Свое дьяконское и священническое служение я начинал в храме, настоятелем которого был благообразный протоиерей Сергий. За долгие годы он воспитал многих молодых клириков в епархии и стяжал законное уважение.
Был батюшка простым и добродушным. Но наши отношения при этом не задались, и сейчас я понимаю, что в этом был виноват я сам. Мне хотелось служить в кафедральном соборе, а не на «этой окраине». Я очень превозносился своим высшим образованием, мечтал закончить семинарию и академию. В то время как отец Сергий, дожив до седин, «университетов не заканчивал и в академиях не обучался». Даже заочное семинарское обучение давалось ему с видимым усилием. Его университетами была большая семья, отношение к ближним и внимательная церковная служба. Хотя часто открывал он Священное Писание и святоотеческую литературу. В общем, не мог я никак принять, полюбить нашего настоятеля.
И вот однажды произошло событие, заставившее меня переменить свое отношение к отцу Сергию. Ранним воскресным утром мы пришли в храм. А открыть-то его оказалось некому. Охранник, могучий, добровольно вызвавшийся нас охранять, из местных новых русских казаков, куда-то положил ключи. А сам... В общем, обрели мы его уснувшим после обильного возлияния прямо на широком столе в трапезной, которая служила одновременно сторожкой.
Отец Сергий стал его будить. Он ни в какую. Ругаться стал, и нехорошо ругаться, как не подобает, тем более в присутствии священника. Даже кулачищами своими попытался отмахиваться. И настоятель ему «никто», и знать он никого не хочет и дальше, и дальше. Вплоть до нецензурщины. Впору милицию вызвать, чтобы этого «богатыря» забрали. Или собратьев его, какие сами напросились охранять церковь: уж те бы поучили непутевого собрата как положено у них, у казаков на Круге...
Однако батюшка продолжал спокойно и ласково уговаривать: «Что ж ты брат так-то? Ты же раб Божий, слуга Христов! Вспомни, куда ключ спрятал, вернись себе образ Божий, дорогой!» И снова, и снова. Закряхтел наш сторож вдруг. Крякнул как-то по-новому. Поправил разлетевшиеся во сне волосы. Застегнул ворот форменной рубахи. И вдруг почти театрально рухнул на колени, бухнувшись головой в дощатый пол. «Прости, отец! Согрешил!»...
Ключи нашлись. Служба началась вовремя. О происшествии кроме нас с отцом Сергием так никто и не узнал. Казаки продолжили охранять покой нашего храма. А что касается меня... Ко мне пришло осознание истинной мудрости, терпения и любви этого седовласого пастыря. Для которого приход был семьей, а прихожане – его детьми.
