В Издательстве Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета вышла в свет книга "Мы будем утешены. Исход: от ислама к православию". Ее автор, Хризостом Селахварзи, иранец, ныне вынужденно живущий вдали от родины, после долгих колебаний решился описать свой мучительный духовный поиск, который привел его в Православную Церковь. И его свидетельство поистине необыкновенно.
Поражает серьезность и намерение быть честным в своей исповеди до конца, готовность автора открыть людям свою душевную муку и радость Обретения. Радует то, насколько любовно и уважительно иранский оппозиционер, бывший социалист говорит обо всех своих ближних, родных, учителях и помощниках, независимо от их вероисповедания.
Даже отвергая то, что оказалось чуждо душе, автор старается понять и не осудить людей, которые были с ним все эти годы. Наконец, захватывает особенная, поэтическая интонация, с повторами и речитативами, свойственными литературной традиции Востока.
К сожалению, журнальный объем не дает возможности сохранить в неприкосновенности плавное течение повествования Селахварзи. Однако надеемся, что даже эти отрывочные "главы", выбранные нами из книги, не оставят вас равнодушными.
***
Я всегда Тебя любил! Иногда больше, иногда меньше, иногда со всем напряжением душевных сил, иногда - нет, иногда мучительно, иногда радостно, порой безумно, порой спокойно, но любил всегда, с тех самых пор, как Тебя узнал. Помнишь, как билось у меня сердце, когда я встречал Твое имя в персидских стихах? Хафиз и Руми упоминают о множестве людей, но лишь при Твоем дивном Имени, Иисусе, душа моя трепетала от неведомой радости...
Помнишь, в 1984 году, через пять лет после Исламской революции, я, тогда еще подросток, встречался с другом на площади Фирдоуси в Тегеране? Я пришел слишком рано и, чтобы убить время, решил посидеть в кино и посмотреть фильм - все равно какой. Этим фильмом оказался "Иисус, сын Марии" - урезанная цензурой версия "Иисуса из Назарета" Франко Дзеффирелли! Помнишь, как я позабыл про весь мир, поглощенный Тобой, несмотря на то, что власти сознательно изуродовали эту ленту?
Помнишь, как там, в Иране, я хотел пойти в церковь, и каким духовным огнем зажигалось мое сердце при виде Твоего храма? С тех пор прошло много лет. Теперь я крещен в Твоей святой Церкви. Я молюсь Тебе: ''Господи, сохрани и умножь любовь, что была между нами всегда, ту любовь, которую Ты явил, когда я крестился в Греции. Укрепи мой разум в той личной любви, которая установилась между нами в святом крещении. И пусть она все возрастает, пусть полностью поглотит меня, ибо лишь так я смогу исполнить Твои заповеди и служить Тебе, как должно"...
***
Я родился в Иране в 1966 году, в захолустном городке далекой провинции, в семье бедной, но некогда "именитой"...
Мама была ревностной мусульманкой-шииткой и к религии относилась очень серьезно. Даже будучи старой и немощной, она неукоснительно совершала намаз. Я и сейчас помню, как она вставала в темноте, чтобы помолиться на Мекку... Ревностная мусульманка, она так любила нас, что не навязывала своей веры. Я всем сердцем знаю, как сильно она любила нас. Ее любовь всегда меня поддерживала.
Отец считался мусульманином, но к религиозным обязанностям относился легкомысленно, как и к религии вообще. Он был человек общительный и компанейский. До Исламской революции 1979 года он почти все время проводил с друзьями, а дома почти не показывался. После революции он очень изменился. Новая власть строго запретила собираться и веселиться. Этот порядок хотя и ущемлял гражданские права иранского народа, благотворно сказался на моей семье, потому что без отца нам было хуже, чем без гражданских прав...
***
Лет в пять-шесть меня охватило сильнейшее влечение к звездам, влечение, сохранившееся по сию пору. Теплыми летними ночами в Персии мы спали на крыше. Лежа с открытыми глазами, я погружался в созерцание галактики и мерцающих звезд. Я смотрел на звезды, пока не засыпал. Меня восхищало величие галактики, и я гадал, где же она кончается. Я терялся в догадках, кто сотворил это великолепие и как. Еще я пытался понять свое место по отношению к звездам. Что я делаю, какова моя роль и ценность в этой огромной и прекрасной Вселенной? Помню, взрослых удивляло, что я так много думаю о звездах...
