Денису БЕРЕСНЕВУ 23 года. Он крестился в сознательном возрасте. Первый раз в храм Денис пришел сам, один, по собственной воле, но войти в полноценную церковную жизнь не смог… О том, когда и почему так произошло — наш разговор с Денисом.
Денис Береснев
родился 7 августа 1985 года в Праге в семье военного. Еще учась в школе в Ульяновске, начал посещать театральную студию. По окончании школы поступил на факультет издательского дела и редактирования Ульяновского государственного технического университета, где про-учился около полутора лет.
В 2004 году поступил в Высшее театральное училище им. Щепкина в Москве на актерское отделение. Окончил его в 2008 году. В данный момент — исполнитель роли Дмитрия Красильникова в телесериале «Кремлевские курсанты».
— Денис, как получилось, что сейчас вопросы веры отошли для тебя на второй план?
— Еще лет шесть назад, когда я учился в Ульяновске, вера была моей жизнью. Но вышло так, что я как бы «перестарался» в своем стремлении стать действительно церковным человеком.
На факультете издательского дела нам преподавали средневековую русскую литературу, а она вся — духовная. Преподаватель литературы отличался потрясающей внутренней силой, которую можно понять только в общении с ним. И своей харизмой преподаватель вызвал во мне большой интерес к миру Православия, к миру Церкви. Поначалу это была всего лишь интересная тема, но не часть жизни. А потом постепенно я стал читать Писание, стал углубляться в церковную жизнь.
Когда я читал Новый Завет, у меня были словно какие-то прозрения, я будто открывал мир и находил в книге ему объяснение. Новый Завет я воспринял как книгу, написанную для всех, как общечеловеческую истину. Когда на простом человеческом языке с тобой говорят о важных вещах, отвечают на твои вопросы — в тебе возникает резонанс, ты хочешь следовать этому. И для меня совершенно логично было после прочтения Нового Завета пойти в церковь. Первые дни, когда я еще ничего не знал о внутрицерковной жизни, когда я шел просто по внутреннему зову, были самыми яркими. Потом я сказал себе: на этом нельзя останавливаться, нужно идти дальше.
Каждое воскресенье я ходил в церковь и пытался соблюдать все правила как следует, по совести. В одной из купленных в храме книг я прочитал, что надо себя часто перебарывать на этом пути, но, видимо, я настолько себя переборол, что в конце концов просто надорвался. Я словно бы зарылся в формальностях и потерял то изначальное и нужное, что было в первые дни. Были моменты, когда я вставал рано утром в воскресенье и по своей сознательной установке отправлялся в церковь. Но внутренне мне так не хотелось… Однако я себя преодолевал, вставал через «не хочу», ехал на утреннем трамвае в центр города. И такие походы в церковь не доставляли мне никакой радости, не давали никакой духовной пищи. После храма я с чувством выполненного долга приезжал домой, валился в кровать и спал до обеда. Но ведь человек не робот и не может постоянно существовать по принципу «сказано — сделано». В результате такого «усердия» у меня появилось отторжение ко всему, что связано с Церковью. Как будто ты ешь свое любимое блюдо и так переедаешь, что тебе становится плохо. И чем больше нарастало мое отторжение, тем сильнее я старался воспротивиться себе, говорил: «Перебори себя!».
И в это же время у нас в университете началась философия, которую вела потрясающая преподавательница. Она ничего не навязывала, хотя и была весьма требовательна. Ее личность и образ мысли стали неким противовесом моим тогдашним убеждениям. Мы свободно общались на темы, которые в церкви не обсуждаются. Она призывала нас думать своей головой — вне догм и религий, даже вне философии.
Одновременно один человек подкинул мне книгу «Удар русских богов», в которой автор разоблачает Православие. Книга очень эпатажная, провоцирующая на сомнение. Я был уверен, что для Церкви сомнение — это отступление от истины, что ты не должен сомневаться, а должен верить. И я читал эту книгу как что-то запретное, во что нельзя погружаться. Сейчас я понимаю, что был неправ. Если ты жестко поставил себя в рамки — «на это я не смотрю, эта тема для меня закрыта», то рано или поздно твоя позиция рухнет. Но тогда мой внутренний конфликт разрешился тем, что Православие стало уходить на задний план.
Уход этот был не прост. Я мучился, думая, как же я могу просто взять и бросить то, чем я жил. Но моя природа вела меня к тому, чтобы не смотреть на мир исключительно через призму норм.
Конечно, сейчас я начинаю осознавать, что Православие — не против этого. Я думаю, что Церковь совсем не хотела от меня, чтобы я закрыл глаза и слепо шел по установленному узкому пути. Проблема в том, что сам я неправильно прокладывал тогда свой путь к вере и в результате лишь калечил себя.
— А что именно было неправильным на твоем пути к вере?
