Как ни странно, сама распространенность слов «фанатизм» и «фанатик» в современной культуре и то, что они имеют отрицательный, практически ругательный смысл, являются во многом следствием нашего расхоложенного секулярного времени. Для многих наших современников, равнодушных к религии всего лишь, например, регулярное посещение храма или принципиальное и категоричное неприятие абортов уже могут выглядеть как нездоровые признаки так называемого религиозного фанатизма. То есть, для такого взгляда «верующий» и «фанатик» – это просто одно и то же.
Часто также термин «фанатизм» использовали и используют атеисты для своей пропаганды. Для них тоже любое ответственное проявление религиозности – уже нестерпимый фанатизм. Может быть, именно поэтому русский мыслитель Константин Николаевич Леонтьев 130 лет назад, наблюдая все больший отход от веры среди своих современников, написал в статье «Православие и католицизм в Польше»: «Если верующий человек не фанатик своей веры, то это только личная слабость его, и больше ничего».
Однако, с другой стороны, если под фанатизмом понимать, как это часто и делают, веру без любви и рассуждения и «ревность не по разуму» (Рим. 10:2), то, действительно, в таком фанатизме ничего хорошего нет.
Мы видим, что термин «фанатизм» обладает каким-то смутным и неопределенным значением. Если под ним понимать глубокую, сильную и искреннюю приверженность своей вере, то, скажите на милость, что же в нем плохого? Но фанатиками сегодня часто называют бородачей с автоматами из ИГИЛ (организация, запрещённая в России - прим. ред.), которые режут головы неверным, а их пример вряд ли кто сочтет проявлением правильной религиозности.
Некоторой неопределенности с тем, кого и за что называть фанатиком, соответствует то, что в корне латинского fanaticus («исступленный», «неистовый») находится слово fanum, которое означало просто освященное место, святыню, храм. То есть, дословно «фанатический» с какой-то точки зрения можно переводить и как «священный», «храмовый».
Поэтому вполне оправданно задать вопрос: «Какой фанатизм нам нужен?» Интересно, что дальше в процитированной нами статье сразу после слов об отсутствии фанатизма как только слабости верующего человека Константин Леонтьев продолжает, как раз конкретизируя, «какой фанатизм нам нужен»: «Не нужен, может быть, фанатизм насилия; но фанатизм отпора, фанатизм самоотвержения прекрасны... Необходим, вероятно (увы!), в жизни людской и фанатизм терпеливой ловкости».
То есть, Леонтьев отрицает фанатизм насилия, но положительно оценивает фанатизм самопожертвования. С этой точки зрения ревность по Богу, которая ох как не лишняя особенно в нашем сегодняшнем мире (не холодном и не горячем, а теплом) и которая все реже и реже в нем встречается, должна быть проникнута любовью и состраданием к падшим людям. Как говорил Феофан Затворник, «Бог наш есть Бог мира, и все Божие мир приносит. И ревность по правде, когда она от Бога, бывает мирна, кротка, ко всем сострадательна, даже и к тем, кои нарушают правду. Посему уразумеете, что разжигавшая вас лютость ретивая не от Бога. Враг подсел к сердцу вашему и распалил его так неестественно…» (Святитель Феофан Затворник. Письма к разным лицам о предметах веры).
Конечно, нужно отстаивать свою веру и открыто обличать богохульства, когда они случаются, «ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами» (Мк. 8:38). Но борьба за веру не должна ассоциироваться с лицами, искаженными гневом и пылающими натуральной злостью.
Вообще, если брать лишь это значение латинского слова fanaticus, – исступленный, возбужденный, неистовый, – то, конечно, православный христианин вопреки Леонтьеву не должен и не может быть фанатиком (правда, мы думаем, что положительная оценка Леонтьевым фанатизма была обусловлена тем историческим контекстом). Ведь Православие – религия духовной трезвости, которая не призывает как к возвышенным духовным и эмоциональным состояниям, так и непримиримой борьбе с мирскими несовершенствами, после которой от этого мира может не остаться камня на камне. К подобным проявлениям веры, напротив, ведут гордость, тщеславие и самомнение.
Православие зовет трезво взглянуть внутрь самого себя, в свое сердце, что на самом деле сложнее всего. Куда проще бороться с мирским злом, чем со злом в собственной душе. Последнее гораздо труднее заметить и победить. Как сказано в «Добротолюбии», «помышляя о Боге, будь благочестив, независтлив, добр, целомудрен, кроток, щедр по силе, общителен, неспорлив, и подобное: ибо всем этим угождать Богу есть некрадомое богатство души, а также не осуждать никого, или ни о ком не говорить, что он-де нехорош, согрешил, но лучше разыскивать свои худые дела и свою жизнь рассматривать с самим собой, – угодна ли она Богу. Какое нам дело до того, что другой кто нехорош?»
Поэтому, немного играя словами, скажем так. Если нам и нужен фанатизм, то, прежде всего, фанатизм духовной трезвости, любви и покаяния. В данном случае слово «фанатизм» означает глубокую привязанность к этим главным христианским ценностям и решимость им следовать.
А борьба за веру, ревность за нее – вещь, конечно, тоже нужная и для христиан даже просто необходимая. Просто она должна вестись по разуму и не пробуждать в мире, у мирских людей лишь ответную ненависть и злость. Это еще прочнее отвратит их от веры, чем даже открытое богохульство.
Фото www.flikr.com, Stefan Müller, фрагмент