***
Когда произошла Исламская революция, мне было тринадцать. Мне, ребенку из бедной семьи, очень нравилось участвовать в уличных демонстрациях против шаха. Это было опасно, полицейские могли арестовать нас, избить и даже убить, но для бедных мальчишек вроде меня это было захватывающим развлечением... Мы выкрикивали лозунги против шаха. Я не знал, что за человек этот шах и почему я выступаю против него. Я просто считал, что имею право ненавидеть его, потому что он богатый, а мы бедные!
Однако после революции я оказался в оппозиции к подавляющей части общества. В то время, когда почти все иранцы любили и поддерживали Хомейни, я примкнул к левым. Режим и его сторонники почему-то не вызывали у меня восторга. Свои споры они разрешали силой оружия... В 1981 году по телевизору каждый день зачитывали список двух-трех сотен молодых людей, казненных за то, что они "боролись против Аллаха и его посланника". На самом деле казненные были цветом иранской молодежи. Все преступление этих парней и девушек состояло в том, что они не разделяли официальных взглядов. Когда сторонники режима маршировали по улицам, в воздухе повисала атмосфера ненависти и разрушения.
***
Я был в самом расцвете счастливой юности. Я хорошо учился, преподаватели и однокашники ценили меня, да и за пределами школы у меня тоже было много друзей. В общем, я радовался жизни, а на душе у меня было светло.
Однажды, после традиционного послеобеденного сна я внезапно проснулся, словно от землетрясения. Но понял, что толчки происходят не вовне. Снаружи все было как обычно. Тот же день, тот же дом, та же одежда; и все же они уже не казались мне прежними. Душу пронзила сильнейшая боль.
Меня охватило беспокойство, и я не понимал его причины. Я проснулся словно в совершенно ином мире, однако переменился я сам...
Я проснулся внезапно, без всякой очевидной причины. Мне ничего не снилось. Я знал только, что пробудился от страха и тоски, которые физически ощущал сердцем. Я проснулся в ином мире, воистину мире смерти, мире мертвых. Радость жизни и душевный покой оставили меня навсегда... Я ощущал себя чужим в собственном доме, как будто пробудился в изгнании, в неведомой стране и жизни. Теперь, почти пятнадцать лет спустя, мне понятно гораздо лучше, что же тогда произошло. Мир остался прежним, но Господь в Своем спасительном милосердии пробудил во мне душу.
***
Я попросил отца купить Коран; мне самому это было не по карману. Близкие удивились и обрадовались: отец - потому что видел, что я отхожу от политики, мать - потому что была ревностной мусульманкой и думала, что я обратился. Отец купил мне Коран в самом лучшем персидском переводе. Там не было ни слова о личной любви Бога к отдельному человеку или человека - к Богу. Книга не помогала мне в познании Бога, не говорила, кто такой Аллах. Аллах - "милостивый, милосердный"* (Коран, начальная сура), "Господь миров" (там же), "царь в день суда" (там же), "тайный", "единый" (112:1), "вечный" (112:2), "Господь Рассвета" (113:1). Но кто Он, если вообще "кто"? Я понял, что Коран не даст мне личной связи с Богом. Этот Великий Создатель был скорее силой, чем личностью. Да, я не знал, к кому стремлюсь, но чувствовал, что мои любовь и стремления очень личны. Как я могу любить кого-то, кто не помается определению? Как можно любить безличного Бога? Т акая любовь в лучшем случае была бы безличной любовью, а велика ли ей цена?
***
В 1990 году я попал беженцем в Норвегию. Меня приняли в городке Вольда на западном побережье, в провинции Мере-ог-Ромсдаль. Это очаровательный городок в одном из красивейших мест мира, на берегу Атлантического океана, в окружении зеленых холмов и величавых гор. Мне нужны были покой и уединение, чтобы разобраться в себе; Вольда с его пятью тысячами жителей, которые редко выходят на улицы, подходил как нельзя лучше. Кроме того, я хотел продолжить образование; в Вольде, где есть университет и педагогический институт, для этого были все условия.
Вскоре после приезда мальчик по имени Рейдар - один из тех добрых людей, которые старались приветить беженцев, подарил мне карманное Евангелие. Оно было на норвежском, но с английским переводом. Так я впервые встретился с Евангелием и, начав читать, не смог оторваться.
Евангельский Иисус оказался совсем не таким, каким я знал Его из Корана и суфийских писаний. Исламская духовная литература изображает Иисуса хоть и одним из посланцев Божьих, но все же обычным человеком (Коран, 3:59; 3:84). Идея о том, что Он - Бог и Сын Божий, начисто отвергается исламом как кощунственная (там же, 4:171; 5:17; 5:72). В Евангелии Он 8Сын Божий и Бог. Христианский Бог, в отличие от Аллаха - конкретная личность. В Христе Господь явил себя нам как конкретная личность. Бог Корана - создатель всего сущего, но больше нам о Нем практически ничего не известно. Бог в исламе не является личностью, поэтому человеку невозможно к Нему подступиться. В Евангелии меня сильнее всего потрясло отношение к Богу как к личности. То, к чему стремилась моя душа и чего я не находил в исламе - Бог, с которым можно установить личную связь. Я - личность и могу установить связь с Богом, только если Он тоже является личностью. Если евангелисты правы, и Бог действительно воплотился в Иисусе, значит, возможны личные отношения между человеком и Богом. У меня появилась надежда.
...Однако оставалась дилемма: действительно ли Иисус был таким, каким изображает Его Евангелие? Я любил Его, но как узнать, что Он - не просто обычный человек, историческая личность? Воскресение Христа стало для меня ключом к разгадке. Это была проверка христианства на истинность. Если Он воскрес, то верно и все остальное, что рассказывает о Нем Евангелие. Если Он вправду восстал из мертвых, значит, Он вправду Бог и Сын Божий, ставший человеком, чтобы спасти человеческий род, а с ним и все творение. Тогда наше спасение и впрямь в том, чтобы верить в Него и идти за Ним. Если он умер и не воскрес, то Евангелие лжет, и верить в Христа - несусветная глупость.
***
Однако за свои многолетние скитания по разным протестантским церквям Норвегии я не встретил ни одного христианина, который говорил бы о Христе с духовной убежденностью, по личному опыту.
Столкнувшись с таким "христианством", я уверился, что ислам духовно выше и подлиннее. Его драматизм ближе к человеческой жизни, чем восторженная теология западного христианства. Мир трагичен. "Благодушная" теология этого "христианства" чужда реальности несчастных человеческих существ и оскорбительна для того, кто страдал. Настоящие люди в мире страдают. Иных преследуют, иные заключены в тюрьмы и подвергаются пыткам, кто-то искалечен войной, кто-то живет в крайней нищете, кто-то борется с неукротимой стихией и так далее. Все это верно, по крайней мере, по отношению к Третьему миру. Однако даже на материально благополучном Западе множество людей страдает психологически. Многие семьи распадаются. В поисках любви, гармонии и человеческого тепла люди часто меняют партнеров, а иные так и не находят себе спутника жизни. Некоторые дети растут в неполных семьях, не ведая отцовской любви. Работа вызывает постоянный стресс, требуя все новых и новых умений в стремительно меняющемся мире. Даже на Западе большинство людей несет на усталых плечах ненавистное бремя.
К лету 1994 года я был сыт по горло статичным и вялым "христианством". Я не мог слышать, как протестанты говорят о Боге. Меня ранила их "доброта", их "первозданная невинность". Легкость, с которой они говорили о Христе, не исцеляла, а еще больше терзала мою израненную душу. Я готов был уважать их, если бы они просто закрыли рот и дали мне умереть. Для больного, мучимого болью, одно из худших испытаний - негодный врач.
В Грецию я попал летом 1994 года вместе с полусотней университетских студентов, среди которых абсолютное большинство составляли норвежцы. Нас поселили в старом византийском монастыре на острове Лесбос у побережья Турции.
