Ответ простой: несомненно будет. Ничего не изменится ни в том историческом факте, что Христос воскрес из мертвых, ни в том, что Он жив сейчас, ни в той таинственной и спасительной перемене, которое Воскресение Христово совершает в наших жизнях. На время распространения опасного вируса изменятся только формы, в которых мы будем отмечать этот праздник — но не его содержание.
Да, тысячи верующих, следуя призыву священноначалия, будут мысленно соприсутствовать на праздничном богослужении через онлайн- и ТВ-трансляции. Да, пасхальная трапеза пройдет в узком семейном кругу. Многим придется пожертвовать привычными традициями святить в храмах куличи, яйца, пасхи и совершать еще некоторые обряды, которые любят даже люди малоцерковные. Освящение куличей и другие обряды сами по себе не являются чем-то пустым — у них есть свой смысл и значение, но они не являются главным в Пасхе.
С одной стороны, мы переживаем из-за отказа от столь нам привычного и любимого. А с другой — это временное изменение форм дает нам возможность по-особому прожить Пасху в нынешнем году. Возможность по-особому прочувствовать, находясь в наших собственных домах, самое главное: Христос умер и воскрес — и мы вместе с Ним умерли и воскресли для новой жизни.
Многие видят в сложившихся обстоятельствах что-то пугающее, почти апокалиптическое. Конечно, некоторые люди всегда склонны видеть антихриста в каждом темном углу и три шестерки на любой магазинной упаковке, но сейчас встревожены далеко не только они.
Люди вокруг нас тоже обеспокоены — как опасностью заразиться, тяжело заболеть или даже умереть, так и экономическими последствиями карантина. Кто-то остался без работы, кто-то может остаться без нее довольно скоро. Социальные сети шарахаются между все более безнадежным отрицанием и паникой. Есть в этом что-то принципиально новое, указывающее на совсем близкий конец времен? Нет, мы просто переживаем опыт неприятного пробуждения к тем реалиям человеческого существования, которые были очевидными для всех предшествующих поколений.
Церковь две тысячи лет существует в мире, по которому прокатывались волны эпидемий, причем несравненно более страшных, чем то, что мы переживаем сейчас.
Пандемия черной чумы в XIV веке истребила примерно четверть населения тогдашней Европы, а еще относительно недавно, в 1918-1019 годах, от «испанки» умерло от 50 до 100 миллионов человек.
Люди веками жили в мире, где смерть, и нередко мучительная, выглядывала из-за каждого угла, а человек, доживший до сорока пяти лет, считался глубочайшим стариком. Угроза, перед которой мы оказались сегодня, еще сто лет назад прошла бы незамеченной: людей за шестьдесят в любом случае было немного, а смерть в этом возрасте рассматривалась как природная неизбежность.
Беспрецедентные меры, которые государства мира принимают для сдерживания эпидемии, связаны не с беспрецедентным характером угрозы, а с тем, что за прошедшие сто лет ценность человеческой жизни выросла — как и ее продолжительность. В наши дни невозможность получить медицинскую помощь из-за перегрузки системы здравоохранения рассматривается как возмутительный скандал, которого власти ни в коем случае не хотят допускать.
Уровень достатка и безопасности в мире (по крайней мере, в развитой его части) за последние сто лет чрезвычайно возрос, возросли и требования к защите здоровья. И это очень хорошо.
Оглядываясь на историю мира и Церкви, мы никак не можем сказать, что творится что-то неслыханное и исключительное. Просто мы уже привыкли жить в очень комфортном и безопасном мире, в котором угроза смерти и некоторые неудобства, связанные с карантином, воспринимаются с огромной тревогой.
Но все эти, сами по себе отрадные, улучшения нашей жизни не изменили того, что мы вполне разделяем с нашими предками. Мы все — смертные.
То, что мы живем дольше и комфортнее, ничего не меняет в том непреложном факте, что мы умрем, хотя, возможно, и помогает нам от этого факта прятаться.
Мы, конечно, знаем, что люди вокруг нас умирают — социальные сети сделали нас свидетелями жизни множества знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых людей, — но это всегда про кого-то другого.
Пандемия напоминает о том, что это может быть и про тебя: даже если ты человек совсем не старый и крепкий, ты можешь заразиться и умереть. Конечно, и до этого было ясно, что все мы умрем, и многие из нас — довольно неожиданно. Но болезнь, о которой только и говорят в каждом выпуске новостей и на каждом обороте ленты в социальных сетях, привлекает внимание к этому факту.
Как реагировать на это настойчивое напоминание: «и ты человек, и ты смертен, и простолюдины, и мировые лидеры, и бедняки, и богачи — все умирают»?
У многих это вызывает растерянность, раздражение, поиски виноватых, веру в самые причудливые конспирологические теории.
Но в нашей традиции памятование о смерти — это нечто душеполезное и даже утешительное. Мы знаем, что земной наш дом, эта хижина, разрушится. Но мы также знаем, что мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный (2 Кор 5:1).
Каждую Пасху и не только — каждый день мы исповедуем веру в то, что Христос воскрес и победил смерть. Преподобный Серафим Саровский каждый день встречал приходящих к нему пасхальным приветствием: «Радость моя, Христос Воскрес!» В Святом Крещении мы приобщились смерти Господа Иисуса и разделили Его Воскресение. Как говорит апостол, итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни (Рим 6:4). В этой обновленной жизни у нас есть призвание и цель — служить Богу и ближним.
Эта истина — Христос воскрес из мертвых и даровал нам новую жизнь — оставалась неизменной и во времена «черной смерти», и во времена «испанки», и сейчас. Никакие внешние обстоятельства не могут ее изменить.
И в эту Пасху, говоря «Христос воскрес!», мы будем помнить, что это не просто традиционное приветствие — это свидетельство о том, что смерть побеждена и нам нечего бояться. Свидетельство, в котором в эти дни особенно нуждаются люди вокруг нас — и мы сами. Когда смерть напоминает нам о себе, мы напоминаем о Победителе смерти.
