Маркс и религия

5 мая исполняется 195 лет со дня рождения великого немецкого философа и революционера Карла Маркса, создателя марксизма. Под знаком этого учения наша страна прожила 70 лет, и сейчас еще многие не могут определиться в своем отношении к амбивалентному советскому периоду, был ли он безусловным злом или безусловным добром.

Благочестивый гимназист

Бьюсь об заклад, читатель: ты бы сам, скорее всего, ни за что бы не угадал, кто написал эти строки:

«Единение с Христом состоит в самом тесном и живом общении с ним, в том, что мы всегда имеем его перед глазами и в сердце своем и, проникнутые величайшей любовью к нему, обращаем в то же самое время сердце наше к нашим братьям, которых он теснее связал с нами, за которых он также принес себя в жертву... Таким образом, единение с Христом дает радость, которую эпикуреец напрасно стал бы искать в своей поверхностной философии».

Эти благочестивые рассуждения принадлежат не кому-нибудь, а Карлу Марксу. Они взяты из его выпускного гимназического сочинения, написанного на тему «Единение верующих с Христом по евангелию от Иоанна». Будущему основоположнику научного коммунизма и не менее научного атеизма на момент окончания гимназии в 1835 году было 17 лет.

Мы можем только строить предположения, был ли юноша Маркс искренен в своем сочинении, или он писал так потому, что ему просто надо было получить аттестат зрелости и дальше поступать в университет. В любом случае на себя обращает внимание то, что в сочинении практически не затрагиваются догматические основания единения верующих со Христом. О христианстве говорится преимущественно как об определенной нравственной концепции. Некоторые исследователи формирования марксизма как учения в связи  с этим говорят, что уже по этому сочинению можно увидеть начало отхода Маркса от религии. Действительно, нравственность без догматики – вещь довольно ненадежная.

«Вот что бывает, когда еврей отрывается от синагоги»

Между тем маленького Карла крестили в христианскую веру только в шестилетнем возрасте. Дело в том, что и его мать, и его отец происходили из семей потомственных раввинов. Дед по отцу, нрапример, был трирским раввином (Трир – родной город Маркса). Впрочем, Генрих Маркс еще в юности решительно порвал с родным домом и, несмотря на одиночество и бедность,  упорным трудом получил хорошее светское образование и стал успешным адвокатом. По убеждениям он был типичным сыном века Просвещения, поклонником Руссо и Вольтера. В 1815 году, когда Трир и вся Рейнская область вновь отошли Пруссии, прусский король издал указ, чтобы в бывших французских областях всех евреев отстранили от государственных должностей. Отцу Карла Маркса запретили заниматься адвокатурой. Тогда Генрих Маркс перешел в лютеранство, но детей крестить не стал. Он боялся своей семидесятилетней матери, потомка многих поколений раввинов. Лишь после ее смерти в 1824 году и все дети советника юстиции Генриха Маркса перешли в христианскую веру.

Можно предположить, что на бурный, квазирелигиозный темперамент и характер основоположника марксизма повлияло и его происхождение, сформированное долгими поколениями раввинов, толкователей Торы и Талмуда и вождей иудейских религиозных общин. Как однажды иронично выразился в адрес своего оппонента – российского политика, атеиста и сугубо светского еврея один из лидеров российского религиозного еврейства – «вот что бывает, когда еврей отрывается от синагоги. Друг, лучше вернись в синагогу обратно!».

Годы бури, натиска и духовной смуты

Итак, 1835 год – год окончания гимназии Марксом и его поступления в Боннский университет. И это же год выхода в свет книги немецкого теолога Давида Штрауса «Жизнь Иисуса». Автор специально подчеркивал, что его книга – это биография Иисуса, просто человека, но не Христа – потому что имя «Христос» является уже религиозной характеристикой. Штраус первый использовал гегелевскую философию для целей критики религии. Его книга положила начало движению младогегельянцев, которые сделали из философии Гегеля атеистические выводы. «Жизнь Иисуса» сильно повлияла на часть немецкой интеллигенции, открыла дорогу ее радикализации и ожесточенной борьбе с религией. Для Штрауса, например, евангельские рассказы – это мифы, сложившиеся в недрах первых христианских общин.

К младогегельянцам принадлежал сначала и молодой Карл Маркс. Интересно, что он, как и его будущий соратник Ф. Энгельс, сначала был атеистом и революционным демократом, оставаясь при этом идеалистом. Материалистом и коммунистом Маркс станет лишь позже. Формирование этих молодых людей, их идейные поиски и смена мировоззрений были стремительными и бурными. И очень многое было завязано именно на религиозную проблематику. Так у Фридриха Энгельса (в его школьной характеристике было написано, что в гимназии он выделялся «религиозностью, чистотой сердца, благонравием и другими привлекательными свойствами») в его письмах к братьям Греберам (1838 – 1841 гг.) – очень ценном источнике для изучения раннего этапа духовного развития Энгельса – вопрос об отношении к религии занимает главное место.

