МОЙ ДЕДУШКА
На самом деле он мне даже не родной дедушка, но самый близкий. Все началось очень давно. Когда я родилась, мама долго со мной не сидела и скоро вышла на работу. В основном мое воспитание было в руках дедушки. Он уже тогда приобщал меня к живому, все понимающему, но лишь не умеющему говорить миру. Одна стена кухни была заставлена аквариумами с целым морем разноцветных рыбок. У нас всегда были собаки, которые держались в строгости, но на правах членов семьи. Они были моими верными друзьями: играли со мной, позволяли мне детские шалости, терпеливо переносили мои "уроки". Дедушка научил меня видеть в них душу, понимать их. Мы гуляли вместе, тренировали их.
В то время он почти не пил, в моем присутствии он никогда не позволял ни себе, ни другим ругаться, всегда заступался за меня, даже когда бабушка или мама обвиняли меня в чем-то вполне справедливо.
Когда я подросла, то пошла в детский садик, потом — в школу. Но каждое лето я проводила на даче с дедушкой. Я помогала дедушке собирать в пруду ряску для утят или гусят и сено — для прочих обитателей нашего веселого хозяйства: кроликов, кур, хорьков и даже козы Белки. Мы вместе сажали цветы, пололи грядки, ходили в лес за грибами. Помню, как-то он попал под сильный дождь, а когда пришел домой, то в руке у него был целый букет земляники для меня...
Я всегда знала двух дедушек — трезвого и пьяного, и могла отличить их за секунду: два разных характера, отношения к миру в целом и к близким (бабушке, маме и мне) в частности. Хотя в трезвом состоянии он был строже, раздражительнее, я ненавидела "водку" (прочие спиртные напитки я объединяла под этим понятием). Когда у дедушки начинался очередной запой (он пил и спал, иногда буянил), у меня появлялась долгожданная свобода: некому было контролировать, где я гуляю и во сколько возвращаюсь домой. Но мне было плохо. Я обвиняла маму и бабушку за то, что столько лет они его не могут вылечить. Он же сам не считал свой недуг болезнью и, когда совсем становилось противно, находил в себе силы, брал себя в руки и "завязывал". То было прекрасное время — куча планов на будущее обустройство дачи, расширение хозяйства, строительство, ремонт и т.д.
Однажды я объявила войну "водке" вместе с ним, чтобы помочь ему. Мне было лет 11 или даже меньше, когда впервые мне предложили как взрослой выпить пива. Я отказалась: "Я не пью". С тех пор так и повелось. Я решила доказать всем, что можно прожить без этой гадости. Даже Новый год я встречаю с вишневым соком в бокале.
А дедушка... Вот уже три года, как у меня появился "третий" дедушка, остальные навсегда ушли в прошлое: органическое изменение в мозге в результате отравления организма алкоголем. Он очень добрый, искренний, ласковый, говорит только хорошие слова, всегда рад меня видеть и хочет вернуться домой... Но он абсолютно не ориентируется во времени и в пространстве, живет в каком-то ином мире, где отсутствуют условности нашего быта. Каждое утро для него начинается новая жизнь, что-то главное остается, а частности исчезают.
Мама навещает его, но только со мной. Бабушка еще реже бывает у него. Большинство его "друзей" вообще не видели его в эти последние три года. Наверное. Им всем тяжелее, чем мне, принять то, что он стал другим. Слишком это страшно и больно. Я не смеюсь над анекдотами про "психушку". Там много странных одиноких людей. Говорят, раньше на Руси их жалели, давали приют, они жили свободно. Обидеть блаженного было большим грехом. Теперь общество решило оградить себя от "отрицательных эмоций", чужой беды, своего сострадания; этих несчастных людей заперли. Но хуже всего то, что о них забывают, что мало кому стыдно за свою неспособность жить рядом с ними. Насколько я успела заметить, даже многие сотрудники, работающие в больнице, не считают своих пациентов за людей.
Недавно я узнала, что мой дедушка всю свою юность (с 14 до 27 лет) провел в тюрьме. Говорят, после такого люди непременно опускаются, в них не остается ничего человеческого... Может, я бы и согласилась с этим, но ведь у меня есть дедушка — самый добрый человек на свете! Он теперь стал другим, окончательно очистился от грязи своей нелегкой жизни. Раньше он никогда не говорил о Боге. А теперь, когда мы прощаемся, он всегда меня благословляет.
Я видела его глаза. Я никогда не буду пить.
Светлана, 20 лет.
МОЙ ДРУГ, РЕЙВЕР...
У меня есть друг. Он — "рейвер". Мы учимся вместе в институте уже три года, и все это время он рассказывает всякие интересные истории о проведенных в ночных клубах и на дискотеках вечерах. Вечное движение, рейв, яркая одежда спортивного стиля и танцующая походка — словом, в нем есть все, что выбирает новое поколение... Честно говоря, я считала, что его интересуют только "тусовки" и "клевые ребята". Но недавно произошел случай, который меня очень удивил и заставил посмотреть по-другому не только на моего друга, но и на себя.
