Чуть больше двадцати лет назад мне довелось однажды стать участником межконфессионального диалога. Дело было в середине девяностых. Я трудился в ту пору на строительстве православного храма. Времена были непростые – безработица, многомесячные задержки зарплаты, медленное умирание советских предприятий. Любая работа, за которую регулярно платили деньги, была тогда настоящей милостью Божией. Вероятно, лишь по этой причине и оказался тогда в нашей бригаде такой неожиданный человек, как Славик. Почему неожиданный? А потому, что был он протестантским пастором. Возглавлял одну из местных общин христиан-пятидесятников. В юности Славик много куролесил, крепко пил и считался одним из первых местных хулиганов. Потом уверовал, женился, стал жить мирно и степенно. Община его состояла из нескольких пожилых женщин. Уж не знаю по каким причинам, но заморских грантов и материальной помощи они не получали, в отличие от множества других протестантских групп. Поэтому жил Славик небогато. Четверо детишек в середине девяностых прокормить было непросто. Славик устроился работать на лесопилку, но там его «кинули» с зарплатой. По тем гнилым временам – обычное дело. Перепробовав еще несколько мест работы, он пришел к батюшке и попросил взять его на стройку подсобником.
Так протестантский пастор стал подносить мне на кладку раствор и подавать кирпич.
Поначалу, между нами висело тяжелое напряжение, готовое в любой момент разразиться взаимными претензиями и наездами: для него я был полуязычником, чтущим идолов и не имеющим печати Духа Святого. Для меня же он был сектантом-еретиком, одержимым бесовской прелестью. Какие уж тут разговоры.
Стояла зима. Обледеневшие ведра с раствором Славик подносил молча, я так же молча их у него принимал. Если что и говорили, то лишь по делу. Но иногда этот безмолвный паритет разлетался в клочья – у Славика сдавали нервы и он начинал возмущаться:
- Вот вы себя христианами называете, а перед раскрашенными досками на колени падаете. Господь же сказал – не сотвори кумира – почему вы Его не слушаете?
Или:
- Сказано в Библии ясно – не называйте никого на земле отцом, потому что один у вас Отец на небесах. А вы что делаете? «Батюшка то, батюшка сё…» Слушать противно.
В общем, время от времени Славик выдавал стандартный протестантский набор претензий к православным. Нужно признать, что в долгу я не оставался, и отвечал ему таким же стандартным набором обличений уже со своей стороны. Побухтев так друг на друга, мы успокаивались, и продолжали строить колокольню.
Правда, так было лишь в первые дни нашей совместной работы. Потом, как это обычно бывает, мы попритерлись друг к другу, и стали общаться уже спокойно, без дерготни и взаимных обвинений. Говорили о детях, о быте, о семейной жизни. Все, что связано с вероучением, старались в разговорах аккуратно обходить, чтоб лишний раз не ссориться. И вдруг, Славик меня спрашивает:
- А вот как ты думаешь, что имел ввиду апостол Павел, когда писал: «Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время для упражнения в посте и молитве. А потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим»?
Я сперва удивился такому неожиданному обороту. Потом говорю:
- Слава, дорогой, ну не все ли равно, что я об этом думаю? Я ведь и ошибаться могу. Зачем тебе мои заблуждения? А вот, если хочешь, могу рассказать, как об этом учил святой Иоанн Златоуст.
Честно говоря, я думал, он откажется слушать. Но Славик заинтересованно кивнул. Когда я пересказал ему по памяти толкование Златоуста на это место Писания, он некоторое время молчал, обдумывая услышанное. Потом произнес:
- Да, интересно…
С тех пор у нас так и повелось: в передышках между кладкой кирпича Славик спрашивал меня о чем-либо из Нового Завета, а я говорил ему святоотеческие толкования. Если не мог сказать сразу, отвечал на следующий день, покопавшись дома в книгах.
Так и проработали до лета, пока колокольню не построили. Работы для Славика в храме больше не было, и он уволился.
Лет десять спустя мы случайно встретились с ним вечером, возле одного из городских учреждений, где Славик тогда работал ночным сторожем. Обрадовались оба, стали вспоминать, как на ледяном ветру в потрепанных ватниках клали вместе кирпич. Я возьми, да и скажи:
- А помнишь, как мы о Писании говорили? Ну, когда ты меня спрашивал – как у нас в Церкви понимают то, или иное место?
Славик вдруг замолчал. А потом улыбнулся как-то неловко, и выдал:
- Слушай, а я ведь тогда тебя не просто так спрашивал. Мне по воскресеньям нужно было проповеди читать в общине. А у меня всего две американские книжки тоненькие были с толкованиями. Я из них уже по четвертому кругу проповедовал тогда, самому надоело. И бабушки скучали. А ты такие интересные вещи говорил… Извини, получается, что использовал я тебя. Тайком свою цель преследовал.
Я только головой покрутил от такого признания. Честно говоря, я еще тогда чувствовал, что за этими его вопросами есть что-то недосказанное. Но когда оказалось, что я полгода снабжал пятидесятническую общину толкованиями святых отцов на Новый Завет… Вот так, сходу я не понял, как на это реагировать. Славик тоже молчал. Ждал моего ответа.
Наконец, я решил, что ему скажу:
- Знаешь, Слав… Думаю, ничего плохого тут нет. Ты ведь не на поругание у меня эти слова святых брал. Бережно нес своим бабушкам, делился с ними тем, что и самого тебя за сердце взяло, я же видел. Если бы ты мне об этом тогда сказал, я бы точно так же тебе всё рассказывал, даже не сомневайся.
Поговорили еще, по доброму, хорошо так. И расстались. Как оказалось – еще на десять лет. Я давно ушел со стройки, сотрудничаю в журнале «Фома». А Славик сейчас чинит людям обувь. Вместе с женой открыли мастерскую – клеят отвалившиеся каблуки, меняют подметки. Как-то приехал к ним, чтобы вшить новую молнию в сапог вместо сломавшейся. Починили хорошо, взяли недорого. Я расплатился, попрощался и уехал. О вере мы с ним больше не говорили.
На заставке фрагмент фото John Bense
