Московская Русь: рожденная святыми

Часто приходится слышать: «Россия выросла из Москвы». Или иначе: «Москва собрала Русь вокруг себя».

Это не так.

Не один лишь город Москва объединил Русь, не один лишь он стал ядром будущей колоссальной державы. Правильнее говорить, что Россия выросла из Московской Руси — и политически, и религиозно. А Московская Русь — это ведь целая гроздь больших и малых городов, сел, иноческих обителей. Дмитров и Коломна, Можайск и Серпухов, Троице-Сергиева Лавра и Саввино-Сторожевская обитель, Бобренёв и Пафнутьев-Боровский монастыри... и еще многое множество иных. Их единение, их духовная сила, их хозяйственная крепость и подготовили ту почву, на которой позднее выросло государство Российское.

Время

Что такое Московская Русь?

Это не Московское государство, понимаемое как Россия до момента, когда Санкт-Петербург превратился в столицу.

Это не Владимирская Русь — северо-восточный лесной угол колоссальной державы Рюриковичей, неожиданно для всех покинувший второй план большой политики и получивший значение первенства при Андрее Боголюбском и Всеволоде Большое Гнездо.

Московская Русь — это и время и пространство одновременно.

Время — приблизительно с конца XIII до середины XV века. Чуть менее двух столетий. В самом начале этого времени Москва была ничем. Сейчас она — мегаполис, один из самых знаменитых городов мира, столица колоссальной страны. Но разве было предопределено то, что именно Москва примет на себя роль царицы русских городов и земель? Отчего не Тверь, не Новгород Великий, не Владимир, не Ростов, не Суздаль? Все они, за исключением разве только Твери, намного превосходят Москву древностью, все они сделались богаты, когда о Москве и помину не было, все они успели примерить венец княжеского стольного города задолго до того, как в Москве появился собственный князь...

Первые полтора века своей истории Москва пребывала в ничтожестве. Богатое княжеское село. Затем — маленький опорный пункт, выставленный владимиро-суздальскими князьями против Рязани, будто слабая карта, выложенная на стол в игре с большими ставками. Потом сюда пришел княжить Даниил Московский, и от него началось возвышение Москвы. Но какое это было возвышение? Неуверенное, неровное, долгое время шедшее на грани падения и гибели. Ни при Данииле Московском, ни при его детях, ни при внуках его никто не поручился бы за то, что Москва будет первенствовать на Руси. И даже при его правнуках могучие соседи оспаривали ее первенство. Вот на древний княжеский стол Московский восходит мальчик Дмитрий, в будущем — знаменитый Дмитрий Донской. Его правительству приходится выдержать жестокую борьбу за старшинство и лишь с большим трудом, применяя военную силу, удается вырвать его у соперников... А после кончины Дмитрия Донского московское княжеское семейство войдет в полосу междоусобных свар, которые впоследствии выльются в настоящую гражданскую войну. Всё это время — от Даниила Московского до Ивана Великого — Москва остается претендентом на роль общерусского центра. Всего лишь претендентом! Но не признанным господином и властителем.

Таково беспокойное время Московской Руси.

А вот пространство… так просто и не скажешь.

Пространство

Владения московских князей-Даниловичей то расширяются, то сужаются. Размеры земли, находящейся у них во владении, непостоянны. На протяжении нескольких поколений Даниловичи то вооруженной рукой, то хитроумной дипломатией, а то и с помощью денег медленно наращивают свою «отчину». И Дмитрий Донской выведет на поле Куликово великие полки, собранные с этой подмосковной «отчины». Не только с нее, конечно, но с нее — в первую очередь. Как сообщает одна древнерусская повесть, после разгрома Мамаевых полчищ великий князь приказал: «Сосчитайте, братья, скольких воевод нет, скольких служилых людей». Говорит боярин московский, именем Михаил Александрович, а был он в полку у Микулы у Васильевича, счетчик был гораздый: «Нет у нас, государь, сорока бояр московских, да двенадцати князей Белозерских да тринадцати бояр-посадников новгородских, да пятидесяти бояр Новгорода Нижнего, да сорока бояр серпуховских, да двадцати бояр переяславских, да двадцати пяти бояр костромских, да тридцати пяти бояр владимирских, да пятидесяти бояр суздальских, да сорока бояр муромских, да тридцати трех бояр ростовских, да двадцати бояр дмитровских, да семидесяти бояр Можайских, да шестидесяти бояр звенигородских, да пятнадцати бояр угличских, да двадцати бояр галичских, а младшим дружинникам и счета нет». Таким образом, в полках из четырех подмосковных городов полегло одних только знатных бойцов 190 человек!

