и ты погуляй, полюби себя, плюнь на всех», то возникнет, как сейчас говорят, когнитивный диссонанс — как минимум.

Православному психологу, конечно, видны ошибки душепопечения, которые иногда совершают священники именно в психологическом аспекте. Причин у этих ошибок много. У меня, например, на одну консультацию отводится не меньше часа, а священники часто находятся в постоянном цейт­ноте и даже такого времени для разговора им взять неоткуда. Есть и другие ошибки, которые допускаются в трудном и многогранном пастырском служении. И вот я систематизировал эти вопросы, проанализировал, как этих ошибок избежать, и поделился мыслями с несколькими архиереями. Я не ожидал такого интереса к этой проблеме. И уже через некоторое время по благословению правящих архиереев я проводил в различных митрополиях семинары по психологическим аспектам пастырского душепопечения. И сейчас продолжаю делиться этими знаниями со священниками тех епархий, куда меня приглашают.

И какая была реакция у священников на рассказы об их возможных ошибках? Не было ли отторжения?

Отторжения не было ни у кого, ни разу и ни с кем. Напротив, в целом это вызывало большой интерес, хотя отдельных батюшек, как я видел, это и не слишком волновало. Но я услышал много добрых откликов и благодарностей, в том числе в Минской духовной академии.

Меня во время этих семинаров часто спрашивают: ну хорошо, с ошибками более или менее ясно, они у всех есть, у любого человека. А что, собственно говоря, делать, как их исправлять? И тут я предлагаю наш реальный, наработанный опыт в миссионерском служении и социальной и психологической работе с людьми, которые находятся в кризисных состояниях, — то, что мы уже много лет делаем на форумах и сайтах группы «Пережить.ру», и те материалы, которые мы используем. Ведь мы видим реальную отдачу от нашей работы, благодаря хотя бы обратной связи в Интернете, на форумах и в соцсетях.

Мы — это кто?

Психологи нашего Центра, авторы сайтов группы «Пережить.ру», администраторы, модераторы форумов, волонтеры. Мы предлагаем прак­тический опыт православной кризисной помощи, делимся им, пытаемся его популяризировать.

А бывает, что Вы своих пациентов отправляете к священнику?

Не просто бывает, а практически всегда так и происходит. Если человек, например, попал в реанимацию, то будет странно, если его будут там держать до самой выписки из больницы. Ведь для дальнейшего лечения существуют другие отделения и другие врачи-специалисты. У нас очень тесный контакт со священниками. Наша психологическая служба — это как раз что-то вроде реанимации в больнице. Реанимировали пациента — теперь его надо отдавать терапевтам, чтобы они его долечили. А бывает, впрочем, и наоборот. Многие московские священники к нам отправляют людей, если видят, что у человека проблема не только (не столько) духовная, но и психологическая.

Но вообще у нас существует непреложное правило: мы никогда не вторгаемся в область духовного окормления. У нас просто нет ни благословения, ни власти, ни опыта, ни знаний, ни сил заниматься этим. У нас другая задача — по возможности привести человека к тем, у кого такие знания и силы есть, а совместными усилиями привести страдающего к Богу. Поэтому очень важно, чтобы человек выбрался из кризиса благодаря не только оказанной психологической помощи, но и обретенной вере. Часто, чтобы выйти из кризисной ситуации, человек должен изменить свою жизнь, построить ее на христианских началах.

Фото Владимира Ештокина

20
1
Сохранить
Поделиться: