Государственная дума приняла в первом чтении законопроект о защите чувств верующих. Документ предусматривает лишение свободы за оскорбление религиозных чувств на срок до трех лет, и до пяти лет за повреждение предметов культа. Некоторые находят санкции, предусмотренные законом, чрезмерными — и, возможно, в этом отношении закон можно совершенствовать.
Но споры ведутся и о том, нужен ли такой закон в принципе, и нужно ли вообще защищать чувства верующих от оскорблений. Дискуссия вокруг этого законопроекта показала разное восприятие того, о чем, собственно, идет речь. С точки зрения некоторых комментаторов «оскорбление чувств» — это что-то вроде причинения эмоционального дискомфорта. В обществе, где люди могут свободно выражать свое мнение, чьи-то мнения могут глубоко вас огорчать — и это неизбежно. В этом случае можно ставить вопрос о том, почему именно верующие традиционных для страны исповеданий должны быть ограждены от огорчений, и каким образом можно сохранить свободу слова в ситуации, когда всякий огорчившийся Вашими словами благочестивец может натравить на Вас репрессивную машину государства.
Ошибка здесь в том, что речь идет не об эмоциональных огорчениях — и не о них в первую очередь.
Например, в Германии юный талантливый художник, который захочет украсить стену синагоги свастикой, будет сурово наказан. Почему? Потому что вид свастики причиняет прихожанам синагоги эмоциональный дискомфорт? Это далеко не главная причина. Главная — та, что рисование этого знака, особенно на этом здании — это проявление ненависти, которая уже привела в прошлом к убийству множества невинных людей, и приведет еще раз в будущем — если общество не будет ее решительно подавлять.
Рубка икон, бесчинства в храмах и тому подобные действия плохи не только тем, что огорчают людей — а тем, что они являются проявлением ненависти, которая в истории нашей страны уже приводила к массовым убийствам. У немецкого рисователя свастики были исторические предшественники — как они были и у отечественных осквернителей храмов. В истории — и нашей страны, и других стран — акты кощунства и святотатства всегда служили индикатором наступающего царства террора. Современные святотатцы развлекаются на земле, обильно политой кровью мучеников — и кровь эту пролили их, по историческим меркам, недавние идеологические предки.
То, что святыни какой-то группы людей можно безнаказанно оскорблять, служило указанием на то, что их можно и безнаказанно убивать — и к убийствам оскорбители переходили довольно быстро. Это одна из причин, по которым намеренное оскорбление религиозных чувств должно пресекаться.
Другая причина — то, что религиозные символы воспринимаются, даже лично неверующими людьми, как знаки коллективной идентичности. Их невозбранное осквернение вызывает эффект, аналогичный демонстрации расовой или этнической ненависти — людям показывают, что их человеческое достоинство отвергают, их жалоб не слышат, и что государство не собирается их защищать. К чему это приводит? К тому, что представители атакуемой группы утрачивают веру в способность и желание государства их защитить, и все более приходят к необходимости самим о себе позаботиться.
Представим себе, например, что актуальные художники, в порядке художественного самовыражения, начнут осквернять свежие могилы, а государство проигнорирует жалобы родственников погребенных. К чему это приведет? К тому, что обычай осквернять могилы будет принят всеми? Едва ли. Скорее, дело кончится тем, что вопрос будет решен на уровне гражданского общества — родственники усопших пресекут деятельность художников самостоятельно. Должно ли государство дожидаться таких проявлений общественной активности? Очевидно, нет. Поэтому оно и пресекает осквернение могил — чтобы не вынуждать людей самим о себе заботиться. И по этой же причине оно должно пресекать намеренное оскорбление религиозных чувств.
Третья причина состоит в необходимости ограждать цивилизацию и поддерживать правила человеческого общежития. Большинство людей — как верующих различных исповеданий, так и атеистов — без малейших усилий воздерживаются от оскорбления своих соседей, и не испытывают ни малейшей потребности такие оскорбления наносить. Более того, большинству людей, которые ведут межрелигиозную (и даже антирелигиозную) полемику вполне удается вести ее в приемлемых и цивилизованных рамках. Проблемы создает очень небольшая группа социопатов, неспособных и не желающих уважать своих ближних и жить в мире со своими соседями. Из-за своей гиперактивности и способности привлекать к себе внимание, именно эти люди и будут определять общественный климат и, фактически, устанавливать границы допустимого. Мирное и цивилизованное большинство может — и должно — не отдавать им такой власти самоустанавливать нормы.
Четвертая причина состоит именно в том, чтобы создать возможность для цивилизованной дискуссии между людьми различных мировоззрений. Критики законопроекта говорят о том, что любая дискуссия и даже любое выражение мнений может оказаться под угрозой. В реальности дело обстоит как раз наоборот — возможность для цивилизованной дискуссии уничтожается именно провокациями экстремистов. Даже противники и критики религии, и, в частности, критики Русской Православной Церкви, выиграют от их обуздания. В самом деле, каков сейчас медийный образ «критиков РПЦ»? Кто это? Мудрые, рассудительные и доброжелательные люди, пекущиеся об общем благе? Возможно, такие и есть, и с ними было бы интересно поговорить — но их голос, если он есть, совершенно заглушается другими людьми, которые задают совершенно другой тон обсуждения.
Критики Церкви в медийном пространстве — это неуравновешенные скандалисты, известные публичными совокуплениями, плясками в храмах, рубкой икон, устроением кощунственных «инсталляций» и другими выходками, которые вызывают понятное отвращение не только у религиозных людей, но и вообще у людей минимально цивилизованных. Если как-то снизить уровень их бесчинств, это позволит заявить о себе людям, которые заинтересованы в общественной дискуссии, а не в бесчинствах — а до той поры общественная дискуссия, увы, эффективно блокируется.
Поэтому хотя законопроект, возможно, и нуждается в каких-то поправках, он служит общему благу — и необходимость его принятия назрела.