Однако до поля Куликова долог путь. Целое столетие! В течение этого времени под рукой у Московского княжеского дома находилось не так уж много крупных городов. Их можно пересчитать по пальцам одной руки: Дмитров, да Звенигород, да Коломна, да Можайск, да Серпухов. И к ним в придачу городки, когда-то считавшиеся значительными, а затем ушедшие в тень: Кремична, Сурожик, Руза.

Негусто…

Таково — в узком смысле — пространство Московской Руси. То «твердое ядро», с которого начнется великая держава.

И нет еще абсолютного главенства Москвы даже на этой малой территории. Города и городки, подчиненные Даниловичам, составляют равную по ценности с Москвой часть их «отчины». Это семейное достояние, и всё оно изначально подчиняется вовсе не императиву регулярной государственной иерархии, а родовому началу. Не Москва — старший город, а род Даниила Александровича — старший на Московской земле. Род правит, а не один, пусть и самый большой, городской центр этой земли. Другие подмосковные города сами время от времени примеряют столичный статус — в удельных княжествах, где правят отдельные представители рода. Так, «удельными столицами» в разное время были Волок (ныне Волоколамск), Серпухов, Звенигород, Дмитров, Можайск, Таруса, Верея…

Сосновый рай

Юность Московской Руси смолиста. Она прошла в сосновом раю. Один бор вставал за другим, если подняться на Боровицкий холм и оглядеть открывающиеся дали. И сам-то холм этот, как видно по названию, издревле был покрыт бором. Меж лесами открывались пряди неспешных, равнинных рек, разметавшихся по глухому болотистому краю, словно волосы красавицы, задремавшей на поляне. Заливные луга и косогоры обрамляли их неторопливый бег. Плыл над ними запах смолы, хвои, цветущих трав.

Реки богаты рыбой, лес — зверем, птицей, да еще медом диких пчел. Почва плодородна.
А большие беды, сламывавшие судьбы городов древних и великих, иной раз обходили стороной московскую глухомань. Люди возвращались раз за разом на пепелища, брались за плотницкий нехитрый инструмент, ставили новые хоромы, новые церкви, новые кремли. Жизнь побеждала. Московская земля — место, где из глубоких недр бьет наружу невидимый, но сильный источник жизни. Тут люди энергичны, упрямы, разворотисты и отважны, тут всё скоро плодится, тут быстро заживают самые глубокие раны.

Может, здесь-то и надо искать причину удивительного возвышения Московской Руси? Не в каких-то великих торговых маршрутах, якобы шедших через земли московские — тут купеческих «магистралей» о древней поре вовсе не проходило. И не в лесах, якобы закрывавших город от чужеземных нашествий, — ничего они не закрыли, ни от нападений воинственных соседей-рязанцев, ни от татарских набегов. Проще: возлюбил Бог место красивое, дал ему богатство, за то и держались этого места насельники. А когда являлся татарин с арканом и луком, больше доставалось золотым градам на торных дорогах, меньше — малым их сородичам, милой Господу чащобе.

Судьбы Москвы, местной княжеской династии и православной святости, рано пустившей корни на московских землях, переплелись в нерасторжимом единстве. Берешь одно — открывается другое, рассматриваешь другое — и проглядывает узор третьего.

Основатель династии, миролюбец и великий дипломат Даниил Александрович уже отличался большим благочестием. Впоследствии он удостоится прославления в лике святых.
Ему под руку досталась красивая земля.

Даниил Московский создал ту территориальную и политическую общность, которая стала Московской Русью. Это при нем княжество обрело свое ядро — ожерелье городов, окружавших Москву, защищавших ее и ждавших от нее защиты. Именно он упованием своим на Бога, предпочтением доброго мира междукняжеским склокам, рачительной хозяйственностью надолго вперед задал судьбу всего региона и стиль жизни его правителей.

Археологи утверждают: именно при Данииле Александровиче в Москве был возведен первый каменный храм. Известно, что князь основывал на своей земле монашеские обители. Из числа крупных оплотов русского иночества Даниилу Александровичу приписывается основание московской Богоявленской обители. Но наибольшую известность приобрел другой памятник его благочестию — ныне действующий московский Данилов монастырь, патриаршая резиденция (главный храм обители был освящен во имя преподобного Даниила Столпника). Здесь предок всего Московского княжеского дома перед смертью постригся в монахи. Здесь же, в соответствии с завещанием Даниила, его и похоронили — на общем монастырском кладбище, «идеже и прочую братию погребаху» (по другой версии, его погребли в кремлевской Михайло-Архангельской церкви).

В 1920 году была снесена часовня Даниила Московского на Даниловском валу, но спустя 78 лет ее восстановили, и сейчас она стоит лучше прежнего — недалеко от станции метро «Тульская». Близ часовни, на пересечении Люсиновской и Большой Серпуховской улиц, высится десятиметровый памятник Даниилу Александровичу. В левой руке князь держит храм, в правой — меч. На голове его — правительский венец с крестом. Подмосковное Нахабино украсилось церковью, освященной во имя святого Даниила.

Митрополит Петр. Семя святости

Московский княжеский дом поднимался очень трудно. Он редко получал сильных союзников. А потом потомки Даниила Московского мечтали Церковь сделать своим союзником и доброжелателем.

Когда на Русскую землю пришел митрополит Петр, московский князь Иван Калита сумел сделаться главнейшим его соратником, чуть ли не другом. Во время большого церковного съезда в Переславле-Залесском стронники Твери нападали на «пришлого» святителя, пытаясь низвергнуть его с кафедры и расчистить путь для своего человека, а Иван Данилович его защитил. Позднее, чтобы привлечь митрополита в Москву, он построил большой каменный собор — Успенскую церковь в Кремле. Петр нашел последнее упокоение под сводами еще не достроенного храма и тем самым символически перенес митрополичью резиденцию из Владимира в Москву.

С именем митрополита Петра часть историков связывает появление знаменитого Высокопетровского монастыря, который впоследствии станет центром духовного просвещения. На заре своей исторической судьбы Высокопетровский монастырь был подмосковной обителью. Как, впрочем, и другие большие монастыри, драгоценными бусами окружавшие допетровскую Москву: Спасо-Андроников, Данилов, Симонов, Новоспасский и даже их более поздний собрат — Новодевичий. Все они находились в пригородах, все они могли стать центрами самостоятельных городов, как Троице-Сергиева Лавра. Все они жили уединенной, лишенной городского шума и суеты жизнью. И лишь через века после их появления городская черта Москвы передвинулась, и они оказались частью русской столицы.

С появлением нового митрополита, Феогноста, пришлось начинать строительство добрых отношений заново. Властный и самостоятельный политик, Феогност далеко не сразу стал другом Московского княжеского дома. Но в конечном итоге этот митрополит принес Москве немало пользы.

Памятниками непрерывной борьбы Ивана Даниловича за митрополичью благосклонность, помимо Успенского собора, стали каменные церкви апостола Петра и Иоанна Лествичника (в Кремле), храм Спаса на Бору, кремлевский Архангельский собор. Ничто из этих построек не дошло до наших дней. Пос­ледняя из них, Спас на Бору, была варварски уничтожена большевиками. Но в середине XIV века вся Русь с изумлением смотрела, как юная Москва украшается каменным зодчеством пышнее древних городов Суздальской земли.

Летопись называет Ивана Даниловича «боголюбивым» и «мнихолюбивым». Эти слова соответствуют как его политике, так и природному складу его личности.

Древнейшие московские князья, и Калита в первую очередь, оценивали добрые отношения с Церковью как величайшее сокровище. Но… тут надо видеть не одну только политику.
Да, в отношениях московских властителей и митрополитов содержалось много политического, однако этим вся полнота союза светской власти и духовной не исчерпывалась.

