На территории, прилегающей к храму, где шла большая стройка новых корпусов для причта и гостиницы, как-то появился новый разнорабочий. Среднего роста, лет около сорока, крепкий, энергичный, он легко управлялся с большой строительной тачкой, весь рабочий день перевозя на ней отходы и выгружая их в контейнер. Все последующие дни на стройплощадке ему поручали наиболее тяжелую работу. Был он хмур и молчалив. На него бы никто не обратил особого внимания, если бы не интересная судьба этого человека, по сути, вновь начавшаяся с нулевой отметки именно в нашем храме.
Его неразговорчивость, как мы позже узнали, была не свойством характера, а результатом автомобильной аварии. Подробности автокатастрофы не разглашались, известно лишь, что Николая — так его звали — собирали заново в своей «мастерской» врачи — реаниматологи и хирурги. Новый Коля получился вполне узнаваем по старому паспорту. Появилась лишь большая вмятина у виска и диагноз: афазия.
Николай лишился дара речи. А заодно и семьи. Молодая жена, видимо, любила его только ушами. Или, быть может, осознав, что в неизбежных семейных разногласиях у мужа из аргументов остались только тяжелые — Николай был очень вспыльчив, — сбежала, забрав с собою дочь.
В общем, родился Коля заново, словно прапорщик на складе, в 40 лет. Бессловесный и неженатый, как и подобает младенцу. Был ли он верующим до «реинкарнации», мне неизвестно, но в новой, скорбной реальности Николай искал и обрел утешение в таинствах Церкви. В храм ходил почти каждый день, писал на бумажке исповедь и учился говорить свои первые в новой жизни слова — «Господи, помилуй!».
Николай всегда был упрям, и тут упрямство ему помогло. Через некоторое время он уже уверенно проговаривал «Господи, помилюй» и даже пользовался этой молитвой как инструментом общения с окружающими. Николай произносил ее в разных интонациях, подкрепляя жестами, когда хотел взять ключи от какого-нибудь склада в сторожке, искал лопату или главного инженера и в других ситуациях, требующих коммуникации. Если его не понимали, Коля, бывало, гневался, вращая выразительными и полными всяких слов глазами, и понимание шло быстрее, т. к. молились уже все. Впрочем, на прораба и работников сторожевой службы этот агрессивный Колин метод достучаться молитвой до разума нередко оказывал противоположный эффект, и Коля «Господи помилуй», — так его теперь все звали — стал появляться в сводках «журнала происшествий». Пару раз его хотели даже уволить за буйный норов, но как-то все уладилось.
Со временем к Николаю привыкли, да и он стал поспокойнее. Продолжая пополнять свой словарный запас, Коля успешно применял его в разговорной речи. Прощаясь с собеседником, он произносил веское, мужское «Амин», крепко пожимая ему руку, и стремительно уходил. Все новые слова Николай брал из церковных молитв.
Однажды Колю позвали помочь сторожам выгрузить со склада ящики с кагором. Командовали выгрузкой две женщины из церковной лавки. Ящиков было много. Все подустали. Николай, потеряв бдительность, ударился лбом о низкую притолоку. «Ко-оля! Осторожней!» — запричитали женщины. Сторожа сочувственно пошутили про «вторую вмятину в башке». Коля лишь отмахнулся, играя желваками на небритых скулах, и продолжал носить кагор. Через несколько минут он опять треснулся лбом в том же месте. Женщины ахнули, сторожа остановились и уставились на незадачливого грузчика. Для него это уже было слишком. И Николай взорвался.
— ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!! — что есть силы, сотрясая стены погребка, громогласно провозгласил он.
Потом добавил картечи:
— ГОСПОДИ ПОМИЛУЙ!!!
Сделав паузу, обвел всех уничтожающим взглядом и закончил:
— АМИН!!!
Вот, собственно, и всё...
А, нет! Коля женился на красивой молодой женщине, работнице храма. У них родился сын.
Они счастливы.
Теперь всё.