Еще в 1837 году (Ф. Энгельс родился 28 ноября 1820 года) он пишет стихотворение:

Спустись, о Божий сын, Христос,

Я жду тебя в юдоли слез,

О, унеси все беды!

Позже впитанная в детстве вера вступила в противоречие со все более  усваиваемыми рационалистическими принципами. Он пишет Греберам через два года: «Я молюсь ежедневно, даже почти целый день об истине; я стал так поступать с тех пор, как начал сомневаться, и все-таки я не могу вернуться к вашей вере; а между тем, написано: просите и дастся вам. У меня выступают слезы на глазах, когда я пишу это, я весь охвачен волнением, но я чувствую, что не погибну; я вернусь к Богу, к которому стремится все мое сердце».

Но каким же стремительным (и по-своему логичным) было его идейное развитие! Судя по его переписке еще в июле 1839 года он – поклонник философии религии Шлейермахера, и считает, что «религия – дело сердца». В октябре 1839-го он уже «восторженный штраусианец». Через месяц, в ноябре, он пишет: «Я как раз на пороге того, чтобы стать гегельянцем». А еще через месяц он приписывает Гегелю свои уже атеистические воззрения, говоря, что, согласно гегелевской философии, «человечество и божество по сути тождественны».

Критика неба становится критикой земли

Так или иначе, путь к материалистической философии Марксу и Энгельсу проложил радикальный разрыв с религией, осуществленный еще в рамках младогегельянского движения. Он предшествует их и философскому, и политическому самоопределению. Маркс пошел дальше своих бывших соратников по левому гегельянству (Б. Бауэр, А. Руге), по ходу дела безжалостно разрывая сложившиеся дружбы и личные отношения, раз между друзьями больше нет былого идейного единства. Такая установка (политические взгляды выше интересов личной дружбы) вообще очень характерна для идейных революционеров. Почти через тридцать лет эту установку доводит почти до абсурда в знаменитом «Катехизисе революционера» Сергей Нечаев (послуживший прототипом Петра Верховенского в «Бесах» Достоевского):

«Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционерным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции».

Принято говорить, что Маркс не так уж плохо относился к религии, считая ее «сердцем бессердечного мира». Действительно, он пишет:

«Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия — это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа». («К критике гегелевской философии права. Введение»).

Но все же не надо закрывать глаза на то, что основоположник научного атеизма был убежденнейший и последовательнейший противник религии. Например, в своей докторской диссертации «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура» (1841 год) 23-летний Маркс, еще будучи идеалистом, резко противопоставляет философию и религию, отождествляя первую с разумом, а вторую – с неразумием. Он пылко говорит в «Введении»:

«Философия, пока в ее покоряющем весь мир, абсолютно свободном сердце бьется хоть одна еще капля крови, всегда будет заявлять – вместе с Эпикуром – своим противникам: “Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто присоединяется к мнению толпы о богах ”. Философия этого не скрывает. Признание Прометея

По правде, всех богов я ненавижу

есть ее собственное призвание, ее собственное изречение, направленное против всех небесных и земных богов, которые не признают человеческое самосознание высшим божеством. Рядом с ним не должно быть никакого божества… Прометей – самый благородный святой и мученик в философском календаре».

Маркс на самом деле гораздо более умный и хитрый критик религии, чем французские просветители или младогегельянцы. Первые простодушно считали, что религия произошла от встречи дурака с мошенником. Вторые же думали, что религию, Церковь и «христианское государство» можно уничтожить силой одной интеллектуальной критики, что с ними  можно справиться лишь посредством духовной, умственной борьбы.

Маркс тоже считает религию крайне вредным делом, ведь она «священный образ человеческого самоотчуждения», поскольку оправдывает и санкционирует по его мнению несправедливость и неразумность этого мира. Но она для Маркса не причина, как для младогегельянцев, а следствие этой неразумности. Это превратный и несправедливо устроенный мир, в котором человек потерял и не обрел самого себя, порождает религию. Посредством веры в Бога и посмертное воздаяние человек убаюкивает и успокаивает самого себя, примиряется с ужасами  посюстороннего, единственно действительного мира. Поэтому религия и есть по Марксу опиум народа, его духовная услада.