Чрез мудрых книжников-митрополитов, являвшихся из Константинополя и южнославянских стран на земли обнищалой, разоренной, униженной Руси, благодатным потоком лилась высокая культура. С ними приходили новинки богословской мысли. Они могли призвать на Русь опытных церковных живописцев. Дух древних иноческих школ Афона и иных святых мест православного Востока тянулся за ними на север. Московская земля, оказавшаяся, благодаря гениальной церковной политике Ивана Калиты, в особой близости к этому живоносному источнику, словно получила неугасимую лампаду в сердце свое. Со времен святого митрополита Петра, великого подвижника и иконописца, судьбы Московской Руси были как будто… подсвечены ею изнутри. Под действием ее сияния многое облагораживалось в сердцах и душах.

Всего несколько десятилетий прошло со времен, когда митрополит Петр связал свою жизнь с Москвой, и семя, попавшее в почву благоуханного смолистого края, обернулось плодоносным деревом. Святость Московской Руси начала обильно плодоносить в эпоху Дмитрия Донского.

Митрополит Алексий. Сердце монашества

В возрасте девяти лет Дмитрий Иванович становится великим князем московским. Предки оставили ему в наследство богатое «хозяйство»: множество городов и земель, постепенно богатевших и поднимавшихся от тяжелого бремени ордынских погромов и непосильных поборов. Пока князь Дмитрий Иванович рос, со всеми важными делами разбирались боярское правительство и митрополит Алексий. Они действовали в добром единстве.

Без политического такта Алексия и в то же время без его твердости Московская Русь под ударами внешних врагов могла бы утратить внутренние связи, распасться, растерять силу, которую давало ей единство. А если бы не его благочестие, русское монашество тех времен не испытало бы невиданного взлета.

Митрополит Алексий как политик пользовался в Москве огромным влиянием. Ему позволительно было заключать договоры о мире и войне, и даже начинать крепостное строительство. Святитель последовательно действовал в пользу Москвы. Бывало, даже отлучал от Церкви политических противников великого князя московского. Этот курс отчасти объясняется стремлением Алексия продлить стабильное существование Московского княжества — ведь именно там теперь находилась митрополичья кафедра! Любые войны, мятежи, разорения на Московской Руси могли поставить под вопрос спокойное и безмятежное существование Русской Церкви. Но имеются и другие причины: нет ничего доброго в усобицах с точки зрения христианской нравственности; наличие мощного центра единения в Москве избавляло Русь от бесконечного междукняжеского «раздрасия» и «нелюбия»; поддерживая Москву, святитель Алексий поддерживал мир. Митрополит был сторонником мирных отношений и с ордынцами. Он дважды посещал Орду и совершил там чудо — исцелил от слепоты ханшу Тайдулу, снискав тем самым у ее сына, хана Джанибека, благорасположение к Православной Церкви.

Кроме того, святитель Алексий начал большую монастырскую реформу.

До середины XIV столетия большинство русских монастырей, как правило, содержались на средства основателя (ктитора). Такими ктиторами могли быть, например, великие и удельные князья, бояре. Конечно, они могли оказывать самое широкое влияние на иноческую жизнь обителей. Большие «общежительные», независимые от ктиторов обители времен домонгольской Руси были забыты. Монахи жили каждый в своей келье, одевались и питались в соответствии с личным достатком. Основатели таких монастырей могли обрести там нешумное место для богомолья, для отдыха от дел на старости лет, да и для семейной усыпальницы.

Но в середине XIV столетия положение изменилось. Московская митрополичья кафедра возвратила судьбу русского монашества к изначальному руслу. В новых обителях (и прежде всего, в Троицком монастыре игумена Сергия Радонежского) вводится общежительный или, иначе, «киновиальный» устав иноческой жизни. Этот устав — строже «особножительного», процветавшего в русских обителях того времени. В соответствии с ним все имущество монастыря принадлежало иноческой общине во главе с настоятелем. Монахам не полагалось иметь собственного имущества. Трапезу они принимали за одним столом, одежда их никак не различалась. Все они были равны перед властью игумена и «старцев» — располагавших наибольшим духовным авторитетом монахов. Община могла быть больше и меньше: до двухсот и более иноков. Но во всех случаях на долю монашества приходилось немало ручного труда («рукоделия») и забот о проживании всей общины.

