Когда читаешь Евангелие, поражает, что фарисеи требуют знамения, а Господь им отказывает. Да вот же, — хочется воскликнуть — знамений полно! Этот запрос фарисеев у Иоанна идет сразу же после умножения хлебов (Ин.6:30). Хлебы умножаются и насыщают тысячи людей; больные исцеляются, слепые прозревают, немые обретают речь и воспевают Бога... Каких вам еще знамений?
Проблема противящихся была явно не в отсутствии знамений, а в нежелании их видеть. Но разве можно не видеть такое? После умножения пяти ячменных хлебов «наполнили двенадцать коробов кусками от пяти ячменных хлебов, оставшимися у тех, которые ели» (Иоан.6:13,14) Люди, которые при этом присутствовали, были тут же, можно было пойти и спросить, да и Евангелие говорит, что фарисеи прямо беседовали, например, со слепорожденным, которого исцелил Господь. Можно ли было не верить после этого?
Можно. Они и не верили. Это были какие чрезвычайно порочные, упорные во зле люди? Есть соблазн так считать — они плохие, мы хорошие, мы с Господом, они против, у нас с ними нет ничего общего. Но дело в том, что они не были какими-то исключительно плохими людьми. Они были, скорее, обычными людьми, вроде нас.
Я приведу иллюстрацию из немного неожиданной области — философии науки. Одна из проблем, которую рассматривают философы, это проблема неизбежной субъективности ученого — и даже научного сообщества в целом. Если у нас есть хорошая теория, в которую мы вложили немало труда, которая является общепризнанной, мы склонны интерпретировать любые данные в рамках этой теории, и, в итоге, не строить теорию на данных, а данные подгонять под теорию. Философы науки рассуждают о том, как бы мы могли этого избежать, и возможен ли механизм объективной оценки, который сказал бы нам — все, эта теория уже не годится, стройте какую-нибудь другую.
У фарисеев была своя теория — этот Человек ни в коем случае не Мессия. Все данные о нем следует интерпретировать исходя из того, что это ни в коем случае не Мессия. Знамения можно интерпретировать как угодно — как иллюзии восторженной толпы, фокусничество, магию, даже вмешательство Веельзевула, князя бесовского. Но ни в коем случае не как свидетельство о том, что этот Человек — именно тот, кого предвозвестили Пророки.
Как-то я слушал (в записи, через интернет) лекции одного неверующего профессора по Новому Завету. Он не оспаривал, что Иисус существовал, как историческая личность; что у Него были ученики; что после того, как Иисус был распят, эти ученики стали страстно проповедовать, что Он воскрес из мертвых и что Он есть Мессия и Сын Божий. Он не брался объяснять такое поведение учеников; он просто говорил о том, что чудес на свете не бывает, Воскресение — явное чудо, следовательно, его не было, а с чего ученики взяли, что Он воскрес — мы не знаем, но точно знаем, что Он не воскресал. У человека есть сложившееся мировоззрение, и в нем нет места Воскресению — следовательно, любые данные будут интерпретироваться исходя из этого.
В нашей жизни редко бывают знамения и чудеса евангельских масштабов. Но просто знамения — бывают. Например (случай, который произошел со мной вскоре после обращения), мне нужно было встретить человека, жившего в общежитии МГУ (я не знал, где именно). Мобильников тогда не было, заранее мы не договаривались, в общежитии МГУ живут тысячи людей, и я просто молился о том, чтобы Бог управил мой путь. Я вошел в здание ровно в ту минуту, когда навстречу мне выходил этот человек.
В этом не было ничего сверхъестественного — в том смысле, что никаких известных законов природы это не нарушало. Это событие было вполне возможным — но чрезвычайно маловероятным. Его можно интерпретировать по-разному — «Бог решил ободрить новообращенного» или «восторженный новообращенный склонен видеть знамения везде». Обе интерпретации возможны, и выбор между ними зависит от того, как человек смотрит на мир; верит ли он в то, что существует Бог, который интересуется нашей жизнью. Интерпретация данных в рамках той или иной теории, в данном случае, акт воли, личного выбора.
Но возможно и другое — когда мы нимало не сомневаемся в бытии Бога как таковом, но приходим в уныние и нам кажется, что Он никак не проявляет Себя в нашей жизни. Мы принимаем «теорию уныния» — Бог, конечно, есть, но Ему нет до нас дела. То ли мы отвратили лице Его нашими грехами, то ли у Управителя такого большого мироздания просто нет на нас времени.
В этом случае мы просто не увидим тех знаков, которые промысел Божий расставляет на нашем пути, чтобы поддержать нас. Бог будет давать знамения — не сокрушительные чудеса вроде насышения пяти тысяч, но явные знаки того, что Он здесь, с нами — а мы будем их в упор не видеть и погружаться во все большее уныние и ропот.
Чтобы видеть, что Бог здесь, Он помнит, Он заботится, Он особенно близко к нам в трудные дни, надо решение, готовность видеть знаки Его присутствия — в проявлениях братской любви со стороны других членов церкви и человеческой доброты вообще, в промыслительных совпадениях, в словах Писания или церковных молитв, именно сейчас пришедших на память. Чтобы видеть это нужно выбрать это — и интерпретировать данные исходя из теории веры, а не теории уныния.
