Когда мне исполнилось тринадцать лет, мы вместе с мамой приняли Крещение. Помню, был пасмурный, дождливый день, а ехать надо было далеко: монастырь находился в деревне за городом. Само таинство я помню очень четко: храм был абсолютно пустым, кроме нас – никого; мы держали в руках свечки, ходили гуськом вокруг купели, а под конец батюшка помазал нас вкусно пахнущим елеем. И когда мы вышли на улицу, прямо с порога нас ослепило яркое закатное солнце.
Но я не воцерковилась после крещения. Я продолжала считать, что Церковь – сама по себе, я – сама по себе, и вряд ли вера способна изменить что-то в моем мире. Нет, я никогда не считала себя совершенной, напротив, сознание собственной греховности приводило меня в глухое отчаяние. Это было что угодно: тоска, самокопание, уныние, но никогда не молитва. В радости я тем более не молилась, хотя чувство спонтанной благодарности Богу и охватывало меня в такие минуты.
И на каком-то этапе что-то во мне сломалось. То ли сыграл роль пресловутый переходный возраст, а может, мне просто захотелось наконец почувствовать твердую почву под ногами. Я стала считать себя атеисткой. Сейчас я понимаю, что это был самый легкий путь: я просто отсекла всякие сомнения, решив раз и навсегда, что религия – выдумка, прекрасный сон человечества. Было приятно сознавать собственную независимость от народа, для которого, собственно, и был придуман этот опиум. Я убедила себя, что христианство – удел слабых, что всякий бунт, все проявления индивидуальности оно заковывает в догмы и запреты.
Я слушала музыкальные группы, которые пели о лживости и лицемерии верующих и эпатировали христианскую общественность откровенным глумлением над религией. Я читала тома Ницше, и, не понимая половину написанного, принимала в себя его антихристианский пафос. Я даже завела дружбу по переписке, в которой письмо за письмом со знанием дела рассуждала о ничтожности мира, верящего в сладкие сказки о рае, и, конечно же, получала горячую поддержку из разных уголков страны.
Причем всё мое негодование обрушивалось не на русское Православие, а на христианство в целом: почему-то я разделяла их. Христианство “вообще” было легче рассматривать как нечто абстрактное, как “голую” идею. Наверно, так мне было удобнее хулить Бога и не смотреть Ему в глаза. Трогать свое, русское, родное всё-таки казалось кощунством.
А потом я влюбилась. Мне было шестнадцать лет, когда на концерте того самого злобного ненавистника христианства я познакомилась с мальчиком, моим ровесником. И вдруг поняла, что до этого момента существовала только наполовину, как в тяжелой дрёме, когда вроде и не спишь по-настоящему, но и не бодрствуешь. Я словно широко открыла глаза и наконец увидела: его руку в своей руке; небо, такое огромное и близкое; мир вокруг, который можно ловить ртом, смеясь и захлёбываясь.
Эта радость была настолько большой, внезапной и незаслуженной, что я не могла уже считать её только своей. Моё сердце еле вмещало эту любовь, и я нечаянно, даже толком не отдавая себе отчета в том, что делаю, стала благодарить Бога. И все атеистические философские измышления рухнули, как карточный домик. “Умные” слова, которые я нагромоздила над своим неверием, стали казаться пустыми и никчемными. Я увидела Божье присутствие – здесь, в моей жизни, и поверила.
Вот только мальчик так и не полюбил меня в ответ. Не потому, что “не оценил” или “проворонил свое счастье” – просто я была ему только другом. Тогда, чтобы не отчаяться, я стала молиться. Пусть неумело, но горячо и искренне, как только могла. Наверно, это был плач, одна сплошная просьба... но даже в эти минуты я благодарила Бога за то, что умею любить, пусть даже так безответно и несчастно. Я поняла, что в мире есть нечто, над чем мы не властны. Любовь не берется силой, не “завоевывается”, а даруется Богом. Я могу только гадать, зачем Господь дал мне это чувство, и почему оно долгие пять лет не отпускало меня, но я вижу: любовь изменила меня, перевернула что-то в душе, в самом ее устройстве. Мне кажется, чем сильнее любишь, тем тоньше перегородка между сердцем и Богом, тем глубже и искреннее ты можешь поверить.
С тем парнишкой мы до сих видимся на концертах, но теперь это совсем другая музыка – “Алиса”, пожалуй, одна из немногих рок-групп Бронзового века русской поэзии, “времени колокольчиков”, которая и сегодня не растратила своего огня и таланта. Константин Кинчев, лидер “Алисы”, принял Православную веру, но тексты его песен не стали приторно-назидательными – наоборот, стали ярче и пронзительнее. Кстати, именно благодаря ему я узнала о существовании еще одного замечательного человека – отца Андрея Кураева (исполняет функции иностранного агента). Каждую пятницу, учась на первом и втором курсах университета, я ехала через пол-Москвы, чтобы послушать его лекции на философском факультете МГУ. Они открыли мне, как интересно и красиво может быть богословие, помогли принять Христа не только сердцем, но и разумом. Встретив этих людей, я на своем опыте поняла, что судьба – вовсе не цепь случайностей и нелепых совпадений. У Бога действительно есть замысел о каждом из нас, и нет большего удивления, чем снова и снова открывать для себя, как чутко и бережно Он направляет нас в нужную сторону, всегда оставляя нам свободу выбирать.
Я начала ходить в храм, исповедоваться и причащаться: редко, нерегулярно, но с новым, особенным чувством. Мне и сейчас очень непросто воцерковляться – наверное, так, как непросто бывает вчерашнему жителю мегаполиса дышать горным воздухом. Часто я стою в храме и не могу поднять глаз на иконы из-за жгучего стыда... не за какой-то конкретный грех, а просто потому, что я такая и никак не могу, не хочу сделать себя лучше. Но даже в такие моменты я нахожу утешение – именно здесь, в храме, где все прозрачно и чисто, где я яснее всего вижу свою боль. Теперь я знаю, у Кого искать поддержку, Кого просить об избавлении от уныния – моего самого живучего, самого “привычного” греха.
Больше всего на свете я боюсь не оправдать Его надежду на меня, Его веру в меня, потому все время прошу у Бога умения радоваться по-настоящему – по-христиански – каждому дню с его солнцем и тучами, каждому человеку на моем пути, каждой трудной, высокой ступеньке. Я продолжаю искать, падаю, разбиваю коленки в кровь, но почему-то точно и ясно знаю, что человека сотворил Господь, что Христос умер за людей на кресте и воскрес, что после смерти люди попадают в рай. Так, словно никогда и не забывала это, будто наконец вернулась домой.
Надежда, 21 год
