В сети довольно много историй обращения в Православие, в основном своим опытом делятся протестанты. Свидетельства буддистов, которые стали христианами, попадаются не так часто. Перед вами — одно из них, написанное американцем Майлсом (в крещении — Нил) Страйкером. Несколько лет назад Нил написал длинное и почти исповедальное эссе, которое тут же стало «хитом» православных сайтов на Западе. Мы перевели это письмо для читателей «Фомы» и публикуем его в сокращении.
“Я скучаю по Христу”
Меня зовут Нил Страйкер, я художник из Калифорнии. Мы с любимой женой живем в маленьком городке неподалеку от Сан-Франциско. Почти десять лет я практиковал одну из основных ветвей тибетского буддизма под руководством моего духовного учителя, которого я очень любил и продолжаю любить. Для меня он был и остается примером исключительной доброты. Благодаря его духовному руководству я начал смотреть на мир широко открытыми глазами и сердцем.
Когда-то в раннем детстве родители водили меня в храм. Они были христианами, но скорее «номинальными» — ходили в одну из протестантских церквей только лишь потому, что она находилась рядом с нашим домом. До того, как я стал буддистом, христиане вызывали у меня сильное недоверие и казались лицемерами. Они были объектом моей постоянной и ожесточенной критики. После обращения в буддизм мое отношение к ним смягчилось, но никакого интереса к христианству я не испытывал.
Однажды вечером, в конце января 1999 года, я решил заняться своей ежедневной буддийской практикой. Я зажег свечи, и, закончив петь мантры, погрузился в молчание. Не помню, как долго я сидел в тишине; и вдруг услышал свои собственные слова: «Я скучаю по Христу». Я сказал это вслух — вернее, что-то во мне сказало это вслух.
В тот момент, когда произнесено было «Я соскучился по Христу», мое сердце вдруг наполнилось тоской. Даже не знаю, как еще это назвать. Мне было очень больно. Откуда взялось такое сильное чувство — не знаю. Я пытался переключиться и продолжить медитацию, но без толку. Я не мог ни отвлечься на что-то иное, ни расслабиться. Пришлось прекратить бесплодные попытки. Что это было? Я думал: наверное, это нечто из моего раннего детства — может быть, что-то связанное с моими родителями, с любовью, которая была мне очень нужна, но я ее недополучил. Что-то про христианство, которое я знал в раннем детстве.
В общем, мне пришлось прерваться. Спать совсем не хотелось, нужно было куда-то себя деть. Я пошел на кухню и стал мыть посуду. За этим нехитрым занятием я старался ни о чем не думать, но чувство щемящей тоски никуда не исчезло. Я бросил дела на кухне и заперся в мастерской, где обычно сплю, если работаю над картиной допоздна. Но работа не ладилась. Оставалось лишь попытаться заснуть. Но и ночью продолжалось нечто удивительное, чего прежде никогда не случалось.
Мне продолжал открываться смысл произошедшего события. Ко мне пришел Некто, имя Которому — Любовь, и позвал меня, назвал меня по имени. Я еще не мог сказать «Бог», не мог снова произнести «Христос» (как вырвалось во время медитации). Но это была именно встреча с Божественной любовью, с Любовью, Которая знала меня по имени.
В принципе, тогдашняя моя жизнь была вполне счастливой. Мы с женой неплохо зарабатывали, у нас был замечательный домик и сад. Никаких причин для переживаний — все о’кей. И с рациональной точки зрения я никак не мог смириться с тем, что одна фраза «Я скучаю по Христу» может вызвать такую бурю. Я как будто влюбился — но во что или в кого? Во всем моем предыдущем опыте ответа не было. А признать, что Источником любви был именно Бог, Иисус Христос, оказалось очень сложно. И самое главное, мне казалось, я совсем не хочу становиться христианином. К тому же, у меня был духовный учитель, которого я боялся предать, и буддийские обеты, которые давались на всю жизнь. Как быть с этим новым духовным опытом, который совершенно не сочетался с моей буддийской практикой? Мне хотелось в этом разобраться, но я не знал как.
На обочине христианства, в тени свечей...
