В дверь кельи трижды постучались. За стеной послышался голос:
— Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!
Человек, сидевший за столом в глубине комнаты, встал и направился к проему.
— Аминь, — хозяин впустил внутрь монаха и закрыл за ним. Это был пожилой уже мужчина, но при довольно почтенном возрасте двигался он быстро и уверенно. На его лице были запечатлены таланты мудрого организатора и высокообразованного человека, впрочем, это не давило на собеседника, а располагало к доверию и открытости.
— Что у тебя, брат? — старец снова сел за стол.
— Пришли братья из Раифы, принесли две корзины фиников. А тебе авва Иоанн прислал послание, — инок протянул игумену свиток.
— Хорошо. Передай братьям мои приветствия и попроси их разделить с нами трапезу. Я скоро выйду к вам.
Проводив послушника, монах стал у окна и развернул письмо. Его глаза светились — получить весточку от друга было для него большой радостью. Но потом взгляд старца стал грустным. Дочитав до конца, он оперся о стену и как бы сам себе сказал:
— Брат Иоанн, куда мне, бедному и нищему добродетелями, браться за твое поручение?..
Он немного постоял в раздумье, затем подошел к столу, обмакнул в чернила тростинку и стал писать на обратной стороне папирусного листа: «Получил письмо с твоей просьбой, и я бы даже сказал — повелением. Это превосходит мои силы, ибо добродетели мои настолько скудны, что единственное, чем мне нужно заниматься, — оплакивать свои грехи. Тебе надобно обратиться к другим, более опытным и искусным подвижникам, а я — всего лишь ученик. Но поскольку Господь и Его святые заповедали нам всегда проявлять послушание старшим, даже в делах, превышающих наши силы, то и я, повинуясь тебе и считая твою просьбу волей Божьей, даю свое согласие. Ради тебя приступаю к делу и прошу читателей, если они сочтут мой труд полезным для себя, вменить это в заслугу не мне, а Богу Спасителю нашему».
Просьба, которая так смутила старого игумена, была действительно необычной — авва из Раифы поручил ему написать книгу, в которой раскрывались бы основные этапы духовного возрастания христианина, в особенности — монаха. Раифский настоятель не ошибся в выборе — пожалуй, во всей империи не нашлось бы того, кто смог бы лучше Синайского аввы соединить иноческий опыт с богословским осмыслением.
Иоанн — а именно так звали старца, получившего необычное письмо, — имел знатное происхождение. Его детство прошло среди роскоши великого Константинополя. Подростком будущего подвижника отдали в императорский университет, где он вскоре превзошел не только однокурсников, но и наставников. И все пошло бы дальше по привычной схеме — блестящая карьера, должность при дворе, влияние и богатство, — если бы не резкая перемена. Сложно сказать — почему, но едва юноше исполнилось шестнадцать, он сел на корабль и приплыл в Египет, а оттуда пришел на Синай, где стал учеником аввы Мартирия. Испытание длилось четыре года, и в двадцать лет от роду Иоанн принял постриг. В течение еще пятнадцати лет молодой человек смиренно, словно забыв о своем происхождении, проходил послушание у своего наставника, а когда тот почил — удалился в пустыню, став отшельником.
Земли в районе горы Синай непригодны для жизни — здесь и звери не водятся, обходят ее стороной. А Иоанн — жил! И молился. Так прошло сорок лет. Только Бог знает, что перенес угодник за все это время. Находясь в полном одиночестве и приходя в монастырь только по большим праздникам, святой смог познать такие глубины человеческой души, какие недоступны в условиях будничной суеты. Наверное, он и скончался бы отшельником, если бы братия не избрала его своим настоятелем. Он согласился. Ибо считал, что ложное смирение хуже любой гордыни.
Авва Иоанн пробыл игуменом четыре года и успел дописать свою книгу. Он назвал ее «Лествица» — в знак того, что путь человеческой души к Богу напоминает лестницу, и чем выше по ней поднимаешься, тем труднее становится и тем больнее падать. На ее тридцати ступенях расположены христианские добродетели, по мере достижения которых человек приближается к Творцу. Основанная на личном многолетнем опыте самого преподобного Иоанна, его книга практически сразу стала для монахов настольной, а для мирян — постоянным напоминанием о том, что духовная жизнь всегда превосходит наше представление о ней.
