Иные вчера и за день, оторвавшись от трудных занятий, стали какими-то внезапными преподавателями богословия <…> все в городе наполнено такими людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это торгующие платьем, денежные менялы, продавцы съестного. Ты спросишь о волах, а он любомудрствует тебе о Рожденном и Нерожденном. Хочешь узнать о цене хлеба, а он отвечает тебе, что Отец больше, а Сын у Него под рукой; если скажешь, что пригодна баня, решительно говорит, что Сын из ничего. Не знаю, как надлежит назвать это зло — бредом или сумасшествием и такой повальною болезнью, которая производит помешательство в рассудке» (свт. Григорий Нисский. Слово о божестве Сына и Духа и похвала праведному Аврааму). С помощью этой и других похожих и очень известных среди историков Церкви цитат обычно передают богословскую атмосферу IV века. Догматические дискуссии покидают кельи священников-богословов и становятся предметом жарких споров самых простых людей в не самых подходящих местах: на рынках, площадях, в мастерских… В словах Григория Нисского звучит осуждение: всякий стремился учить Истине, вместо того чтобы учиться Ей. Однако они свидетельствуют и о другом: богословие не было отвлеченной наукой. Простые люди интересовались тем, что сегодня вызывает волнение разве что у студентов семинарий накануне экзамена.
Или все уже не так? Анализ материалов в самых разных СМИ за последние несколько лет убедительно показывает, что религиозная проблематика переместилась с периферии общественной дискуссии в ее центр. Никогда в истории новой России церковные материалы не занимали столько места в СМИ. Еще пять лет назад мысль о том, что это возможно, была бы признана фантастической. Однако сегодня федеральные издания публикуют статьи по темам, которые раньше обсуждались только церковными людьми. Всегда ли и всё должен прощать христианин; имеет ли он право на гражданский протест и если да, то в каком случае, а если нет, то почему; можно ли требовать наказания за недостойное поведение в храме и т. д и т. п. В блогах, в газетах, по телевизору, в связи с праздниками и терактами, авариями и митингами, в связи с Олимпиадой и без связи с ней — так или иначе звучит тема Церкви, веры, религии. И в дискуссии этой участвуют многие люди, в том числе от Церкви далекие (или это уже только так кажется?).
Конечно, прямая аналогия с IV веком невозможна: сегодняшние споры не связаны с христологией*. Но и неважными их тоже не назовешь, ведь касаются они принципиальных вещей: что такое христианство, как быть православным в начале XXI века, что значит «жить по Евангелию и быть со Христом» (кстати, совсем без христологии все же не обойтись). Увы, сарказм Григория Нисского вполне уместен и сегодня: нередко люди невыносимо легко рассуждают на такие темы, не имея не только малейшего представления о предмете, но и не желая хотя бы немного изучить его, прежде чем вынести суд. Оно и понятно: почему-то принято считать, что каждый разбирается в медицине и журналистике. Сейчас к этому добавилось и «понимание» христианства: Церковь должна, Патриарх обязан, христианин не может… И все же это хорошо. Хорошо, потому что не безразлично, не тепло, но горячо или холодно. Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих (Откр 3:15-16).
Фото Florian KnornЧто получится из нынешней дискуссии? Пока сложно сказать. Слышу и такие голоса: хорошо, мол, каждый показывает меру своего понимания Евангелия, какой он христианин. И пусть уйдут те, кто никогда не хотел жить Евангелием… Не знаю. Во-первых, многие только-только начали приходить. Во-вторых, полагаю, что лишь Один может сказать: отойдите от Меня. Нам же, людям, оставлена молитва, покаяние, и стремление к любви.
За годы жизни в Церкви я пережил множество разочарований, расстался со многими иллюзиями. И от этого мне сейчас очень больно. Потому что все эти иллюзии касались меня самого. Не окружающих людей, не поведения священников, не вопросов веры и несовершенства мира. Но именно моих представлений о себе самом: о том, какой я хороший, умный, как я могу сострадать, любить, помогать, как могу не грешить. Оказалось, увы, не могу. И пережить это без Христа просто невозможно.
Как писал Сергей Фудель: «Болезнь Церкви во всех нас. Когда искренне осознаешь себя самого в этой больной части церковного общества, тогда не боишься вслед за великими отцами Церкви признать самый факт болезни и в то же самое время почему-то только тогда начинаешь в радости сердца ощущать непобедимую церковную святыню».
Поэтому и сегодня, чем больше я читаю материалов о Церкви в духе «скандалы, интриги, расследования», тем больше у меня возникает вопросов к себе и тем более жестко они звучат. Нет, я не надеваю розовых очков и не считаю, что в Церкви меня окружают священники-ангелы и миряне-святые. Но когда я задумываюсь, как на все это реагировать, я понимаю, что главная реакция — попытка изменить себя. Христианин — это человек, всегда прежде всего спрашивающий с себя. Так мне кажется. (Именно поэтому, кстати сказать, начальник-христианин — это очень хороший начальник. Так как нельзя правильно спрашивать с других, не научившись спрашивать с себя.)
Мы любим цитировать преподобного Серафима Саровского: «Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся». Но ведь нужно не цитировать — нужно так жить. Возражения понятны: «Это же преподобный Серафим! Это надо тогда в лес, молитва на камне и прочее». Думаю, в лес не обязательно. А вот без мирного духа и вне леса — никак. Не получается.
Для себя я избрал такой критерий правильности поведения в сложной ситуации: а как бы поступил, скажем, тот же преподобный Серафим Саровский, окажись он в подобных условиях? Что бы написали у себя в блоге пришедшие к нему за советом люди: миряне, диаконы, священники? Не думаю, что этот критерий универсален, но мне помогает. Так как во многих случаях ответы просто очевидны. Да и спор-то всегда об одном: а кто главный враг Церкви? Я убежден в том, что главный и единственный враг Церкви — это грех и родоначальник греха. И как только человек, даже пытаясь бороться с грехом, переходит на борьбу с другим человеком, он покидает пространство Евангелия. Поэтому когда сегодня я с разных сторон слышу призывы осудить поведение тех или иных людей, я стараюсь понять, что есть греховного в этом поведении. И если в меру своего понимания, вижу там врага — грех, то соглашаюсь с неприятием поступка. Но никогда не могу согласиться с тем, что осуждение поступка выносится вместе с приговором человеку и не звучит призыв о молитве за такого человека.
Очень часто, когда сегодня мы оказываемся перед выбором из двух точек зрения по ряду вышеуказанных тем, мне верным кажется… принятие третьей. Точки зрения любви. Ведь вполне может случиться так (а часто и случается!), что обе эти точки зрения, представляющиеся их носителям непримиримыми в силу самых что ни на есть принципиальных причин, окажутся ошибочными. И выбор-то тут один: стяжать такую любовь, которая все это покроет. И примирит.
…А еще я думаю, что Господь, глядя на наши надрывные споры с пеной у рта, иногда улыбается. Или плачет?
