Однажды я сидел, пил чай со своей бабушкой и в который раз слушал ее рассказы. Бабушка оставила нас на сто втором году жизни, а родилась она в тысяча девятьсот втором году, за год до прославления преподобного Серафима, в зажиточной крестьянской семье. И все лучшее, что в ней было — трудолюбие, скромность, нестяжание и вместе с тем здравую расчетливость, даже прижимистость, позволявшую иметь сбережения и на них помогать ближним — она вынесла из своего крестьянского детства и сохранила, вступив в партию и сделав советскую карьеру.
Прекрасная память (цены двадцатого года, расписание поездов тридцатого, телефоны сорокового...) и неослабевающий интерес к жизни (Дима, скажи мне, кто же такой на самом деле Путин?.. Чего он хочет?..) делали ее и в девяносто, и в сто лет прекрасным собеседником. В оценке бурных перемен окружающего нас мира мы сходились почти во всем, за исключением одного.
Как только дело доходило до веры в Бога, место здравых, трезвых и очень традиционных суждений занимали простые советские клише. Казалось даже, будто в нашей беседе звонко щелкал невидимый переключатель. В тот раз я не вынес такого несоответствия, приступил с расспросами и услышал еще один рассказ.
В моей жизни самую большую роль сыграл отец. В молодости он пел в церковном хоре. А когда стал взрослым, много читал, интересовался политикой, разбирался в религиозных вопросах, хорошо изучил Библию. Но он был против религии. А дедушка мой и мама были до фанатизма религиозные. Ох, какие диспуты были в семье! Другом отца был наш сельский батюшка, человек молодой и тоже свободомыслящий. Он часто бывал у нас дома и, конечно, спорил с отцом, приводил разные доводы о том, что Бог есть.
Споры были горячие, порой уходили Бог знает куда, а я сидела и все это тихо слушала. До четырнадцати лет я была очень религиозная, ходила в церковь, все исполняла. Меня так воспитала мама. Но в результате всех этих разговоров однажды я пришла из школы и сказала отцу: «Папа, нам сегодня учитель рассказывал по астрономии о планетах и о том, как создавалась жизнь на Земле. А почему Закон Божий совсем по-другому говорит?» И отец мне все объяснил. И тут я перестала ходить в церковь и перестала учить Закон Божий. При переходе из четвертого класса в пятый законоучитель поставил мне двойку.
Все закричали: «Батюшка, она у нас первая ученица!» Моя подружка говорит: «У нее все остальные только пятерки, как же так?» А батюшка: «Ну тогда из своих пятерок единицу уступи ей». Та покраснела и села. А Ванька, был такой отчаянный, кричит: «Батюшка! Из моей двойки возьми единицу, пусть у меня кол будет!» Батюшка рассмеялся: «Вот это по-христиански!»
Смех смехом, а в церковь она больше не ходила.
Передо мной фотография. На ней шестнадцатилетняя девушка в школьном форменном платье и белом переднике, с гладко зачесанными волосами. Это моя бабушка. Она перестала верить в Бога совсем недавно. На обороте фотографии дата: весна семнадцатого года. Богоборческое государство еще не наступило на страну тяжелой стопой. Это будет, но не сейчас, позже, а сейчас отпадение от веры произошло свободно.
Я смотрю на своих детей, всех наших детей, и думаю, сколь велика ответственность за все, что мы говорим и делаем, пока наши дети заняты своими делами и, кажется, нас не замечают.