Дэвид предлагал мне сходить в православную церковь (он сам был православным), упоминал храм в Сан-Франциско. Но одно дело чтение книги, а другое — поход в церковь. Опыт моего детства совершенно к этому не располагал, но все же я решил позвонить в Свято-Троицкий храм. Я спросил, есть ли в храме службы на английском языке. Мужчина с сильным русским акцентом произнес в ответ: «На ломаном английском». Мне понравилось, что собеседник сказал это добродушно и с явной самоиронией, и это меня подбодрило. А когда я попал в православный храм, то понял, что столкнулся с совершенно иным образом христианства — совсем не таким, как в моем детстве. Меня поразило все — и свет, и запах, и действие. Музыка, пение, чтение псалмов заполняли пространство так же, как свет и запах ладана — все сливалось воедино. Это было прекрасно и одновременно смертельно пугало меня, потому что в этом было что-то очень верное. Только все это верное было именно... христианским, а не буддистским!.Слава Богу, рядом оказался добрый друг, с которым мы часто обсуждали христианство и буддизм. Дэвид был массажистом, и во время сеансов мы много говорили. Когда я пришел к нему в очередной раз, он сказал: «У меня есть одна книга, которая тебе понравится». Речь шла о книге “Христос, Вечное Дао” иеромонаха Дамаскина. Я начал читать ее в ту же ночь и «проглотил» за пару дней. В этой книге я нашел свидетельство того, что действительно существует Источник любви, Дух любви, который я вдруг почувствовал, но не решился называть Святым Духом.
Первое крестное знамение
Оказалось, существует христианство, принципиально иное по широте и глубине, чем то, которое я когда-то знал. Для меня все привычнее становились слова «Бог» и «Христос». Некоторое время я считал совершенно невозможным креститься и становиться на колени. Но с крестным знамением вышло удивительно просто. В храме ко мне подошла женщина и спросила, хочу ли я правильно креститься. Я сам себе удивился, когда мгновенно ответил «да». Но еще больше меня потрясло то, насколько это первое крестное знамение запечатлелось во мне и в моей духовной жизни. Это было словно первое публичное признание, первый знак того, насколько я доверяю христианству. Это было первое действие, которое значило: я считаю себя христианином.
Вообще значение жеста, значение пения — все это открывалось для меня в ином свете. Православное богослужение — все оно было проникнуто богословием, но прежде я никогда не слышал о богословии, о котором не говорят, а поют или читают нараспев! Каждое слово церковной службы было адресовано лично мне. Каждый стих о потерянности и смятении читался лично для меня. То славословие, которое хор возносил Богу, было мое славословие. О моей любви к Богу читал нараспев чтец. И в какой-то вечер я не смог не склониться перед Богом и встал на колени. Становиться на колени перед своим учителем, когда я был буддистом, не составляло для меня никакого труда. Но тут до самого последнего момента все во мне этому противилось. Я чувствовал себя ужасно от своих колебаний, я ощущал себя дураком и горделивым идиотом. Но лишь когда моя голова коснулась пола, я был действительно сокрушен и заплакал так, что священник рядом слышал, как я плачу. Мне плакалось от того, что мое высокомерие сломано, что больше я не одинок, что я купаюсь в Божией любви — хотя совершенно не достоин этого.
Учитель
Я прилеплялся к Церкви все больше и больше, тем более что был Великий пост, и службы становились все более частыми и напряженными. Мои друзья-буддисты думали, что я сошел с ума, жена дергалась, слыша эти «жуткие» слова — Бог и Христос — и сильно переживала, что я реже бываю дома. Мне было понятно, что я больше не могу совмещать буддийскую практику и жизнь в Церкви. Но был человек, приезда которого я ждал и одновременно боялся — мой духовный учитель, с которым мы были связаны восемь лет. И когда я пытался объяснить ему происходящее и просил, чтобы меня освободили от моих обетов, то страшился, что я предаю человека, которого очень люблю и который очень любит меня. Во время этого разговора я снова заплакал. А он поверил в мою искренность. Учитель сказал мне, что освобождает меня от обетов и не закрывает дверь — пусть будет один год, чтобы проверить свою веру и сделать окончательный выбор. Я ответил ему, что не буду колебаться, и, выбрав любовь Божию, должен буду пойти до конца.
И тогда мой учитель сказал: «Твой единственный долг по отношению ко мне — стать хорошим христианином».
Он был прекрасным учителем.
Оригинал:
Перевод Дарьи Прохоровой
