Однажды я с женой и маленькой дочкой гулял в Подмосковье на берегу небольшого озера. Вдруг из-за поворота на полной скорости на велосипедах вылетели два таджика, судя по всему, рабочие на местных дачах. Один из них летел прямо на мою дочь. Мы от растерянности глупо застыли на месте, а «всадник» неумело свернул лишь в паре метров от нас. Прокричав от злости и шока что-то не очень печатное им вслед, мы пошли дальше. Тут они разворачиваются и едут обратно к нам. У меня первая мысль: «Они что, еще права качать будут»?! И вдруг тот «гонщик» на не очень хорошем русском языке начинает долго извиняться. Он объясняет, что сам отец, у которого маленькие дети, и что он прекрасно понимает наши чувства. В итоге расстались мы совершенно примиренными. После разговора незадачливый велосипедист стал для меня уже не каким-то абстрактным неуклюжим «таджиком». В общем, «кругом люди», и «все мы немного лошади».
Я вспомнил об этом случае в связи с недавней историей про освобожденных полицией уроженцев Средней Азии, которых хозяева (тоже выходцы оттуда, но уже с российскими паспортами) держали на положении рабов в одном из московских продуктовых магазинов. СМИ сообщают жестокие подробности про дела, которые творились в цивилизованной вроде бы столице России (http://www.vesti.ru/doc.html?id=948058). Современных рабов (точнее, рабынь) после смены часто избивали, ломали им пальцы и даже насиловали, а их детей отбирали и отправляли неизвестно куда. С некоторыми это длилось по десять лет.
Эта история вновь подтверждает: в Москве фактически уже появились очаги совершенно чуждой, инородной для нее культуры. За постсоветские годы из-за перенаселенности и размашистого и бездарного строительства столица потеряла свое лицо. Она стала гигантским, обезличенным мегаполисом-муравейником, и в многочисленных продавцах, дворниках и строителях с нерусскими лицами многие уставшие москвичи часто уже просто не видят живых людей. Скорее это некие этнические маски, не привлекательные из-за социального статуса, часто плохо одетые и еще хуже говорящие по-русски. Про них говорят «опять эти киргизы в магазине продавцами», или «да таджики все уберут». Они даже не столько мигранты, сколько «негранты» – от слова «негр». А москвичи, пусть во многом неосознанно, становятся истинными арийцами, для которых новые парии из низших каст готовы выполнить любую грязную работу.
И тут я думаю о другом. Первые восемнадцать лет своей жизни я прожил во Фрунзе, столице еще советской Киргизии (теперь Бишкек). Это был обычный советский город, каких было много. И мы в наших играх, детских дружбах и драках никогда не делились на киргизов или русских. Компании были смешанные. Советский интернационализм, несмотря на его заидеологизированность, был живым явлением. То, что нет плохих национальностей и все люди равны, нам буквально «вбивали в мозг» дворовая жизнь и наши родители. Эту истину отец мне серьезно и категорично объяснил тогда, когда я еще даже не ходил в школу. Иначе в той среде, в том окружении нельзя было просто нормально существовать.
Все было как-то по-человечески. Или почти все. Помню, как в то же время кто-то меня наставлял, что киргизов надо называть «националами», потому что им это не будет обидно. Никто из русских не знал киргизского и в принципе не считал нужным знать. Зато абсолютно все киргизы говорили по-русски. И некая обида у них на это, видимо, все-таки была. Потому что когда «бабахнул» распад СССР, тема языка в разборках 90-х стала одной из главных. «Вот, вы не учите наш язык, а живете на нашей земле», и т.д.
Но все равно, даже в дурном сне нельзя было в семидесятые-восьмидесятые представить, что начнется потом. Жизнь казалась очень прочной, а все – своими. И вдруг очень многие русские и русскоговорящие «нетитульные» почувствовали себя не на Родине, а в гостях. Значит, надо возвращаться «домой»... Это было очень обидно и больно. Сотни тысяч драм и десятки тысяч сломанных судеб. Они еще ждут своих историков – отъезд в Россию миллионов людей с разных концов СССР, гибель советской интернационалистической Атлантиды, враз ушедшей под воду. Образовавшийся «националистический Интернационал», который дружит против России. И мне порой почти до слез обидно и жалко, что все так получилось, что я уже не вернусь в город, в котором родился и вырос, разве что на пару дней «погостить». Что это теперь уже почти чужая земля. Только для умерших она навсегда осталась своей. Во дворе Воскресенского собора в Бишкеке висит объявление, что если вы уезжаете из Киргизии на ПМЖ, и за могилами ваших близких больше некому смотреть, то за умеренную плату специальное агентство возьмет на себя уход за ними.
И все-таки… эта земля только почти чужая, и никогда такой окончательно не станет. Навсегда в памяти осталось ощущение жаркого солнца на коже, вкус ледяной воды после июльской игры в футбол (на улице +35) из уличного крана, к которому мы мчались наперегонки, рисунок гор, который я каждый день видел из окна нашей кухни, смешанная уличная толпа из русских и киргизских лиц, выражения «саламат сиздер» и «кандай турасыз». «Бир, эки, уч, тёрт, беш...». Да и никогда потом я не слышал уже в Бишкеке в свой адрес наездов в стиле «эй, русский...». Город остается терпимым и добродушным. Хотя кто знает, может, только пока...
И я разрываюсь между противоречивыми чувствами. С одной стороны я понимаю, что мы все дальше и дальше друг от друга. Что былое братство рухнуло, его больше нет. Что сегодня из Средней Азии сюда едут не только бывшие «советские люди», но и весьма своеобразные личности с повадками рабовладельцев (см. выше) и наркоторговцы. Что та молодежь, что родилась там в девяностые, это уже люди с другой ментальностью, нежели мои сверстники. Что здесь копится критическая масса недовольства, которая однажды легко может «шарахнуть». Что Москва уже практически перестала быть русским городом.
А с другой стороны – я не могу отнестись к киргизам, таджикам или узбекам как к совершенно чужим людям. Они сегодня какие-то «несвои свои». Или «свои несвои», которых я до сих пор понимаю. Память детства и юности, все еще объединяющий нас русский язык, общая история… От таких вещей тоже не отказываются, это невозможно. Для меня гораздо дальше всякие англичане, американцы и немцы.
И что с этим делать, и как сделать так, чтобы стало лучше, я, честно говоря, не знаю.
