Тема спасения атеистов меня не отпускает. Вернее, не отпускают сами атеисты, объясняющие в комментариях к прошлой моей колонке, почему им мёдом по сердцу пришлась новость из Ватикана — насчет папского заявления, дескать, атеисты спасены, и напротив, наждаком по сердцу — последующее опровержение.
Не в том дело, говорят они, что мы надеемся на местечко в раю. Не нужно нам это местечко, в рай мы не верим. Но вот вы, христиане, вы же тут, рядом, мы на одной планете с вами живем, в одной маршрутке ездим... и нам не все равно, как вы к нам относитесь. Мы всегда подозревали, что вы смотрите на нас как на второй сорт, но тут, прочитав новость, понадеялись, что вы образумились и сочли нас равными себе. Оказалось, рано радовались — вы все-таки считаете нас ниже себя, вы превозноситесь над нами... что и требовалось доказать.
Я сейчас слегка утрирую, но мысль именно такая. Если бы верующие уважали атеистов и относились бы к ним как к равным, то считали бы, что и атеисты спасутся. В противном случае — это пренебрежение, превозношение.
Конечно, над этим можно смеяться, конечно, это более чем странная логика. Но можно не смеяться, а задуматься: как же на самом деле мы, христиане, относимся к неверующим и инаковерующим? Так ли уж неправы атеисты в своих обвинениях?
Сразу скажу: есть сколько угодно примеров, когда христиане действительно смотрят на всех остальных свысока, испытывают к ним брезгливую жалость, воспринимают как умственно и нравственно неполноценных людей. Доказывать это — все равно что ломиться в открытую дверь.
Можно, конечно, обсуждать — а насколько оно часто встречается? Что, неужели все христиане задирают нос перед атеистами? Но разве возможна здесь хоть какая-то статистика? У каждого из спорщиков свой личный опыт, своя история отношений с верующими и неверующими, что-то помнится лучше, что-то хуже... но то, что сидит в памяти, кажется репрезентативной выборкой. Установить истину поэтому невозможно, и все оценки могут быть лишь приблизительными, размытыми: изредка, иногда, кое-где, порой, подчас, нередко, частенько, довольно часто, как правило...
В еще более бесплодные дебри можно углубиться, уточняя смысл слов «снисходительно», «пренебрежительно», «свысока». Тут вообще приходится плясать даже не от личного опыта, а от смутных ощущений, от субъективного восприятия чужой речи. Я, допустим, считаю, что вот в этой фразе никакого пренебрежительного оттенка нет, а вы считаете, что есть. И наши позиции имеют абсолютно одинаковое право на существование.
Но вот действительно важный вопрос: а как христианам следует относиться к нехристианам? То, что мы все в той или иной мере не дотягиваем до христианского идеала, это понятно, но идеал-то в данном случае каков?
Общее место — надо любить всех людей, в том числе и не уверовавших во Христа. Но может ли любовь сочетаться с чувством превосходства, пренебрежения, а то и презрения?
Теоретически — нет. «Любовь не превозносится», как знаем мы из 1 Кор. 13:4. Практически — да, бывает. Причем я не о прихожанах, кидающих монетку нищим у церковной ограды — я о более серьезных случаях, о социальном служении. Все ли добровольцы, помогающие бомжам (из христианской любви, разумеется!) считают их, бомжей, равными себе? Все ли сестры милосердия, посещающие пациентов психоневрологических интернатов, настолько святы, что не испытывают к своим подопечным никакого пренебрежения? Более того, любой ли батюшка, на исповедь к которому придет, допустим, содомит, не взглянет на этого грешника свысока — даже произнося при этом абсолютно правильные слова?
Но, видимо, если любовь идет бок о бок с чувством превосходства — это какая-то несовершенная, недоделанная любовь. А до совершенной еще надо дорасти (и вовсе не факт, что за время своей земной жизни успеешь). По крайней мере, чем более христианин духовно развит, тем лучше он умеет отслеживать в себе и давить это чувство превозношения. Тем меньше в нем фарисея («благодарю тебя, Боже, что я не таков, как этот мытарь»), тем ближе он ко Христу, Который не презирал и не отвергал никого из приходящих к Нему — ни прокаженных, ни пьяниц, ни проституток, ни представителей «кровавого режима».
Христианин в идеале вообще никого не должен презирать, никого не должен считать ниже себя, хуже себя — будь это фанатики-исламисты, будь это вороватые чиновники, будь это всяческие нетрадиционные меньшинства, будь это атеисты... атеисты в этом ряду вообще не занимают какого-то особого места, как, впрочем, и все остальные. Расстояние от центра окружности до любой из ее точек, как известно, одинаковое.
Но это вовсе не значит, что христианин должен быть слеп к чужому греху и к чужому духовному состоянию. На другого человека надо глядеть с трезвой любовью. То есть — не рисовать себе на его месте некий сияющий образ, а понимать: вот тут он прекрасен, тут — как все, а тут — духовно поврежден, и вот так-то и так-то ему можно помочь. Конечно, чтобы вынимать сучки из чужих глаз, сперва нужно вынуть бревно из своего... но мы же сейчас об идеале говорим, верно? О воображаемой ситуации, что свое бревно уже вынули...
Что же касается атеистов, то разница между ними и нами, христианами, лишь в том, что мы уверовали во Христа, а они — нет. Мы стремимся к спасению (то есть к пребыванию с Богом в вечности), а они — нет. Значит ли это, что мы лучше, а они хуже? Нет, не значит. Можно ли говорить, что астматик, который принимает таблетки, лучше астматика, который таблеток не принимает? Не принимающий — ошибается, но ошибка не унижает его автоматически. Если я, христианин, люблю атеиста — то, конечно, испытываю дикий страх за него: он же погибнет, если не уверует! Поэтому я говорю ему о Христе, призываю сделать духовный выбор, и если он делает не в пользу Христа — меня это расстраивает. Но мне и в голову не придет считать, что он — хуже меня, что он глупее, злее, похотливее, завистливее, и так далее. В том-то и ужас ситуации, что самих по себе высоких моральных качеств еще недостаточно для спасения. Будь мы все настоящими христианами — мы любили бы атеистов и постоянно испытывали бы душевную боль за них. Ни о каком превозношении, ни о каком горделивом чувстве «я хороший и спасусь, а они плохие и погибнут» и речи бы возникнуть не могло.
Ну а если мы ненастоящие христиане — то как же не превозноситься-то? Обязательно превознесемся. То есть упадем.
Главное — потом встать.