— Знаешь, в психологии есть теория масок, которые надевают на себя люди для каких-то целей. Одна из таких масок — маска статичности, «деревянности» — возникает у людей в том обществе, где человека ценят не за то, что он представляет собой на самом деле, а за то, насколько прилежно он исполняет все нормы и законы. Таким прилежным поведением человек обычно стремится добиться признания. Как в школе: сделал уроки — получил пятерку. И для человека следование правилу становится самоцелью, он перестает быть естественным, его сознание теряет гибкость. Человек хочет, чтобы его полюбили за исполнительность. По-видимому, именно так я вел себя в церкви, за что и поплатился…
И проблема в том, что очень мало людей, которые могут сказать человеку: «Остановись! Не бойся быть собой! Мы сможем полюбить тебя таким, какой ты есть». Так и я сам себя загнал, руководствуясь мыслью «я буду правильным, буду хорошим, иначе меня не полюбят».
— Получается, только сейчас, когда ты отошел от веры, ты осознал, что Церковь не того от тебя хотела. Но почему же раньше ты считал, что Церковь ждала от тебя лишь слепого следования правилам? Кто внушил тебе эту мысль?
— Дело в том, что я руководствовался более всего литературой из церковных лавок — видимо, она и сыграла свою роль. Может быть, я сам «перегрузил» себя. А возможно, не было того человека, который сказал бы мне, что я неправильно все понимаю.
Хорошо помню одну книгу, автор которой цитировал строки из Нового Завета, где Христос говорит о Себе как о единственном истинном пути. А потом, пользуясь этими словами, этот автор отсекал все: живопись, музыку, говорил, что «Битлз» не имеет права на существование, как и рок и другая молодежная музыка. Я внушал себе: «Да, автор прав. Нужно быть требовательным к себе, надо отсечь все». Помню даже до абсурда глупую ситуацию. Друзья позвали меня на дачу в пост. Они не были воцерковленными, хотели сделать шашлыки, выпить вина. Но я, прочитав эту книгу и многие подобные, сказал: «Нет — и все! Я никуда не поеду!». Друзья отвечали: «Поедем, ты можешь не есть и не пить». Но я стоял на своем и категорически отказывался: мол, даже рядом с вами стоять не буду. Они смотрели на меня, как на инопланетянина, говорили: «Очнись, мы ведь просто друзья, зачем ты ставишь себя в эти рамки?». И хотя у меня где-то глубоко внутри и появилась мысль, что я перегибаю, но я твердил и твердил: нет! И чем труднее мне было, тем больше я тешил себя мыслью, что преодолеваю эти трудности. Но ведь такие преграды неестественны: если человек наденет на себя рюкзак со свинцом и будет убеждать себя в том, что он преодолевает трудности, — это же ни к чему не приведет, он только осложнит себе жизнь. Он надорвется, как это и случилось со мной.
— А ты пытался поговорить об этих своих проблемах со священником или с кем-то из знакомых воцерковленных людей?
— Нет. И, возможно, в этом тоже моя ошибка… Хотя я не представляю себе, как бы я пришел в храм и попросил кого-то стать моим наставником.
— А что же помешало тебе?
— Трудно сказать определенно. Может быть, неумение, неуверенность в себе, неопытность.
Да и не было в моем окружении никого, к кому бы я осмелился обратиться. Священники не казались мне людьми, к которым можно запросто подойти с этим вопросом. Я не знал многих традиций и не мог понять, например, почему верующие целовали священнику руку — он же всего лишь человек! Я чувствовал большую дистанцию с батюшкой и не знал, как и на каком языке к нему обратиться.
Что же касается мирян… Когда я читал Новый Завет, мне он казался книгой для героев. В ней не было мелочей, быта, не было шелухи. Когда же я пришел в нашу православную общину, то увидел, что под формой скрывается простой быт, лишь подстроенный под веру. Да, они повесили икону в красном углу, но это не мешало им сытно обедать в пост, предварительно читая молитвы. У меня было ощущение, что эти люди ничем не отличаются от остальных: делают все то же самое, но лишь в другой «оболочке». О том же говорили мне и знакомые, которые отправились трудниками в монастырь. Они попали в атмосферу обычной рутины, безразличия. С утра до вечера они перебирали какие-то посылки, и никому до них не было дела. И все это оправдывалось словами Нового Завета. То есть вроде бы все живут по Писанию, но внутри у людей ничего не меняется. У моих знакомых просто опускались руки.
— Ты сказал, что в храме чувствовал дистанцию между собой и священником. Как тебе кажется: почему она возникла и как можно было ее преодолеть?