Монастырь был недействующим, он относился к более крупному действующему монастырю в нескольких километрах от этого места. Нас поселили в кельях, где в давние времена православные монахи жили в тишине и молитве. При монастыре была церковка. Едва я переступил ее порог, меня потянуло внутрь как магнитом. Притяжение исходило от множества древних икон Христа и изображений святых на стенах церкви. Они окружили меня благодатью, привлекли мое внимание к новому, неведомому измерению. Я впервые увидел христианскую церковь с иконами; до тех пор я даже не знал, что у христиан бывают иконы.
Понятно, почему ислам отвергает иконы. Если Бог, согласно исламу, безличен и невоплощен, то у Него нет и лица, которое можно изображать; в таком случае иконы и впрямь кощунство. Однако я никогда прежде не задавался вопросом, почему икон нет в протестантизме. Если Бог и впрямь действительно воплотился, как верят протестанты, то у Него есть лицо, которое мы видели и которое можно изобразить.
***
Церковка мгновенно стала для меня родной. Как-то Я три ночи подряд молился в ней, пока другие студенты спали в своих комнатах. Мне было хорошо в обществе икон ... Я никогда не забуду этих ночей. Иногда я преклонял колени и молился перед алтарем, иногда обходил церковь, целуя все иконы по очереди. Я плакал перед ними, плакал от любви, боли и тоски. Я прикладывался лбом ко лбу Христа и плакал, прикладывался к плечу Богоматери и плакал, прикладывался к ногам Христа и плакал. Я целовал Его руки, ноги, лицо и плакал. Плакал, не понимая отчего - просто не мог сдержать слез. В сердце моем были тоска и боль, но плакал я не столько от тоски, сколько от радости. То, что не мог сказать мне ни один человек и ни ОДИН язык, говорили теперь иконы. Через прикосновение икон я увидел Евангелие в новом свете. Они растолковывали и дополняли таинственные слова Нового Завета формами и красками. Благодаря иконам я воочию услышал голос Христа.
Не могу описать эти ночи, ставшие поворотными в моей жизни. Я, покаявшийся навсегда оставить христианство, был теперь охвачен любовью к нему. Я, считавший христианство выдумкой, ощутил в нем жизнь и мощь... Я понял нечто очень важное: эта заброшенная православная церковка гораздо мощнее так называемых христианских церквей, которые я видел на Западе...
Однажды, после блаженных ночей, проведенных в церкви, я познакомился с православным монахом. Монах прожил у нас три дня и вернулся на Синай... Он не походил на тех "христиан", которых я встречал раньше. Во всем его существе, в словах и поведении сквозило христианство, в корне отличное от западного. Он без моих слов увидел, как я страдаю и от чего. Подобно иконам, он выказал безмолвное, но глубокое сострадание. Его слова ко мне были исполнены любви, они проникали в сердце и умиротворяли душу. Когда по моей просьбе он заговорил о Христе и христианстве, я почувствовал: он знает, что говорит. Я дивился его словам, потому что еще ни один знакомый мне христианин не говорил, как он. Он учил как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи (Мф. 7:29). Я с жаром принимал его слова. Они были конкретными, личными и по делу. В них была простота и духовность, а не философия и мораль... В нескольких словах он научил меня тому, чему протестанты не могли научить за четыре года. Помню, я сказал ему, что почти десять лет искал Бога, не получая ответа, и он ответил: "Значит, ответ может прийти через десять лет!" Я рассказал о своих трудностях на пути к христианству. В ответ он процитировал афонского старца Паисия: "Почему ты ждешь дел Божьих от людей?"
Монах не был ученым, не был университетски образованным человеком, однако он обладал знанием, которое больше учености. Привлекали черты его лица, обожженного пустынным солнцем, пыль Синая на поношенном монашеском одеянии. Глядя в его черные живые глаза, я вспоминал сияющие звезды летних ночей в Персии.
***
Так начался мой путь ко Христу. Но до принятия Его в таинстве крещения мне предстояло пройти и пережить еще очень много.
* Цитаты из Корана даны в переводе И. Ю. Крачковского.
