Как относиться к телесным наказаниям детей? Допустимо ли их шлепать и даже давать им подзатыльники – ради их же пользы? Или это признак недопустимого насилия над человеческой личностью, пусть пока маленькой и (чего уж скрывать правду) не очень разумной?
Вспоминается один тост из рассказа писателя Сергея Довлатова «Когда-то мы жили в горах» во время армянского застолья:
Дядя Ашот поднял бокал и воскликнул:
– Выпьем за нашего отца! Помните, какой это был мудрый человек?! Помните, как он бил нас вожжами?!
Как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. Гипербола про избиение вожжами (хотя кто в данном случае на самом деле знает?...) в ироничном виде отражает типичную, в общем-то, картину. Ведь нередко бывает, что когда дети вырастают и становятся взрослыми, тогда то, что им, скорее всего, служило причиной печали и огорчений (наказания родителей), видится, напротив, признаком заботы и даже мудрости родителей. Тем, что впоследствии принесло добрый и полезный плод.
Впрочем, конечно, часто бывает и не так. Память о несправедливых наказаниях со стороны родителей, том числе телесных, иногда так и не изглаживается из памяти. Ведь любые родители – это грешные люди, подверженные всем страстям, в том числе гневу, и желание поучить детей добру слишком часто смешивается, увы, с иными, уже дурными порывами и слабостями. Неслучайно апостол Павел в Послании к Колоссянам сразу после слов «дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо это благоугодно Господу», тут же как бы уравновешивает их иными, противоположными словами: «Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали» (Кол. 3:20- 21)?
То есть, да, дети должны повиноваться родителям. Это пятая заповедь Бога, и это не обсуждается. Но, с другой стороны, родительский гнев и раздражение ввергают в уныние детскую душу. Маленький человек даже интуитивно понимает, что сейчас совершается что-то очень несправедливое и неправильное, когда самые дорогие и близкие люди порой вдруг проявляют по отношению к нему настоящую злость или хотя бы чрезмерную, излишнюю строгость. Мир для него пока еще во многом замыкается на родителях, и вдруг он становится таким несправедливо жестоким…
Однако все эти справедливые соображения не снимают вопроса о принципиальной допустимости телесных наказаний при воспитании детей. И у апостола Павла на этот счет можно найти совершенно четкие указания на то, что да, они, конечно, допустимы. Вот что он говорит в «Послании к евреям»:
«Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха, и забыли утешение, которое предлагается вам, как сынам: сын мой! не пренебрегай наказания Господня, и не унывай, когда Он обличает тебя. Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает. Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы незаконные дети, а не сыны.
Притом, если мы, будучи наказываемы плотскими родителями нашими, боялись их, то не гораздо ли более должны покориться Отцу духов, чтобы жить? Те наказывали нас по своему произволу для немногих дней; а Сей – для пользы, чтобы нам иметь участие в святости Его. Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности» (Евр. 12. 4-11).
Очень интересно здесь то, что на русский язык как слово «наказание» переведено древнегреческое слово ἡ παιδεία (paideia). Парадокс тут в том, что оно у греков значило главным образом как раз воспитание, образование, и вообще несло в древнегреческом языке очень важные смысловые и культурные функции. Ведь оно обозначало систему воспитания в античном полисе в целом, и в этом смысле вполне соответствует современному значению слова «образование».
Однако в языке Нового Завета древнегреческое слово «пайдейя», воспитание приобрело значение наказания как научения. Мне кажется, тут можно указать как минимум две причины такого понимания воспитания. Во-первых, христианская антропология более глубокая, чем классическая античная, и согласно ей (да и не только ей, но и некоторым другим философам, придерживавшимся того же взгляда), самым верным, настоящим учителем человека является опыт собственного страдания. Лишь то, что человек узнал на собственном горьком опыте, по настоящему входит в его душу и запечатлевается в ней. И, во-вторых, никакое воспитание невозможно без наказания, потому что никакой воспитуемый не представляет собой изначально доброе создание, некого ангела, которому просто покажи и докажи, что есть добро, и он тут же радостно и добровольно начнет этому следовать. Наказание в любой системе воспитания нужно для того, чтобы преодолеть в том числе силой (наказанием как научением) злую волю и злые наклонности воспитанника.
О наказании как научении говорит Феофилакт Болгарский в своем Толковании Послания к евреям: «Сказав же здесь наперед, что “наказывает” (παιδεύει), потом прибавил: “бьет” (μασηγοϊ) для того, чтобы бичевание сына ты понимал не в смысле мщения за зло, но в смысле научения».
В этом смысле наказание не должно руководствоваться дурными страстями: мщением, гневом, злостью. Оно должно преследовать единственную цель – благо воспитуемого через его научение. Поэтому оно не должно быть и чрезмерно суровым, но оно должно быть, без него никак, чтобы в том числе и страданиями (которые потом претворятся в радость) обращать человека к добру.
Иллюстрация: Б.М. Кустодиев. "«Земская школа в Московской Руси»"