Так что, считает он, чтобы устранить религию, сначала надо сделать разумным мир, перестроить его на справедливых началах. А это требует практических усилий, действий народных масс, революции – не на бумаге и в умах критических критиков, как для младогегельянцев, а в действительности. Это требует баррикад, восстаний, гражданской войны, диктатуры пролетариата. Так по Марксу «критика неба превращается в критику земли, критика религии – в критику права, критика теологии – в критику политики». Так что

«упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзий о своём положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях. Критика религии есть, следовательно, в зародыше критика той юдоли плача, священным ореолом которой является религия». («К критике гегелевской философии права. Введение»).

Что общего в марксизме с религией, или о православных коммунистах

Однако что в Марксе и марксизме было от религии, своего рода превращенной религиозной формой, так это страстное стремление к преображению жизни, к тому, чтобы теория и практика стали единым целым, чтобы философия стала совершенно мирской, а мир – полностью разумным. Категорическое неприятие зла и страданий в мире, требование нерелигиозного воскресения жизни «здесь и сейчас», на Земле, порождает неприятие традиционной философии как абстрактного умствования, не имеющего отношения к реальному миру. Поэтому Маркс и говорит в своих «Знаменитых тезисах к Фейербаху», что «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».

Получается, что Маркс в каком-то смысле перенес на здешний, посюсторонний мир, вложил в него свои скрытые религиозные стремления, раз стал считать, что он может стать столь же гармоничным, как Рай, что Неба стоит искать здесь, на Земле. Пусть он утверждает, что религия «не причина мирской ограниченности, а лишь ее проявление», и что ее возникновение и господство объясняются тем, что этого требует превратно устроенный мир. Но марксизм в своих исходных установках превратно религиозен. На место Бога, подвергшего Себя предельному умалению, истощению и смерти, в марксизме становится самый неимущий и нищий класс, пролетариат, который путем радикальной революции приобретет все, и тогда последние станут первыми. Пролетарский интернационализм становится на место «во Христе нет ни эллина, ни иудея», а коллективизм и классовая солидарность на место братской любви.

Как вспоминает политолог Федор Бурлацкий, один из авторов «Морального кодекса строителей коммунизма» (его приняли на 22 съезде КПСС в 1961 году), при написании кодекса «мы стали фантазировать. Один говорит “мир”, другой ― “свобода”, третий ― “солидарность”… Я сказал, что нужно исходить не только из коммунистических постулатов, но и также из заповедей Моисея, Христа, тогда все действительно «ляжет» на общественное сознание…  Это был сознательный акт включения в коммунистическую идеологию религиозных элементов. Буквально часа за полтора мы сочинили такой текст, который в Президиуме ЦК прошёл на “ура”».

Сейчас, через 20 лет после гибели СССР, стали встречаться люди, которые называют себя православными коммунистами, что, конечно, является химерическим понятием. Они говорят, что для них равно приемлемы Христос и Ленин, что они их уважают в равной степени. Лидер КПРФ Геннадий Зюганов утверждал, что первым коммунистом был Иисус Христос, и что Нагорная проповедь написана не хуже «Морального кодекса строителя коммунизма»: «Если вы возьмете Моральный кодекс строителя коммунизма и Нагорную проповедь Иисуса Христа и положите рядом, то вы ахнете: они совпадают полностью по тексту».

Это, конечно, не так. Главное, что язык Нового Завета и Нагорной проповеди не знает проповеди и призывов к ненависти и вражде к людям. См., например, 11-ый пункт «Морального кодекса»: «Нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов». Маркс решил бороться с земной несправедливостью земными же средствами, уничтожить ее на практике. А это радикально исказило какие-то исходные нравственные установки в человеке, привело к культивированию ненависти и огромному насилию.

Сложность советского проекта, то, что общественное сознание в нашей стране до сих пор не может определиться в своем к нему отношении и ходит по замкнутому кругу, объясняется тем, что он содержал в себе религиозные цели в их превращенном и извращенном виде. Добро и зло слились тут в каком-то неразрывном симбиозе. Советский мир был одновременно и человечнее, и бесчеловечнее того мира, в котором мы живем сейчас. Несмотря на всю привлекательность многих его моментов и черт (стремление к равенству и демократичности, очень высокая оценка культуры и образования, забота о детстве и др.), все же необходимо признать, что нельзя человечность и гуманизм приобретать за счет бесчеловечности, пользуясь ею. Вспоминая пролитые реки крови в революцию и Гражданскую войну, или жестокую коллективизацию, хочется сказать: вот что бывает, когда христиане отрываются от Церкви. Лучше бы всем сегодняшним православным коммунистам, да и всем безусловным поклонникам советского проекта просто обратно вернуться в Церковь.

Фото анонса: Wolfgang Sauber, Mexico City - Palacio Nacional. Mural by Diego Rivera showing the History of Mexico: Detail showing Karl Marx.

5
1
Сохранить
Поделиться: