Предлагаем вашему вниманию отрывок из новой повести Елены Зелинской «Дом с видом на Корфу»* — повести об удивительных местах, где с людьми происходят удивительные события.
***
Таксист опоздал на полчаса. Въезд в Керкиру, столицу острова, перекрывали автобусы и полиция. Обогнув скопление машин у порта, мы вынырнули у поворота на старый город и остановились. Полицейский наклонился к открытому окошку и, подкрепляя слова жестом, махнул палочкой в сторону объездной дороги. Кивнув несколько раз для убедительности, таксист продолжил ехать, куда ехал. Однако на дороге, на которую никого не пускали, собралось столько машин, что двигаться дальше было совершенно невозможно. Мы вылезли, хлопнув дверцей.
— А ты найдешь дорогу к площади? — недоверчиво спросила я мужа.
— Конечно!
Телефон пискнул:
— Крестный ход уже на площади,— гласило короткое послание.
Отец Максим, знакомый по Москве священник, который отдыхал с дочерью в соседней деревушке, пригласил нас пойти одной компанией на праздник святого Спиридона и, конечно же, приехал раньше нас.
Убыстрив шаг, мы нырнули в тень узких улиц. Средневековое сплетение переулков и тупичков, крохотные, как шахматные доски, площади — наверное, если без спешки, то мы разобрались бы в них и нашли бы дорогу, но сейчас каменные ступеньки на поворотах снова и снова выводили нас на одну и ту же улицу, пересеченную бельевыми веревками. Горожане, между прочим, так художественно развешивают для сушки белье, что трусы, простыни и сарафаны выглядят, как неотъемлемое продолжение архитектурного ландшафта.
— Мы опоздаем! Нам будет не угнаться за Ходом! Мы пропустим самое главное!
Еще поворот. Старинный венецианский колодец, резные цветы чередуются с львиными мордами, лепестки розовым сугробом прибились к камню. Из трещины выскочила ящерка и исчезла, вильнув хвостом.
— Святой Спиридон! — прыгая по ступенькам, бормочу я, — помоги! Так хочется успеть на твой праздник!
И тогда зазвучал колокол.
— Ты слышишь,— Толя радостно замахал руками, как мельница,— это на колокольне у святого Спиридона звонят! Бежим на звук! Ты слышишь?
Еще бы не слышала!
***
Площадь Святого Спиридона полна народа. Греков легко отличить от нас, чужих на их празднике. Нарядные, приличные женщины с темными, убранными наверх волосами и яркими лицами, мужчины в рубашках с длинными рукавами и оливковыми шеями в расстегнутых воротничках, черноглазые, верткие, как плотва, дети.
Крестный ход стоит у начала улицы, ведущей к площади. Видно, как на углу, у поворота с набережной, сверкают золотом облачения и колышется поднятый высоко и вертикально саркофаг. Из открытых окон, как красные языки, висят ковровые дорожки. Про обычай украшать улицы изнутри домов я читала в средневековых романах. Голосов нам не слышно. Вместе со всей толпой мы следим за ходом событий, вытягивая шеи и камеры в сторону замерших фигур.
В первом ряду сверкает медью оркестр городской пожарной команды. Невидимый знак — и качнулись красные плюмажи на касках, и ударили барабанные палочки, и двинулись вперед белоснежные костюмы с яркими пятнами погончиков!
Лучше нашей позиции не найти: мы стоим ровно на углу площади и мимо нас, как мимо трибуны, один за другим, сверкая, проходят оркестры, гремят барабаны, гудят трубы, всеми красками цветут перья на круглых касках. Наконец, в одеждах, которые вызывают у меня в памяти слово «рубище», перепоясанные веревками, появляются хоругвеносцы. За ними, в голубых, как небо, облачениях, медленно движутся священники с зелеными веточками в руках. Чернобородый митрополит с детской улыбкой кивает нам, словно мы все его старые знакомые. Носилки с золотым саркофагом качаются, как лодка на волнах. Вон они проплывают мимо нас. Солнце бьет в глаза, и только темный силуэт Святого Спиридона виднеется сквозь стекло.
— Я здесь, я здесь! — я ныряю в круговорот и смешиваюсь с теми, кто идет за двумя статными моряками, которые плотно прикрывают священников, несущих мощи. Полицейский отодвигает меня локтем, но ему некогда, он сдерживает нажим толпы.
— Куда ты? — кричит муж, но я втискиваюсь в ряд, идущий прямо за мощами.
Крестный ход поворачивает на площадь перед храмом. К крыльцу церкви святого Спиридона ведет короткая улочка, и мы замедляем шаг почти до полной остановки. Мне видно, как впереди, в открытые двери храма, опустив трубы, заходят друг за другом музыканты.
Я оборачиваюсь. Навстречу мне, заполняя все пространство площади, движется людской поток. Священники, горожане, туристы. Они не торопятся, подстраиваясь под общий неспешный ход, они пристально, не упуская ни на секунду из виду, смотрят на высокий узорный саркофаг, они веселы и сосредоточенны. Белые облака щадящим покровом скользят над непокрытыми головами. Я вглядываюсь в толпу, ища родное лицо. И нахожу, и вижу, и не одно: навстречу мне, по улице, ведущей к храму, идут люди, которых я знаю. Вот, в светлой рубашке, чуть жмурясь на солнце, идет Саша Архангельский, чуть дальше, с седеющей бородкой — это Коля Сванидзе. Держа за руку маленького мальчика, прошел мой брат. С оливковой веточкой в руках идет среди других священников отец Алексей Уминский. Шелковый платок легкой волной закрывает лоб — Марина, родной человечек. Монашенка в высоком клобуке обернулась, засмеялась — матушка игуменья! Мой взгляд заметался: мои студентки в белый матросках, друзья, родные… У меня солнечный удар?!
