«Раньше я не разрешала называть себя мамой». История женщины, для которой нет чужих детей

«Я — мама девятерых детей», — говорит на публичных выступлениях Мария Львова-Белова, чтобы привлечь внимание публики. И у нее получается — в это трудно поверить, когда видишь перед собой энергичную молодую женщину. «Рожденных у меня пятеро, остальные — приемные», — добавляет она, и все немного расслабляются. Но на самом деле тех, кого она называет детьми, а они ее — мамой, гораздо больше.

У Марии в Пензе несколько проектов помощи молодым людям с инвалидностью, самый известный — «Квартал Луи». Это общественно-церковный проект, который назвали в честь Луи Армстронга, известного джазмена:

«Он был ребенком одаренным, но, как бы сейчас сказали, без перспектив, а стал легендой. Надеюсь, у наших ребят получится так же», — говорит Мария.

Ассоциация с музыкой не случайна — по образованию она дирижер биг-бенда.

Все началось 10 лет назад, когда я узнала, что в детской городской больнице есть дети-отказники — те, от кого отказались после родов или которых нашли на улице, забрали из неблагополучных семей. К этому времени я сама родила двоих детей, получила музыкальное образование и преподавала.

Когда я увидела этих отказничков, во мне все перевернулось. Пока их не определили в детский дом, они находятся в больнице, и в этот момент они еще пока не «государственные», но уже и не «родительские». Мне захотелось поддержать их. Я не могла это оставить как есть, поэтому собрала команду волонтеров. Кстати, среди нас была Анна Кузнецова — теперь она уполномоченная по правам ребенка.

Мы просто ходили к малышам, мыли их и читали сказки, «бросая» своих детей. Это может прозвучать жестко, но мне кажется, что неправильно посвящать всю жизнь только своим детям. У женщины должны быть и другие задачи, интересы. И свое дело я нашла в поддержке тех, кому труднее.

Основная часть ребят-отказников с ДЦП после 18 лет попадает в дома престарелых и психоневрологические диспансеры. Там, как правило, плохие условия. Так получилось, что наша семья переехала, и старый дом остался пустым. Я захотела поселить там несколько человек — это точно лучше дома престарелых. Мы всё перестроили, несколько меценатов выкупили наш дом. Но когда помещение было готово, отказались все ребята, кроме одного. Я думала, что сейчас сделаю их счастливыми, а в итоге никто не хотел ехать. Но их можно понять: жизнь научила относиться ко всему с недоверием.

Пришлось уговаривать каждого по отдельности. Так появился «Квартал Луи». Я понимала, что в детском доме много ребят с тяжелыми формами заболевания, которые не смогут сами жить в «Квартале».

«Квартал» — это буферная зона. За четыре года мы даем им образование, готовим к самостоятельной жизни, затем они переезжают в свои квартиры. Но есть и другие ребята, за которыми нужен постоянный уход. Так родился проект «Дом Вероники».

Святая Вероника — та самая женщина, которая подала плат Христу, когда Он нес крест по улицам Иерусалима на Голгофу. Его лицо было все в поту и крови, и она хотела хоть как-то облегчить Его страдания. Мы также хотим облегчить жизнь наших ребят с тяжелыми формами инвалидности, изменить ее и качественно улучшить. «Дом Вероники» не предполагает переезд — каких-то ребят мы можем перевести в «Квартал», но большинству нужен постоянный уход. Они с нами до конца.

В «Доме Вероники» на втором этаже есть хостел, который обслуживают наши ребята. Он зарегистрирован в интернет-сервисе поиска жилья для туристов, но там по техническим причинам нельзя указать, что сотрудники — люди с инвалидностью. Поэтому у некоторых людей по приезде иногда бывает шок. Но за все время только четыре человека развернулись и уехали — остальные оставались.

Самое интересное было во время чемпионата мира по футболу, когда к нам приезжали иностранцы на матч в соседнем Саранске. Мы как раз только открылись, и цены были очень приятные. Приехали гости из девяти стран — все общались, обнимались, фотографировались с нашими ребятами. Было круто.

