Однажды, еще учась в школе, я как-то за компанию с верующей подругой надумала соблюдать Великий Пост. Собиралась было даже по случаю Пасхи впервые побывать на службе. Пост в смысле диеты мне почти удался, а пасхальные планы не исполнились. Не помню, что именно мне помешало: банальная лень или какая-то «обида» на Бога – но мой приход в храм в итоге был отложен еще на пару лет. Теперь я думаю: и слава Богу.
В то время для меня прийти в храм означало как бы выдать Церкви некий аттестат: «Что ж, Православие, я долго присматривалась, и ты заслужило мое доверие». В таком настроении как-то особенно болезненно воспринимается невнимательный или торопливый священник, старушка-советчица или грубоватая продавщица в лавке. И особенно острым может быть желание «хлопнуть дверью» раз и навсегда. Боюсь, я бы так и поступила… А еще такое желание может возникнуть у того, чей приход в храм не был самонадеянным, а сопровождался глубоким покаянным чувством, но чувство это не нашло должной поддержки у священника.
Казалось бы, нет времени радостней и благодатней Пасхи. У многих первая Пасха в храме запоминается чувством совершенно особого благодатного ликования и мира. Но если по какой-то причине сердце наше еще не вмещает Духа Божия, на первый план выходит суета и немощь человеческая, а ее на Пасху тоже – пруд пруди.
На Пасху в храм приходят тяжелобольные (ведь такой праздник!), беременные (уж если не теперь – то когда?), пожилые, многодетные (должна же быть какая-то отдушина!) и все-все-все. Представляю, пришла бы я, вся такая благонамеренная школьница, в битком набитый Пасхальной ночью храм, а там… Что за христиане: вон беременной сесть не дают! (А на лавочках ветхие старушки и какая-то дама «расфуфыренная»: у нее, допустим, артрит, но я, школьница, об этом не догадываюсь). Давка в церковной лавке: это храм или рынок?! (В очереди подающих записки действительно неспокойно, но состоит эта очередь как раз из таких же «постоянных» прихожан, которым нужно записать родню на год вперед).
А если на душе «кошки скребут» и я, впервые попав в храм, полна решимости искренне и полно каяться в присутствии священника, а заодно спросить совета, как впредь жить по-христиански? Очередь на исповедь огромна, хотя исповедовать на Пасху обычно начинают часа за полтора до начала службы. Вот я медленно продвигаюсь в сторону аналоя и вижу возмутительную картину: то и дело откуда-то сбоку кто-то пытается пройти без очереди, или сам священник, оглянувшись, подзывает кого-то из задних рядов. «И тут блат! И тут…».
Теперь-то я примерно знаю, из кого состоят подобные «блатные». Вот певчая с клироса – не успела исповедаться заранее и спешит без очереди, пока регент отпустил. Вот старушка из лавки расстроилась, что в суете кому-то нагрубила, и хочет отпущения немедленно. Вот батюшка подозвал неизлечимую онкобольную, которую давно уже причащает только на дому, но на последнюю в жизни Пасху она из последних сил пришла… Вот он еще кого-то знакомого случайно заметил: что ж, люди немощны, обижаются, портят себе праздник – проще позвать…
Вот, предположим, кое-как дождались очереди на исповедь, но что такое? Вместо искренней заинтересованности в моей подробной и глубокой, первой в жизни исповеди, священник выказывает плохо скрываемое беспокойство и даже, быть может, нервно помахивает епитрахилью, так и норовя набросить ее мне на голову и раньше времени прочесть разрешительную молитву.
Да, Господь во всякое время ждет кающегося, но священник, как человек смертный, не во всем и не всегда может быть Ему подобен. Батюшка накануне с утра служил, потом полдня освящал куличи, а после принимал кающихся без перерыва несколько часов. Служба же подходит к концу и скоро Причастие, а в очереди, на беглый взгляд, еще человек семьдесят. И какая служба – Пасхальная! Она вся – песня. Ее темп торжественен и стремителен одновременно, ей особенно чужды лишние паузы и задержки, ее ликование зовет вернуться в алтарь…
И потом, мне кажется, на Пасху как-то немного стушевывается покаянный настрой, в том числе и у священника: великопостное время покаяния и скорбное напряжение Страстной уступают место прощению, радостной победе над грехом и смертью, и в этот момент немного трудно быть «на волне» с тем, кто все еще полон покаянным плачем. Хорошо, когда есть возможность впервые прийти на «генеральную исповедь» не на Пасху, а чуть пораньше, в идеале – еще до Страстной.
Интересно, тогда, много лет назад, смогла бы я с пониманием отнестись к подобным житейским нюансам? Возможно, я бы их и не заметила, как не заметила пару лет спустя в ту первую Пасху, которую встречала после многих дней жизни в монастыре, и в которую, по счастью, я заметила и запомнила только одно: Христос – Воскресе!
Рисунок автора.
