Звучащие сегодня в адрес Церкви многочисленные обвинения грешат поверхностностью и искажениями фактов. Церковь просто занимается тем, чем и должна, считает председатель Синодального информационного отдела Владимир Легойда.
Церковь и государство срослись, клерикализм на марше, шагаем в Средневековье… Так или примерно так сегодня нередко характеризуют отношения Русской Православной Церкви и российского государства. Нет чтобы вспомнить о здравом смысле и остановиться в шаге от обобщений. Не можем. Бежим вперед (как многим кажется), на самом деле — стоим на месте. Это в лучшем случае. Я сейчас даже не о том, что люди, боящиеся возврата в Средневековье, нередко очень плохо себе его представляют. Я про другое. Давайте оперировать фактами и здравым смыслом, а не эмоциями и симпатиями.
Неоправданные претензии
Когда говорят, что Церковь слилась с государством, что конкретно имеют в виду? Какие возможны варианты?
Первый. Государство подчинило себе Церковь, и «церковная верхушка» делает то, что говорят кукловоды со Старой площади. В общем, привет от Петра Великого. Но, помилуйте, государство сегодня никак, повторяю, никак совершенно не вмешивается во внутренние дела Церкви. Открывать или не открывать епархии, каких и куда назначать священников, с какими выступлениями выходить в медийное пространство, где и когда проводить молебны — эти и другие вопросы устроения церковной жизни, а также отношений церкви и общества Русская Православная Церковь решает самостоятельно. Ответственно заявляю это как непосредственный участник взаимодействия с государством в последние три года.
Есть в этом, первом, варианте и два «мягких» подварианта: а) государство использует Церковь в качестве идеологической скрепы общества; б) Церковь поддерживает только чиновников и правящую партию. Во втором случае сразу могу сказать, что это не так. И если бы Церковь отдавала предпочтение правящей партии, она никогда не вступала бы в диалог с другими, не критиковала бы законопроекты, которые инициирует «Единая Россия». Более того, храм — единственное место, где мирно встречаются представители разных политических взглядов и партийных предпочтений, потому что у Чаши Христовой эти ценности отходят на второй план. Отступают перед главной ценностью жизни человека. По поводу идеологической скрепы: да, государственные мужи сегодня нередко апеллируют к православным и вообще религиозным ценностям. И что? Не нравится? Пусть лучше ругают? Так мы это проходили в XX веке. Довольно, мне кажется.
Второй вариант. Церковь наращивает свое влияние, клерикализация вышла из берегов и грозится затопить все «здоровые силы». Сам термин «клерикализация» настолько размыт в наше время, что его используют для осуждения любых попыток Церкви выйти за рамки гетто, в котором она существовала весь советский период. Тогда как исторически им описывали стремление религии получить политическую власть, то есть заменить или подчинить светский государственный аппарат. Для Церкви такая «клерикализация» самоубийственна. Именно поэтому у нас священникам строго запрещено выполнять любые властные функции, во всех ветвях власти. Запрещено. Это твердая и принципиальная позиция.
Да, Церковь хочет и может влиять на общество и делает это. А как иначе? В свое время маленькая община христиан в Римской империи изменила ход истории человечества. И сделала это не огнем и мечом, а примером и убеждением. Идеи всегда конкурируют. Или в современном мире, с его пластиковой моралью, супермаркетовскими развлечениями и девиациями, возведенными в норму, не может звучать Евангелие? Не надо ошибочно принимать за клерикализацию выполнение Церковью своей обычной миссии — проповеди.
Будучи предметом внутреннего мира человека, его закрытых для окружающих отношений с Богом, вера проявляется в следовании своим представлениям о добре и зле в публичной сфере. Если христианин является противником абортов, разве он не может, будучи, скажем, депутатом или чиновником, отстаивать эту точку зрения, мотивируя ее своими взглядами? Если не может — значит, он ханжа и лицемер, а если может и делает, то вовсе не проводник клерикализации, а просто последовательный верующий человек.
Наконец, третий вариант. Церковь и государство занимаются взаимовыгодным сотрудничеством. А вот с этим я готов согласиться. Только я никак не могу взять в толк, а чего здесь плохого? Лучше, что ли, чтобы государство было агрессивно настроено по отношению к Церкви?
Утопия чистого секуляризма
Давайте разбираться дальше. Есть ли где-нибудь в тех странах, которые приводятся как пример для подражания, такие отношения, которые назвали бы чистым секуляризмом? Или это утопия, которая возникает в головах тех, кто просто не переносит все, что связано с религией?
