В интернете проходит сбор подписей под обращением к Святейшему Патриарху Кириллу — насчет того, чтобы простить участниц феминистской панк-группы. Обращение это, в просторечии именуемое «печалованием», подписали очень хорошие, очень значимые для меня люди. Некоторые из них — мои близкие друзья, некоторых я не знаю лично, но считаю их для себя авторитетами. Многие мысли, высказанные в «печаловании», я разделяю.
Но не подписал.
Потому что это — обращение к Патриарху. Будь «печалование» просто неким меморандумом — мол, мы, нижеподписавшиеся православные христиане, насчет дела о кощунстве в храме Христа Спасителя думаем то-то и то-то — все было бы правильно. Это была бы позиция, которую разделяют очень многие люди в Церкви, и эта позиция была бы услышана. Разумеется, ничто не мешает церковным людям с другой позицией (условно назовем ее «охранительской») опубликовать свой меморандум, а уж дальше члены Церкви, в том числе и священноначалие, сами определялись бы, что им ближе, с кем они в данном вопросе солидарны.
Но передо мной — именно обращение, адресованное конкретному лицу и содержащее конкретную просьбу. Которая от требования отличается только деликатной интонацией, но по сути это именно требование. Мол, Вам, Ваше Святейшество, следует сделать определенные шаги, причем публично — потому что в противном случае пострадает вся Церковь. Именно такая мысль сквозит в «печаловании». Если еще грубее — если ты настоящий Патриарх, то добейся освобождения подследственных пусек. Иначе — теряешь лицо, теряешь кредит доверия. Да, таких прямых слов в тексте «печалования» нет, но не всё же высказывается прямыми словами.
Фактически, это манипуляция. Элементарное взятие на «слабо». Вынуждение к некому действию ради сохранения авторитета.
Мне могут возразить, что подписанты искренне надеются, будто Святейший Патриарх прочтет обращение, испытает катарсис и согласится действовать по плану, ими предложенному. Согласится не из страха потерять свой авторитет, не из человекоугодия, а совершенно свободно.
Если так, то это совсем уж наивно. Неужели подписавшие «печалование» думают, будто сообщили своему адресату нечто для него новое, озвучили неизвестную ему позицию? Мол, Святейший до сего времени не пытался взглянуть на ситуацию под этим углом, но вот прочитает наше письмо — и усовестится...
Но даже если и так — почему выбран жанр открытого письма? Это что, единственная возможность донести до Патриарха мнение церковной общественности? Почему бы не действовать более традиционными способами — писать личные письма на официальный адрес Предстоятеля нашей Церкви? Откуда уверенность, что референты выкинут их в корзинку и не станут беспокоить Святейшего такими глупостями? У подписавших «печалование» уже был подобный опыт? Они думают, что Патриарх живет в башне из слоновой кости и знает только то, что ему докладывают специально обученные люди? Они думают, будто Патриарх не в курсе, что такое интернет и не знает, что пишут в блогах и соцсетях? Ошибаются. Знает.
По-моему, подписанты все же не столь наивны. Вряд ли они, ставя подписи, думали открыть глаза Святейшему. Скорее всего, мотивация их была иной.
Высказаться.
Потому что высказаться очень хочется. Когда почти все СМИ изображают православных как жаждущих крови фанатиков, когда одиозные фигуры внутри Церкви «отжигают» даже не на грани, а за гранью фола, когда происходящее вокруг участниц скандальной акции начинает казаться уже каким-то театром абсурда — нельзя молчать. Хочется показать и окружающим, и себе самим, что мы — не кровавые фанатики, не инквизиторы, что наша вера требует от нас прощать своих врагов, причем любых, а не только принесших демонстративное покаяние, что несправедливость — а то, как идет следствие по делу панк-феминисток, выглядит явной несправедливостью — с христианством несовместима... словом, я начинаю уже пересказывать текст «печалования».
Это очень понятное желание. По себе сужу. Слова из старой песни Галича «Промолчи — попадешь в палачи» мне очень близки.
Вот потому, как только в публичном пространстве появился более или менее адекватный в смысловом отношении текст, многие православные христиане поспешили поставить подпись. Снять с души груз.
Но, сняв один груз, они положили туда другой. Потому что — повторюсь! — «печалование» не меморандум, а обращение к Патриарху. К «великому господину и отцу нашему», как произносим мы на каждой литургии. А если он нам отец, то общение с ним не стоит вести в формате открытых писем. С отцом, бывает, приходится спорить — но не на публике же! Открытые письма пишут чужим, а не своим. И пишут тогда, когда любые другие каналы перекрыты, когда иначе тебя вообще не услышат. Разве в данном случае это так?
А что в итоге? В какую ситуацию подписанты поставили Святейшего? Допустим, он и так собирался сделать какие-то шаги, воззвать к милосердию «государевых людей». После «печалования» такие шаги были бы восприняты обществом как «ага, прогнулся!». А если он этих шагов не совершит — это будет подано как то, что ему наплевать на мнение своей паствы. В шахматах такое называется «цугцванг» — какой ход ни сделай, всё будет плохо. И если «прогнется» — пойдут раздоры в Церкви, и если не «прогнется» — тоже. А Предстоятель раздоров допускать не должен. Ну и как ему теперь действовать?
Те, кто искренне печалуется о судьбе арестованных женщин, своим обращением лишь ухудшили их ситуацию. Виноваты ли они в этом? Хотели ведь как лучше...
А еще я боюсь, что внутри Церкви начнутся нападки на подписавших «печалование». В какие-то официальные «репрессии» я не верю, но на уровне личного общения возможны всяческие разборки, скандалы, демонстративные хлопанья дверями... Вот это, на мой взгляд, совершенно недопустимо. Подписанты руководствовались своей совестью, а совесть не всегда бывает в ладах с разумом. Каждый из нас иногда бывает «добрее, чем умнее». Но если за это шпынять, то ни ума не прибавится, ни доброты.
Думаю, самое правильное отношение — «вменить аки небывшее». Жизнь продолжается.