Мы получили очередное задание по журналистике: каждый должен был написать о каком-нибудь недавно произошедшем событии из своей жизни — событии ярком и запомнившемся. Многие написали о друзьях, днях рождения, летнем отдыхе. Я рассказала, как была свидетельницей на свадьбе подруги — интересный жизненный опыт. Когда очередь дошла до Пети (так зовут моего однокурсника), я не сомневалась, что услышу очередной интересный рассказ о клубной жизни "ночной" молодежи.
Но он написал об... освящении квартиры. Я не могла поверить своим ушам — да, он действительно рассказывал о своих переживаниях. Как чувствовал смущение перед священником (которого он, вопреки моим ожиданиям, называл "батюшкой" — у него это получалось как-то очень естественно и совсем не похоже на Петю). Что молитвенное пение звучало как бы не в квартире, а в его душе, что это незабываемое чувство заставило его задуматься о смысле жизни...
Он говорил о том, как за праздничным столом батюшка рассказывал много интересного, а потом церковный хор спел песню о маме. Он даже слова песни написал — песни, которую слышал всего лишь один раз, но слова запомнил. Нужно было видеть его глаза, когда он рассказывал, как сидел в комнате, где горела только свеча, где еще пахло ладаном, где рядом была вся семья, где он, слушая эту песню, тихонько плакал...
Вся наша группа молча слушала рассказ, не переставая удивляться тому, как мало мы можем сказать о людях, которые нас окружают, которые всегда рядом и которых мы вроде бы знаем... Последними строками его рассказа были: "Я почувствовал, что хочу жить скромнее, что есть что-то, что выше нас всех..."
Ксения, 21 год.
БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ
Лето 1995 г. Дача, солнце, речка... и задание по литературе на каникулы. С щемящей тоской смотрю на книжную полку, откуда на меня злорадно поблескивают глянцевой обложкой "Братья Карамазовы". Этим летом отдыху можно смело помахать ручкой на прощание.
Не то что я не любила читать, совсем даже наоборот. Но один только вид романа почему-то вызывал у меня ощущение какой-то тяжести и безысходности. Казалось, что книга пухнет на полке, заполняет собой всю комнату, стремясь раздавить меня. Но все же она была начата, и... я ушла в роман с головой. Целиком и безвозвратно. Ничего не поняла — ужасно понравилось. То есть нельзя сказать, что бы уж совсем ничего не поняла. Что-то поняла тогда же, а что-то долго еще потом всплывало в сознании.
Тогда меня сильно поразила речь старца Зосимы. Когда я дошла до нее, я как раз лежала дома больная. Все ушли по делам, и я осталась одна. Полдень прошел, и в воздухе пахло вечерним спокойствием и тишиной. Изредка вскрикивали одинокие воробьи. Где-то среди листьев отцветшей сирени тихо, нежно и весело пела птичка. Я вышла с книгой на улицу и села на крыльцо. Голова слегка кружилась, и от этого становилось сладковато приятно. Солнце, склонявшееся к западу, стояло еще высоко и ясно, ласково и спокойно светило на безоблачном небе. Днем было очень жарко, но сейчас вечерняя свежесть мягко легла на сад.
Вся природа произносила написанные в книге слова: "Любите все создание Божие, и целое, и каждую песчинку, каждый листик, каждый луч Божий любите. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах. Постигнешь однажды и уже неустанно начнешь ее познавать все далее и более, на всяк день. И полюбишь, наконец, весь мир уже всецелою, всемирною любовью".
Я плакала. Это были чистые, освежающие, благодатные слезы. Я плакала оттого, что вся любовь, выросшая во мне тогда, не в силах была уместиться во мне. "Землю целуйте и неустанно, и ненасытно люби, все люби, ищи восторга и исступления сего. Омочи землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои. Исступления же сего не стыдись, дорожи им, ибо есть дар Божий, великий..."
С тех пор я читала Достоевского взахлеб, и не прошло и года, как я уже точно могла назвать его своим любимым писателем. "Преступление и наказание" я перечла трижды с карандашом в руке. Это была первая книга, которую я читала, задумываясь почти над каждым словом.
Светлана, 19 лет.
ЧЕМ МНЕ НЕ НРАВИТСЯ ЖУРНАЛ "ФОМА"
Если подсчитать, какие слова чаще всего печатаются на страницах "Фомы", то, я думаю, это были бы -"боль", "страдание", "смерть", "грех". Может быть, так и нужно, но в 14 лет, когда практически ничего не болит и собираешься умирать лет через 70-80, трудно читать только интервью с сестрами милосердия или письма больного психотерапевта. Тем более, мне кажется, умирающий, больной или одинокий человек так или иначе ищет поддержки, часто в Православии. Удивительнее, когда панки — из рока в Православие. Хотелось бы больше такого материала, как "Death to the world".
С уважением, Бондаренко Ольга, 14 лет