Разница в отношении к инвалидам у наших людей и иностранцев, конечно, есть. За границей эта культура уже давно, а у нас все только начинается.

Там не нужно никому рассказывать, что инвалид — такой же человек, просто ему нужен свой подход, все и так это знают. Но в России ситуация стала меняться. Тут дело даже не в пандусах — важно отношение. Невозможно моментально сделать все здания страны доступными для инвалидов. Этого никогда не было в России. А вот отношение людей можно изменить гораздо быстрее. Нормально, когда незнакомый человек подходит и предлагает помощь инвалиду. Или таксист, который не развернулся и не уехал, увидев человека в инвалидном кресле. Одно время прямо беда была — никто не хотел во­зить моих ребят. Это же не пандус виноват, что водитель не хочет брать колясочника.

Чтобы максимально поменять отношение к инвалидам, они должны быть везде. Заходишь в магазин, а там девочка за кассой на коляске. В кафе раскладывать салфетки должен человек с синдромом Дауна. И вот тогда мы перестанем их бояться. Например, приехал человек в гостиницу, а там администратор — колясочник. Худо-бедно ему придется с ним общаться, и в итоге он поймет, что в этом нет ничего страшного.

По нашей статистике 80 % людей никогда не сталкивались с инвалидами в Пензе, а их в нашем городе 3000 человек. Где они? Их как будто нет.

Вот пример того, как меняется отношение к инвалидам. У нас есть Ваня, первый студент-колясочник на очном отделении в Пензенской области. А университет еще недавно вообще был не приспособлен к передвижению на коляске. Мы наняли человека, который на руках поднимал его на нужный этаж, а первое время декан лично провожал его до туалета — никто не знал, что делать с Ваней. И понемногу в университете появилась та самая «доступная среда»: туалеты перенесли на первый этаж, установили пандусы.

Встреча с инвалидом — это встреча с самим собой. Ты смотришь на физически ограниченного человека, любящего эту жизнь, целеустремленного, человека, который занят делом. И задаешься вопросом, почему сам не любишь жизнь, почему ничего с ней не делаешь?

Поэтому многие люди боятся инвалидов, не хотят с ними общаться. Им стыдно за самих себя, лежащих с пивом перед телевизором и ноющих, что жизнь проходит. А в это время колясочник с полугодовым водительским стажем доезжает из Пензы до Адлера на своей машине. Даже я не рискну отправиться в такое путешествие, хотя вожу нормально. А мой подопечный — смог. Еще пример: одна из моих девочек-колясочников, поэтесса Елена Торшина, прыгнула с парашютом. Звонила мне, кричала в трубку от радости. В этот момент я была счастлива не меньше нее.

У меня отношение к подопечным из «Квартала» как к равным — у меня нет жалости. Да, они на коляске — ну и что? Я их жалею не как инвалидов, а как детей, которые многое пережили в прошлом.

Практически у каждого из них было предательство близких, одиночество, унижение, дедовщина в детском доме. Я счастлива, что сейчас их жизнь изменилась.

Когда я первый раз зашла в детский дом, я жутко рыдала. Я не умею дистанцироваться от чужих проблем и погружаюсь в них с головой. Поэтому я сразу полезла всех обнимать и целовать, но при этом травмировалась сама и травмировала детей — так делать нельзя. Они будут думать, что ты теперь с ними навсегда.

Раньше я не разрешала называть себя мамой. Если я — мама, то ребенок должен жить со мной. Это же нечестно, что он — в детском доме, а я в своем, уютном.

Но прошло время, и я разрешаю это делать. Для них важна поддержка взрослого человека, им важно говорить «мама». Муж смеется и не может понять, кто мне звонит. Когда я отвечаю: «Да, сын, привет», там могут быть кровные дети, приемные дети, кто-то из «Квартала Луи», «Дома Вероники» или вообще из детского дома.

У каждого должна быть мама, хоть в каком-нибудь ее варианте. Это лучше, чем вообще никакой.

Участники проекта о том, кто для них Мария

Подготовил Кирилл Баглай
Фото Юлии Маковейчук