Крепкая ладонь обхватила мое запястье:
— Нам надо выбираться. В сам храм не попасть, это точно.
***
Отец Максим с дочерью Лизой ждали нас у Листона. Листон — это та часть Керкиры, которую успели построить французы. Аркады с низко висящими фонарями и плетеными столиками выглядят как продолжение парижской улицы.
— Угадайте, что мы купили!
— Ну, судя по пакету — это какой-то напиток,— отец Максим с сомнением оглядывает нашу покупку.
— Лиза, твоя версия?
— Парфюмерия!
— Вовсе нет! Дерево! — торжествуя, я открываю бумажную трубу.
— Не может быть!
Все заглядывают в пакетик, где, упакованный в бумагу с пупырышками, торчит из маленького жестяного ведерка росток оливы с серебристыми листьями.
Оркестр пересек улицу, гремя медью.
— Видимо, пожарных надо было чем-то занимать в свободное от пожаров время, вот их и вовлекли в филармоническое общество. Отсюда пошла традиция духовым оркестрам носить пожарные каски, — замечает Толя, и я понимаю, что поглядывая на веселое Лизино лицо, он сожалеет, что сын уже уехал. Я тоже сожалею, но в другом смысле: он же все-таки далеко не ребенок, а тут такая милая девушка, из такой приличной семьи… Хорошо бы уговорить отца Максима с дочкой навестить нас в Москве!
— Как они смешно идут! — Лиза выставила в стороны растопыренные ладошки и прошлась вперед, переваливаясь, как уточка, и покачивая головкой, словно на ней был плюмаж — очень похоже!
Мы все залезаем в машину и несколько минут ждем, пока она остынет. Дерево устраиваем на заднем сидении, между мной и Лизой.
***
Отец Максим везет нас в деревушку, где они с дочерью останавливаются уже не первый год. Обедаем в таверне у самого синего моря. В тени олив, за кувшином розового вина, под плеск прибоя, натурально, как греческие философы, ведем неспешную беседу. Дерево отнесли в комнату: там прохладнее.
— Батюшка, как можно отличить веру от суеверия?
— А какой мерой измерить? Нельзя выставить формальную шкалу и по ней определять: вера — суеверие. Для одного человека помолиться о здоровье, попросить успеха в делах, сохранить листик от мощей — будет шаг к Небу, а для того, кто прикоснулся уже к поклонению Богу в духе и истине, к опытному знанию, что искать нужно единого на потребу, тот же листик — шаг вниз.
— Лоренс Даррелл,— завожу я любимую тему,— пишет, что корфиоты почитают святого Спиридона как главного покровителя и защитника острова, но относятся к нему как будто бы даже с некоторой фамиль-ярностью. Вот, например, он передает рассказ моряка, который попал в сильный шторм. Поняв, что он в опасности, моряк — по его словам — немедленно проконсультировался со Спиридоном, но святой, видимо, был занят по другим делам, и лодка перевернулась.
— Святая простота,— говорит Толя, а отец Максим ищет в телефоне, существует ли перевод «Дома Просперо» на русский.
***
У лодочного сарая дремали три грека. Один, в спущенных до предела красных трусах, возлежал на кушетке. Круглый, покрытый курчавыми волосками живот мерно вздымался и опадал. Другой спал в полосатом кресле, раскинув в стороны руки, словно раскрывая доверчиво миру беззащитную грудь. Третий расположился прямо на песке, прислонившись спиной к сараю и сдвинув до подбородка замусоленный козырек.
— Э, насчет лодки,— я кивнула в сторону моря, где покачивались в прибое три белых плавсредства. — До Калами нас не довезете?
Тот, который дремал в кресле, приоткрыл глаз и почесал грудь.
— До Калами? — он задумался, словно припоминая название деревни, которая находилась в десяти минутах езды на катамаране, — нет, мы сдаем лодки только на целый день.
Он бессильно уронил поднятую для чесания руку и закрыл глаз.
Я вернулась к столику.
— Это вы заказывали такси на 4 часа? — спросил вдруг официант.
— Да, это мы заказывали, сразу, как пришли, заказывали!— встрепенулись мы и уважительно посмотрели на часы, пораженные, что такси появилось вовремя: — Уже пришло?
— Нет, но я подумал, что уже пора позвонить. — Официант подхватил опустевшие тарелки. — Еще вина?
— Пошли купаться!— сказал отец Максим.
…Выкидывая над водой руки, мужчины быстро поплыли к буйку. Я потопталась на мокрой гальке, глядя им вслед с вечной тревогой: ну вот почему обязательно надо заплывать так далеко?
— Впрочем, — подумала я вдруг свободно и расслабленно, — вдвоем не страшно.
И нырнула в теплую воду.
- Полностью повесть можно прочитать в журнале «Знамя» № 6 за 2013 год. — Ред.