Количество новых, киновиальных монастырей росло стремительно. В XV столетии обители с «особножительным», или «келиотским», укладом уступили им численное первенство. А духовное и политическое влияние общежительных монастырей существенно превосходило влияние их предшественников. Монастыри были форпостами высокой культуры в диких, неосвоенных землях, первостепенными центрами живописи и книжности. Монастыри становились также центрами православного миссионерства, и они же могли сыграть роль крепостей — основных баз сопротивления неприятелю в военное время.

В XIV столетии начинается один из самых главных, самых ярких в исторической судьбе Руси процессов: монастырская колонизация северных и восточных окраин страны. Но прежде всего иночеством наполнилась Московская Русь — бедный лесистый край, прежняя золушка среди областей Древней Руси. Земля, лишенная древней истории, древних традиций. Она очень долго оставалась бедна монашеством, бедна значительными обителями. Но всего за несколько десятилетий всё переменилось. Невеликая по размерам область вокруг Москвы неожиданно сделалась средоточием православного иночества всеевропейского значения. Это был ни с чем не сравнимый выплеск духовной энергии!

XIV век наградил Московскую Русь безмерно: пребывая на заре его духовной нищенкой, к исходу столетия она сделалась богаче всех соседей своих звонким металлом святости.

Сергий Радонежский. Большая перемена

Московская Русь освящена именем преподобного Сергия Радонежского. Вне его духовных подвигов, вне его духовного авторитета сейчас невозможно помыслить исторические судьбы Подмосковья, да и всей России.

По воле митрополита Алексия было основано немало новых обителей. В их числе подмосковный (ныне московский) Спасо-Андроников монастырь, кремлевский Чудов монастырь, Владычный Серпуховской монастырь, стяжавшие впоследствии добрую славу. Митрополит Московский завещал похоронить его в любимом Чудовом монастыре. Но для того чудесного взлета, какой пережило иночество Московской Руси, более всего энергии дало подвижничество преподобного Сергия Радонежского. Он — альфа и омега удивительной перемены, произошедшей на Московской земле.

История жизни Сергия трогает русское сердце отдаленным, но явственно слышимым зовом: оставь всяческую корысть, уйди из города, уйди в места дикие и пустынные, на остров посреди озера, в чащу, в пещеру, и там, в тишине размышляй о Боге, взывай к нему, тогда Он ответит.

Святой Сергий родился в семье ростовских бояр то ли в 1314, то ли в 1322 году. Сергий удалился от суетной жизни. Старший брат Стефан и он приняли монашеский постриг, а затем поселились в 1337 году в глухой лесистой местности. На холме Маковец они выстроили деревянный храм во имя Святой Троицы. Не выдержав тягот неблагоустроенной жизни, к тому же оторванной от городской культуры, Стефан покинул брата и отправился в Москву. Там он поселился в Богоявленском монастыре. А Сергию досталось место, где молчаливое сосредоточение на диалоге с Господом ничем не могло быть прервано. Вести о благочестивом человеке, избравшем опасную и скудную жизнь пустынника, разнеслись по округе. Вокруг деревянного домика Сергия выросла маленькая община учеников — всего 12 человек, как апостолов у Христа. В 1354 году епископ Афанасий Волынский поставил Сергия во игумены. Настоятель Свято-Троицкого монастыря на Маковце ввел там общежительный устав, столь необычный на Руси.

Так с маленькой лесной обители началась великая трансформация всего русского монашества. Духовный авторитет Сергия был необыкновенно высок. Время от времени он покидает свой маленький монастырь и отправляется в дальние походы, увещевая князей Русской земли отказаться от междоусобных войн. Помимо общины на горе Маковец, Сергий дал жизнь еще Успенскому монастырю у села Стромынь (километрах в тридцати от современного Ногинска) и Благовещенскому — на реке Киржач.

Отсюда, из Троицкой обители, расходятся по всей Северной Руси ученики и духовные соратники Сергия. Они становятся настоятелями новых монастырей — как в дальних землях незнаемых, так и в красивейших урочищах Московской Руси. Список подвижников, засеявших Московскую Русь семенами великого иноческого делания, чрезвычайно велик.

Так, великий светильник русского иночества преподобный Савва основал неподалеку от Звенигорода Саввино-Сторожевский монастырь, который позднее станет знаменитейшим по всему Подмосковью, помимо Лавры самого Сергия.

Преподобный Григорий возглавил коломенскую Старо-Голутвину обитель.

