Облачась в длинное, в пол, черное платье, нацепив на руку четки, я «плавала» по коридорам института, стараясь не замечать недоуменных взглядов проходящих. С подругой Олькой происходило практически то же самое. Живя вдвоем в комнате общежития, мы вместе читали утреннее и вечернее правило, акафисты, псалтырь. И тут узнали, что наше уединение нарушено: к нам подселяют соседку...
Однажды летом свершилось чудо: нам с подругой посчастливилось вместе побывать в Санаксарском монастыре. Можно сказать, что маятник качнулся в сторону православного храма. Как мне показалось, истина накрыла — именно накрыла — нас с головой. Я с ужасом делала свои выводы новоначальной: «Брюки! "Пинк Флойд", "Битлз", фантастика Беляева — какой это кошмар: я же была на краю пропасти! Какое счастье, что я "познала" вовремя, в чем надо срочно каяться...»Мы учились вместе — я и моя подружка, близкая и любимая, как сестренка. Мы с Олькой — художники. Не просто «учащиеся на худграфе Смоленского педуниверситета», а именно художники — так мы сами себя расцениваем. С этюдниками наперевес, важные, презирающие толпу, задираем головы в поисках неба. Капельки на тонкой сетке липовых веточек, осеннее буйство кленов; Бальмонт, беседы об архитектуре, живопись Рериха... Я не случайно набрасываю все эти штрихи: именно такой настрой царил в наших душах. Помню тогда, побывав на выставке пастели Рериха, я была потрясена цветом в его работах и, придя домой, написала в своем дневнике, что искусство — мой храм... Яркие моменты, красоту природы мы делили с Олькой пополам, часто жарко споря или обмениваясь дневными впечатлениями за вечерним чаем.
Так наступил период неофитства. Облачась в длинное, в пол, черное платье, нацепив (иначе не скажешь!) на руку четки, я «плавала» по коридорам института, стараясь не замечать недоуменных взглядов проходящих. С Олькой происходило практически то же самое.
И тут мы узнали, что к нам, в нашу комнату общежития, подселяют еще одну девочку. И — переполошились! А как же псалтырь по вечерам, акафисты, службы?!...
Девочку звали Галя. Она очень тихо и скромно зашла — нет, сейчас мне кажется, что просто как-то оказалась у нас в комнате! Спросила, где ее место (кровать), и безропотно расположилась там, где ей указали.
Долго можно описывать наше взросление рядом с ней и осмысление Промысла Божия. Если говорить кратко, наша Галочка, сама того не желая, открыла мне всю ложность моего поведения.
До поступления в институт Галя жила с мамой, и, как потом я поняла, вся ее жизнь являлась незаметным и скромным служением близким. А близкими она считала всех, кто хоть раз обращался к ней, — не важно, с какими просьбами или предложениями!
При том что Галя — в отличие от нас с Олей — ходила в брюках (потрясение для неофита!), она поразила меня своими по-настоящему христианскими качествами: целомудрием, скромностью и добротой. Галя была неприхотлива: на протяжении целого года нашего общения я видела ее всегда в одной и той же скромной клетчатой рубашке и серых мешковатых брюках. И никогда не видела, чтоб она ела что-нибудь, помимо хлеба (по крайней мере, при мне). Мы, конечно, приглашали соседку почаевничать с нами. Посидит, пошутит, попьет чай, но никаких конфет или печений не возьмет — и диеты совсем ни при чем! При этом ни жалоб на скромные доходы, ни раздражения, что у кого-то они незаслуженно выше, я не слышала от нее.
Между тем она была потрясающе талантлива, однако категорически не принимала комплиментов в свой адрес!
Удивительно комфортно, легко было находится рядом с нашей Галочкой, и в то же время совесть не давала покоя, постоянно заставляя соизмерять и сравнивать ее жизненную позицию, поступки, мысли — со своими...
«Момент истины» наступил однажды вечером. Увлеченно рисуя натюрморт в нашей комнате, я вдруг уловила сдавленный стон. Я думала, Галя спит. А стонала она, наша соседка. Когда мы с Олькой заставили ее признаться, в чем дело, Галя показала нам свои опухшие руки: оказывается, у нее был полиартрит суставов! Мы увидели ее отекшие и покрасневшие пальцы...
После знакомства с этим удивительным человеком у меня стало светлеть в голове, пришло понимание, что девушка может быть целомудренной, православной до кончика ногтей, до глубины души, не демонстрируя это внешне — длинными юбками или отрешенным взглядом. На многое открыл глаза Господь этой встречей...
Прошло более десяти лет с момента нашего расставания, но я до сих пор храню рисунки и акварели нашей Гали. В заключение скажу, что она логически пришла к тому, к чему тянулась всем своим существом: батюшка того прихода, куда ходила наша соседка по комнате, благословил ее писать и реставрировать иконы.
Рисунок автора.
