Один мой друг, яркий человек и талантливый музыкант, пока был здоров, к вере относился иронично, иногда пропуская пошленькие шутки на христианскую тему.
Потом, тяжело заболев, вдруг глубоко раскаялся и даже воцерковился, если это позволительно сказать в отношении прикованного к постели онкобольного. Он причащался до самого конца, когда уже не было надежды, и за пару недель до смерти точно предсказал свою смерть — на Троицу. Когда он умер, за окном сияла радуга. Я думаю, Господь спас его душу, смог вырвать ее из тьмы таким тяжелым и страшным образом.
Смерть Христа Бога и Его Воскресение — ключевое событие поста, который начался вполне невинно. И смерть, которую в эти дни мы всегда стараемся примерить на себя, конечно, больше в воображении, смерть оказалась к нам вдруг гораздо ближе, чем обычно. Как пелось в военной песне: «а до смерти четыре шага», — увы, теперь это нынешняя наша социальная дистанция.
Увы, нынешняя смерть — это не шутливо-мрачная фантазия фаталистов, в духе «все равно дольше живем на кладбище, чем в доме». Это и не трагическая смерть вечных паникеров по любому поводу. Это просто обыденное следствие сильной болезни, которая может выдернуть из жизни любого и в любую минуту. Мы наконец вышли из зоны комфорта и чуть ближе познакомились с Тем, Настоящим Богом, Которого не видели или не хотели видеть. Разве, переживая Его Распятие и Смерть, мы переживали Его боль как свою? И вот Он Сам нам напомнил, что не только милующий, но и попускающий подобные бедствия. Кончилось пресловутое «Православие-лайт» со своим розовым восприятием грехов и ответственности за них, с ленивым перебором храмов и православным ресторанным меню — сытое, попсовое. Конечно, его и не было, этого «лайт», — оно было лишь в нашем разморенном комфортом воображении. Этакая гефсиманская болезнь, дрема апостолов, казалось бы, и верующих, и знающих, но обессиленных, забывшихся, оставивших Христа. Что говорить о нас, если сам апостол Петр, уже претерпевший множество поношений со Христом, за столом Тайной Вечери еще был уверен, что добровольно пойдет со Христом и в темницу, и на смерть, но внутренне не был готов к наступающей реальности?
Да и могло ли наше «легкое православие» быть другим в эпоху нашей свободы и открытости? Неважно.
Еще один мой друг всё крутился в делах, откладывая причастие до Пасхи. Но когда в Москве начали вводить ограничения на передвижение, бросился в храм и все же смог причаститься. Искренняя пронзительная молитва, расчерченный на квадраты пол, дезинфекция лжицы после каждого причастника... По его словам, у немногочисленных прихожан в глазах стояли слезы, а он сам после Причастия ощутил такую благодать, такую радость, которую не чувствовал еще никогда…
Реальность беспощадно тащит нас куда-то в новые условия как поезд, на который мы никак не можем повлиять, лишь наблюдая меняющийся пейзаж за окном.
И вдруг за одним из поворотов открывается, что Бог и наше Его восприятие — вещи совершенно разные.
В эти дни я вдруг остро, как-то особенно ясно понял, что, когда мы молимся о чем-то, прося Его, и удивляемся, что Он не отвечает, мы говорим не с Ним, а с собой, со своими желаниями. Когда Он посылает нам что-то еще раньше нашей просьбы, это — опять Его воля, а не наша. Он не совокупность наших представлений о справедливости, не творение наших мечтаний в процессе молитвы. Он — Личность, осознанная, объективная, не зависящая от нашего восприятия. Реальность, творящая сегодня так, а завтра — иначе. Живой, иногда — милующий, иногда — попускающий испытания, слышащий и видящий все наши беды и мольбы, но решающий Сам, что и когда с нами сделать. В том числе иногда сделать так, чтобы в тяжелые трезвенные дни мы хотели следовать заповедям и имели силы удержать Его в фокусе. Осязать Его более-менее объективно и наконец смириться и принять реальность такой, какая она есть. Но главное, чтобы в этой реальности мы не теряли с Ним связи, не забывали о Райском саде во тьме сада Гефсиманского.
Что для Него смерть, которую Он попрал? Верная служанка, которая не просто идет по миру, собирая свою дань, но и вразумляет, приводит в чувство.
Нынешняя Пасха, конечно, запомнится нам на всю жизнь. Прежде всего смертью — реальной как никогда. Но и Воскресением, когда старые привычные слова «Христос воскресе!» наполнились новым смыслом.