— Речь не идет о какой-то особой дистанции именно между священником и современным молодым человеком. Это обычная дистанция между людьми, и появляться она может не только в храме. Во всех сферах жизни есть люди-профессионалы (актер, психолог, священник и т. д.), а есть люди-человеки. Если говорить о профессионалах, то в театре встречаются, например, Актеры Актерычы, которые пафосно выходят на сцену и хорошо поставленным голосом словно бы говорят: «Смотрите! Я — актер!». И зрителям в зале становится скучно и тошно. Они, конечно, хлопают ему — вроде актер красивый и сладкоголосый, а про себя думают: «На самом-то деле он мне не нравится…». Бывает, что и на священника смотришь и думаешь: вот он такой умудренный, с бородой, сейчас подойдешь, а он начнет тебя жизни учить, говорить, что можно, что нельзя…
А люди-человеки не ставят перед собой задачи показать, что вот, мол, я актер, психолог или священник. Они просто смотрят тебе в глаза и по-человечески с тобой общаются. И тогда возникает резонанс: человеческое тянется к человеческому, теплое к теплому. Когда к тебе перекидывают такой мостик — живой мостик, а не профессиональный, то от такого общения всегда есть эффект.
Мне кажется важным, чтобы в глазах молодых людей священники перестали быть некими «недоступными дядями», которые только постятся и молятся, говорят непонятные слова и смотрят на тебя сверху вниз. И здесь, кстати, хочу сказать, что телепередача «Слово пастыря», которую вел Патриарх Кирилл, мне очень нравилась. Патриарх говорил живым и простым языком — говорил с людьми как человек.
— Что, по-твоему, более всего способно привлечь молодежь в храмы? Что потрясло бы молодого человека сильнее: поездка в монастырь и созерцание особой жизни в нем или священник, выступающий с проповедью на рок-концерте?
— Как говорится, родители воспитывают не словом, а своим примером. Лучшее воздействие — это отсутствие воздействия. Когда люди (в данном случае — люди Церкви) просто достойно делают свое дело, не привлекая к себе внимания искусственно, то это, наверное, вызывает наибольшее уважение и интерес к церковной жизни. Это убедительнее, чем созерцание монашеской жизни на расстоянии и чем нарочитое сокращение этой дистанции священником, всячески изображающим «своего» в молодежной тусовке.
— В нашем разговоре мы останавливались в основном на негативных моментах твоего опыта веры. А были ли позитивные моменты?
— Безусловно были! Но и они связаны именно с первыми днями в Церкви.
Помню, у меня была глубокая депрессия. И мне на глаза попалась книга о Викторе Цое, горячим поклонником которого я был с детства и остаюсь до сих пор. В книге автор проводил параллели между стихами Цоя и строками из Нового Завета, выявляя множество похожих символов. Когда я прочел эту книгу, у меня будто бы «клеммы сошлись, и ток пошел по проводам»: все песни, которые мне так нравятся, — вот, оказывается, они о чем! После этого мне захотелось больше узнать о том, что написано в Новом Завете. Это было для меня время большого подъема. Словно мысли, которые всегда жили во мне, но находились в тени, вдруг выходили на свет. С меня как будто сняли темные очки. И на этом подъеме я вышел из депрессии и почувствовал себя буквально окрыленным. После этого я решил выдержать весь Великий пост. И хотя мама моя была против, я ясно понимал, что мне пост очень нужен.
И с гордостью могу сказать, что выдержал его полностью, без всяких послаблений. Это было действительно от души. Мир будто заново открылся для меня, а после поста так не хотелось возвращаться к скоромному. Когда я первые пару раз приходил после этого в церковь, то приходил не принуждая себя, а по зову сердца, и не думал, что и как мне надо делать там. Тогда во мне действительно что-то менялось — из храма я выходил другим человеком. Но уже скоро начало происходить то, о чем я говорил. Мое стихийное стремление пройти путь церковного человека (каким этот путь мне представлялся) начало меня разрушать.
Я был как корабль, который дал сильный крен в одну сторону, потерял равновесие и начал тонуть.
— Денис, а все же какое место занимает вера в твоей жизни сейчас?
— Я, как и множество молодых людей, сейчас увлечен жизнью. Мне многое хочется совершить, во многом себя попробовать. И я не могу сказать, что вопросы веры для меня в данный момент самые важные.
— Но ведь даже у увлеченных жизнью порой возникают сомнения…
— Конечно, они возникают. Но если я захочу разобраться в них… Учитывая свой негативный опыт, я не вполне понимаю, зачем для этого мне нужно будет идти в церковь. Тем более я с трудом представляю, к кому я там обращусь…
В продолжение темы читайте:
интервью Артура СМОЛЬЯНИНОВА "БЕЗ БОГА ТРУДНО БЫТЬ НАСТОЯЩИМ"
и комментарий протоиерея Владимира ВОЛГИНА "ОПАСНОСТЬ ЦЕРКОВНОГО ОДИНОЧЕСТВА"
Фото Владимира Ештокина