Преподобный Мефодий стоит у истоков Николо-Пешношского монастыря, возникшего неподалеку от Рогачёва.

Преподобного Ферапонта Белозерского древняя Можайская земля вспоминает с благодарностью за прекрасную Лужецкую обитель.

Племянник святого Сергия, преподобный Феодор, заложил Симонов монастырь к югу от Москвы. Позднее он вошел в черту города.

Сергий же благословил князя Владимира Андреевича на строительство Высоцкого Зачатьевского монастыря в Серпухове и дал ему во игумены своего ученика Афанасия, большого книжника.

По благословению того же Троицкого игумена и по вкладу храброго воеводы князя Дмитрия Боброка-Волынца под Коломной поднялась Богородице-Рождественская Бобренёва обитель.

Как говорил историк Церкви Георгий Петрович Федотов, «Троицкая Лавра… сделалась центром духовного лучеиспускания огромной силы». И впрямь, пути иноков, коих наставлял преподобный Сергий, — словно лучи святости, расходящиеся повсюду от солнца своего, Маковецкой общины.

Одновременно с Сергием во владениях московских князей подвизался воспитанник киево-печерского монашества, преподобный Стефан. Этот инок весьма строго следовал монашескому уставу и отличался огромными знаниями. Близ нынешнего города Александрова, в 40 километрах от обители Сергия, он вырастил Стефано-Махрищскую обитель.

После кончины святого Сергия жар раскаленной веры, наполнивший его учеников, а через них и многие иноческие общины Московской Руси, не угас. Духовным водителем еще одного большого учителя иноков, преподобного Пафнутия Боровского, был воспитанник Сергия Радонежского — Никита Серпуховской. По воле Пафнутия появился Боровский Богородице-Рождественский монастырь — новая жемчужина, сияющая благодатью.

«Замятня»

Как хорошо, как славно было бы, кабы время, примыкающее к триумфу на поле Куликовом, наполнялось одним только великим подъемом национального, религиозного чувства! К сожалению, оно отмечено еще и попытками великого князя поставить под контроль Церковь — великую силу, которая столь много дала его земле. События, связанные с этими неблаговидными действиями Дмитрия Ивановича, известны под общим названием «замятня на митрополии».

В 1378 году скончался митрополит Алексий. Зная о скорой кончине, он пожелал видеть в преемниках Сергия, основателя Радонежской обители.

Когда Сергию, быть может, самому достойному пастырю монашества на всей Руси, предложили стать митрополитом Московским, он решительно отказался. Не для того Сергий забрался в лес и там одиноко молился Богу, чтобы переселиться в шумную Москву и заняться делами большой политики...

Сергия упрашивали, помимо митрополита, сам великий князь и московская знать. Тщетно! Игумен Радонежский стоял на своем.

Тогда на место Алексия великий князь захотел поставить своего доверенного человека, попа Митяя, скоропостижно сделавшегося иноком с именем Михаил. Сего «новоука в монашестве» и притеснителя московского духовенства великий князь попытался «провести» через церковный собор как преемника Алексию. Но на соборе не сложилось единодушия. И в Константинополь, на утверждение патриарху, отправились два претендента: Михаил-Митяй и епископ Суздальский Дионисий. Вместе с тем на Московскую митрополию желал взойти также болгарин Киприан, до смерти Алексия духовно окормлявший некоторые западнорусские области.

На протяжении многих лет назойливое вмешательство князя в церковные дела делало неизбежным продолжение «замятни». Митрополиты стремительной чередой сменяли друг друга, пока, уже в правление наследника Дмитрия Донского, Василия I, на кафедре не утвердился Киприан.

Сам Господь, наверное, подвел итог «замятне»: она завершилась, и кто ныне вспомнит о ней, кроме узких специалистов? Скверна забылась, а добрый плод святости московской остался.

***

Обители, появившиеся в Московской Руси во время Сергиево и при духовных преемниках Маковецкого настоятеля, расцвели. Разные эпохи пережили они — и величественные, и горькие. Но почти все они ныне восстановлены, живы, наполнены доброй силой.

Сквозь будничные заботы рядовых иноков, священников и архиереев, связанных служением с Подмосковьем, понемногу проступает свечение той древней лампады, которая пришла сюда семь столетий назад.