Среди множества «благих» порывов неофита самый опасный — скорое осознание себя проповедником. Вот и меня после общения с давно воцерковленными людьми так и тянуло говорить с теми, кто еще сомневается, убеждать, спорить, полемизировать — и таким образом отстаивать авторитет христианства.
Едва ли в самом желании «просвещать» есть что-либо порочное. Но просвещение, наверное, все-таки надо начинать с себя и смотреть не по сторонам, а в зеркало.…
Мы были едва знакомы, еще плохо знали друг друга. Единственное, что мне было тогда известно, это то, что ее крестили в той же церкви, где когда-то крестили меня. Я был искренне уверен, что она воцерковлена. Или хотя бы ходит в церковь на Пасху. Себе же я отвел роль мудрого наставника, этакого знатока «религиозных потребностей» человека. Порыв ей «помочь» был у меня абсолютно искренним.
О том, что «осчастливить против желания нельзя», я тогда как-то не думал. А она слушала меня, часто перебивая, живо реагируя на слова о вечной жизни души, но когда слышала, что на исповеди надо рассказывать о своих грехах, сильно пугалась. «Как?! Вообще обо всех?» И я уверенно разглагольствовал о «генеральной исповеди», хотя если бы мне самому в свое время рассказали об этом такими словами, я бы едва ли проникся духом покаяния, а скорее всего, просто запутался бы в том, когда и сколько раз надо кланяться и почему заказные записки дороже, чем простые.
Но мне в свое время повезло: знакомые мне ничего не рассказывали, а просто привели в Церковь и показали, какому батюшке лучше задать вопрос.
Подруге моей повезло меньше. И однажды, когда я в миссионерском восторге закончил свой очередной монолог словами: «…и именно для этого нужна Церковь», она вдруг тихо сказала: «А я не люблю Церковь…»
Можете себе представить, что общаешься с девушкой Леной, посвящаешь ей сонет под названием «Прекрасная Елена», и вдруг узнаешь, что ее на самом деле зовут Катя! Вот такой примерно шок я тогда пережил. Последовала немая сцена, пауза повисла поистине МХАТовская. Она-то просто сказала то, что думала, честно поделилась со мной мыслями. Но для новорожденного проповедника эти слова прозвучали как приговор о профнепригодности. Она говорила, что верит в Бога, но ее Бог обитает «в нерукотворном храме», и ей не нужен посредник между ней и Господом. А та простота, с которой она «выбила из-под меня табуретку», свидетельствовала о том, что она вовсе не воспринимала мои слова как проповедь.
Я не был оскорблен — я был… подавлен. Тем, что человек, который стал мне дорог, меня не понимает. Тем, что я так жестоко обманулся. Тем, что все мои слова ушли в песок. И, главное, слова-то были правильные, и не сам я их выдумал, а у умных людей услышал — и все равно… Сейчас я понимаю, что слова должны быть только своими: это священнику пристало быть глубокомысленным, а мне, наверное, пока достаточно на пожелание: «Удачи!» — отвечать: «С Богом!» Но тогда я этого не понимал и, оправившись от шока, прошептал: «Я думал, ты не такая…»
Она заплакала. А я… снова поверил в свои проповеднические силы, решив, что все-таки выполнил свой долг и заставил человека осознать неправильность жизни вне Церкви. Но вдруг явственно почувствовал, как Бог снимает с моих глаз пелену, мешающую видеть происходящее в истинном свете. «Господи, что же я делаю?!» — чуть не крикнул я. В тот момент я понял, что слова мои не дошли до ее сердца. И плакала она не оттого, что я задел ее за живое. Она просто испугалась. Испугалась, что теперь я в ней разочаруюсь, перестану звонить, решу: «Все, этот человек мне не интересен». Я просто сделал ей больно.
Хорошо, что Господь помог мне одуматься. Мы с моей подругой продолжали общаться. Но после ее слез я твердо усвоил, что проповедь о Церкви должна быть очень осторожной, всегда об этом помнил, и только в конце телефонного разговора иногда добавлял: «С Богом!». И хотя она на это никак не реагировала, я не расстраивался, потому что понимал: эти слова важны, скорее, для меня, чем для нее. Так прошло несколько недель. Сам я все так же с энтузиазмом слушал проповеди своих более опытных в церковной жизни друзей, но теперь все больше убеждался, что мне пока лучше все-таки утверждать авторитет христианства не словом, а личным примером. Правда, это куда сложнее, чем говорить…
Однажды я провожал свою подругу — она актриса — на спектакль. Она уже поднималась по ступенькам к двери с надписью «Служебный вход». «Удачи!» — окликнул я ее. Она остановилась, повернулась и долго смотрела на меня. А потом тихонечко — но очень радостно – ответила: «С Богом!»
