Одна молодая леди, выпускница хорошего вуза и молодой специалист, обиделась на папу. Неделю отделывалась по телефону сухими «да» и «нет», а на вопрос «что случилось» ледяным тоном отвечала «ничего». Бедный папа совсем растерялся. Вроде бы гадостей не говорил, тиранией не давил, свиней не подкладывал, — напротив, предлагал помощь и кормил самолепными котлетками, — в чем же дело?
Через неделю холодной войны папа взмолился: я не умею читать мысли, я не понимаю, что случилось, расскажи мне. И она рассказала: при расставании неделю назад он на нее посмотрел. Посмотрел со смыслом. С таким смыслом, что она все поняла, можно уже не объяснять.«Все хорошо», отвечала молодая леди так, будто где-то там, за телефонной трубкой, рушился мир. Может, больна, думал папа, может, у нее в личной жизни неприятности? «Нет, все нормально», настаивала юная леди, а в ее голосе слышался не то стон умирающего любимого кота, не то последнее «прости», не то гул и вой гибнущих цивилизаций.
Если бы папа был тетенька, он бы плакал и смеялся, наверное. Но он просто развел руками. А что еще сделаешь?
А у молодой леди был жених. Леди эта, стремительная и внезапная, как падение в гололед, ждала от медленного своего жениха быстрой реакции, а не дождавшись, догадывалась: «ты сейчас скажешь то-то и то-то». А догадавшись — с негодованием опровергала все, что он сейчас скажет. Так он и отвык с ней говорить, но ей и не надо было. Она и сама справлялась.
А у третьей юной леди был жених, исправно ей учинявший выволочки за неотвеченные звонки, пока она была в туалете или мылась: я же волновался! Звоню тебе, звоню! Совсем со мной не считаешься!
Помню, директор одного кадрового агентства сказала мне раз в интервью, что большинство трудовых конфликтов заканчивается увольнением «из-за недостатка переговорной практики». А зачем она, переговорная практика, когда можно прочитать мысли, все ведь понятно, предполагай худшее — не ошибешься! Когда можно ждать, пока твои мысли прочитают, — ведь я так выразительно молчу, так громко и темпераментно перекладываю вещи с места на место! Ведь нормальный человек тут же спросит: в чем дело? А я так отвечу «ни в чем!», что он сразу вспомнит, что именно мне позавчера обещал и не сделал.
Нет, можно не молчать, конечно. Можно, наоборот, — трубка пятнадцать, прицел сто двадцать, беглыми огонь! — выложить все и сразу, чтобы мало не показалось. И пусть не оправдывается, потому что уж виноват со всех сторон, так пусть молчит.
Однажды на курсах повышения квалификации для педагогов психологи дали нам упражнение, проверяющее навык слушать друг друга. Я по условию игры была директор школы, которая по личным причинам не хочет разрешать учительнице вести какой-то кружок. А учительнице надо было меня внимательно слушать, переспрашивать, уточнять формулировки и выяснить, где же собака зарыта. И вот ровно в тот момент, когда я уже была морально готова выложить, где она зарыта, и поделиться личными резонами, и даже уже набрала воздуху… учительница не утерпела. С шашкой наголо она рванула наперерез — обрушивать на меня последние аргументы: кружок необходим! Как вы можете быть таким самодуром! Детям нужен кружок! И разговор безнадежно ушел в сторону. Мне не хватило секундной паузы. Наглядный урок на тему «иногда лучше жевать, чем говорить».
Нет этого навыка почти ни у кого — слушать, понимать, не заниматься мыслечтением, не бросаться с шашкой наголо, вываливая тьмы своих резонов там, где надо остановиться и прислушаться. Нет желания выяснить, что же человек имеет в виду. Никто никого не слушает: в живых разговорах и в интернет-дискуссиях цепляются за одно случайно расслышанное слово — и высыпают на собеседника свои ассоциации с ним. Вчитывают смыслы, приписывают значения, сами же интерпретируют, сами опровергают, сами делают выводы, сами обижаются, сами уходят.
Так во время чужих семейных сцен не дай Бог случайно попасть под обстрел, только и слышно: ты, ты, ты, тебя, тебе, с тобой, никогда, ничего, нельзя, невозможно! Так обстреливают напакостившего ребенка: ты, от тебя, с тобой, никак, ни за что, нет, нельзя, не будешь, не смей! Никаких возможностей диалога, никаких путей отступления, никаких переговоров, только полная капитуляция! Если враг не сдается, его уничтожают. По самым больным местам, по постыдным тайнам, по бывшим ошибкам — огонь! Огнем на поражение рвется из души злость, стыд, негодование, ярость, все из-за тебя, вот тебе, вот тебе, вот тебе. Пусть тебе будет больно, как мне, пусть не будет причины моей боли, пусть тебя не будет, пропади ты пропадом.
Редко кто поймет в запале перестрелки, как толстовский Левин, что бьет себя, по себе. Что себе делает больно, себе отрывает руку, ногу, любимого человека, кусок души. Что между другим и собой торопливо возводит все эти никак, ни за что, никогда, и без разговоров! Что себя, свою жизнь, свой дом опустошает и разоряет, слишком сильно торопясь позаботиться о себе.
И, в общем, нечего тут рассказывать, нечего советовать, незачем цитатами сыпать, ну что — не слышал никто разве: кроткий ответ отвращает гнев; пусть солнце не заходит во гневе вашем; не будь духом твоим поспешен на гнев; ярость и гнев да будут удалены от вас; отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие; всякий человек да будет скор на слышание, медлен на слова, медлен на гнев; глупца убивает гневливость, и несмысленного губит раздражительность… Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его…
И кажется — ну набери ты воздуху, сделай паузу, подожди секунду. Спроси, переспроси, уточни. Объясни, если не понимают. Слушать и говорить — что, кажется, может быть проще. Остановись, перечитай, вычеркни лишнее, уйди в другую комнату, заклей клаву, набери в рот наговоренной водицы, как в старой сказке, сунь голову в ведро с холодной водой, как в осеевской «Динке».
Нет, еще и вернемся, и последнее слово скажем, пусть будет за нами.