Активистка движения Femen, вероятно, претендующая на роль видного теоретика секуляризма, сообщает из Парижа, как Ленин из Разлива, что Франция — «атеистическое государство». Может быть, если бы она овладела какими-нибудь интеллектуальными навыками, кроме тех, которые необходимы для пользования бензопилой Stihl, она бы сделала для себя массу открытий. Например, что президент Франции до сих пор формально назначает епископов в Эльзасе и Лотарингии, что жители этого региона изучают за государственный счет Закон Божий (не основы католической культуры!). Или что государственный бюджет Франции выделяет огромные средства на содержание большинства культовых учреждений страны, которые представляют историческую ценность. Но зачем все это? Чтобы рассуждать об отношениях Церкви и государства, достаточно уметь на камеру снимать и надевать майку, под которой ничего нет.
Не хотелось бы останавливаться на таких тривиальных вещах, как присяга президента США на Библии, как содержание американскими налогоплательщиками военных капелланов, как статус английского монарха как главы Церкви, как получение священниками в североевропейских странах зарплаты из госбюджета. Что там говорить, даже священник Русской Православной Церкви, служащий в Бельгии, получает там зарплату от местных властей.
Итог прост. Во всех странах, где государство и религиозные организации не пытаются уничтожить друг друга, они заинтересованы во взаимной помощи и поддержке. И это вовсе не сращивание, не клерикализация, а выполнение воли верующих людей, рассчитывающих на государство как на гаранта их религиозных прав, пользование которыми не ограничивается молитвой за закрытыми дверями — чтобы никто не видел.
Еще живы те, кто помнит попытку создания государства «чистого секулярного» общества в советское время. Это утопия, и даже тут всей злобы людей, ненавидящих веру, не хватило, чтобы полностью довести замысел до конца. Собор Василия Блаженного на Красной площади, в месте, которое было одним из символов атеистического режима, помнит выступления самых ярых секуляристов. И до сих молчаливо свидетельствует об утопичности их безбожных идей. Некоторые, однако, продолжают вдохновляться идеями отделения церкви от общества, от образования, от культуры, от российской истории. Желание создать нового советского человека уже один раз разрушило наше общество. Неужели теперь мы будем вновь пытаться форматировать сознание людей по лекалам западной либерально-секулярной утопии?
Христианизация жизни
На слуху сейчас введение курса Основ религиозной культуры и светской этики народов России, военных священников в армии, а также вопрос церковной собственности.
Знание своей культуры — вот цель этого курса. Но если ты не хочешь знать религиозную культуру своей страны, то хотя бы имей представление об этике отношений между людьми. Вот посыл, обращенный прежде всего к родителям школьников. Очень хорошо, что люди могут сделать осознанный выбор. Церковь выступала за него на всех этапах работы с этим проектом. За имперский период ничто не повредило православной вере больше, чем принудительное обучение догматам и справочки о ежегодном причащении для государственных служащих. Это пародия на роль Церкви в государстве, и мы не хотим ее повторения. То, что в школе сейчас не навязывают православные каноны, — это гарантия независимого существования, олицетворение нашей способности не стать машиной государственной идеологии. Что так же неприемлемо, как быть мишенью государственной идеологии, которой нас пытались сделать при Советах.
Военные священники — это опять-таки реакция на запрос гражданского общества, которое заинтересовано, чтобы в армии кто-то говорил о духовно-нравственных нормах, о том, что человеческое достоинство новобранцев равно человеческому достоинству старослужащих, в конце концов. Или хотя бы мог по-отечески выслушать. Кстати, все почему-то забывают, что священник (раввин, мулла) не научит выполнять приказ, который заведомо противоречит традиционным ценностям, будь то христианские, мусульманские или иудейские. Это явно не в интересах тех, кто хочет видеть армию слепым орудием государственной воли.
А насчет собственности совсем просто. Присоединяясь к Совету Европы, который трудно заподозрить в клерикализме, еще в 1996 году, Россия взяла на себя международные обязательства возвратить всю реквизированную в советское время собственность религиозных организаций. Так что противникам возвращения церковных зданий законным владельцам следует судиться с Советом Европы, обвиняя его в сращивании с мракобесами.
Заключу тем, что церковно-государственные отношения, конечно, не идеальны. Подчас отсутствует адекватная законодательная база, действует «телефонное право», недостаточно открытости. Увы, некоторые клирики не выдерживают искушения и пользуются своими отношениями с властями предержащими не в целях христианского свидетельства. Эти проблемы известны, и Церковь намерена их не замалчивать, а разрешать. Скажу одно: церковно-государственные отношения были бы намного хуже, если бы их стали строить с позиции социальной утопии, клерикальной или секулярной. Это одинаково вредно и для Церкви, и для общества.
…А что на самом деле происходит в нашем обществе? А происходит христианизация нашей жизни. Сложно, медленно, непоследовательно, проблемно… Между прочим, происходит и рост влияния других традиционных общин (исламизация, иудеизация, буддизация), которые вместе свидетельствуют своим общинам и всему российскому обществу о базисных традиционных ценностях, скрепляющих наш народ на основе добра и справедливости.
Источник: Эксперт
