"Вы правы: сегодняшняя молодежь ужасная. Но еще ужаснее то, что мы не принадлежим к ней». Кроме иронического намека на зависть старшего поколения к исполненному жизни молодому в этих словах, приписываемых великой Фаине Раневской, я слышу еще одну важную мысль. Взрослые люди действительно склонны — «с высоты прожитых лет» — выносить приговор молодежи. Увы, но у опыта поживших есть и существенный изъян: он далеко не всегда помогает справиться с важнейшей задачей — найти общий язык с молодыми, понять, как они мыслят, что чувствуют и чего хотят. Так что приговор получается обоюдоострый: и отцам, и детям.
Разговоры в стиле «вот раньше трава была зеленее, воздух чище, а люди добрее» звучат уже сотни, даже тысячи лет. В них всегда была своя правда, которая, однако, никогда не становилась пророческой: жизнь продолжается, хотя многим кажется, что уж их-то поколение точно последнее — дальше просто некуда. Вот и мне сегодня кажется, что наш с детьми generation gap (разрыв поколений. — Ред.) намного сильнее того, что был у наших же родителей с дедами и даже у нас с родителями. Скажем, давно заметил, что мне гораздо легче общаться с людьми, которые на поколение-два меня старше, чем с теми, кто на поколение или даже всего лет на десять младше. С первыми мы находимся в одном культурном поле: читали одни книги, смотрели одни фильмы, понимаем шутки друг друга… В разговорах с младшими я нередко ощущаю себя человеком, идущим по болоту: попытки найти точки опоры в «фоновых знаниях» молодых нередко заставляют меня проваливаться в трясину там, где обычно встречаешь твердую почву знакомых книжных и киногероев, музыки, шуток и проч. Безусловно, существенную роль сыграли здесь стремительные изменения в политической, культурной, общественной жизни нашей страны за последние 25 лет. Но от этого объяснения легче не становится.
Много ли негативных последствий таких изменений? Пожалуй, немало. (Хотя отличные от наших «фоновые знания» не делают молодых безмозглыми идиотами). Однако вопрос «Кто виноват?» совсем не так важен, как «Что делать?». Так что же? Полагаю, что точно не стоит рвать на себе волосы, причитая, что все пропало. В общем, драматизировать надо в меру. Ну и прилагать усилия, чтобы выбраться из той культурной ямы, в которой мы все вместе оказались. Понимать, что путь этот еще никто не проходил, что невозможно/не нужно пытаться сделать молодежь похожей на нас. Во-первых, все равно не получится. А во-вторых... «Во-вторых» в таком случае уже и излишне.
Итак, для начала нужно понять: то, что студенты сегодня не читают Достоевского (или читают намного меньше), — уже свершившийся факт. (В том числе и потому, кстати сказать, что студентов стало намного, намного больше.) И что? Для этих людей закрыты врата вечной жизни? В Библии есть перечисление тех, кто не наследует Царство Божие, но там ничего не сказано про двоечников, не читавших русскую классику.
Вопрос здесь для меня не в том, как вернее поставить диагноз молодым, а в том, что я, как христианин, могу им сказать, причем сказать понятно и убедительно для них. И что могу понять вместе с ними. В какую бы культурную пропасть человек ни падал, как бы ни сужался его кругозор, но сердце-то у него так же болит. Поэтому тем более нужно искать к нему какие-то подходы, тем более нужно учиться говорить… Или молчать рядом с ним так, чтобы его сердце склонялось ко Христу. И, кстати, может быть, чтобы он прочел-таки русскую классику. Для меня это в том числе вопрос практической ориентации церковной миссии и церковной жизни. «Университетский призыв» в семинарии тоже закончился. Значит, будущих священников надо готовить несколько иначе, чем их недавних старших товарищей, многие из которых переходили на семинарскую скамью с университетской.
Как это сделать? Есть вполне конкретные задачи (правда, не становящиеся от этого легче). Недавно, например, один знакомый сказал мне: «Ты понимаешь, что аудитория компьютерных игр — это несколько миллионов человек? Они чуть ли не бóльшую часть своей жизни проводят в этом виртуальном мире. И если мы так или иначе в этот мир не входим, то мы для них вообще не существуем». Я не призываю немедленно начать создавать компьютерные игры про Евангелие или Достоевского (хотя мы помним, какую роль в жизни целого поколения сыграла всего одна рок-опера). Но я понимаю, что бесполезно обращать призывы к молодым в местах, где их нет, языком, на котором они не говорят и которого не понимают. А ведь примеров подобного нашего отсутствия в жизни молодежи можно привести еще очень много.
Есть и более глобальные задачи, которые к тому же напрямую не связаны с проблемой отцов и детей. Сегодня многие с самого детства ходят в храм, в воскресную школу, растут в церковных семьях. Однако в подростковом возрасте кто-то от Церкви отстраняется. Конечно, это не повод заявлять о крахе миссии. В конце концов, путь к Богу никогда не бывает простым, а церковное детство — не гарантия от будущих сомнений и колебаний. Хотя я убежден, что, если человек имел возможность в детстве прикоснуться к истине и красоте Церкви, это не может исчезнуть бесследно… Все в руках Божиих. Но с нас-то это ответственности не снимает. И мы все равно должны думать, как воспитывать человека и в семье, и в храме так, чтобы в критический момент ему меньше всего захотелось из Церкви убежать. Сложная задача? Да. И решение ее отнюдь не очевидно.
Хотя есть и очевидное. Например, вот это: Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся?
(Мф 18:12)
