«Вы — забытый писатель, сэр! Хрестоматийный классик, которого никто не читает!» — такие слова бросает великому писателю гость из будущего в пьесе Григория Горина «Дом, который построил Свифт». Нельзя сказать, что Свифт, чьё 345-летие отмечается 30 ноября 2012 года, совсем уж забыт. В каждой семье есть «Путешествия Лемюэля Гулливера». Кто-то, может быть, вспомнит, что Свифт — автор острых памфлетов. Но мало кто знает, что он — священник англиканской церкви, одна из ключевых фигур в политической жизни Британии XVII-XVIII веков и национальный герой Ирландии. А еще — человек трудной судьбы, с загадочной и мучительной личной жизнью: треугольник Стелла-Ванесса-Свифт вот уже триста лет интригует исследователей. Но главное — его жизнь была жизнью христианина.
Выбрал стезю священника
Хотя в свифтоведении было принято связывать мрачный характер писателя с его тяжелым детством, оно вовсе не было ужасающим. Да, его отец, мелкий судебный чиновник, перебравшийся в Дублин из Англии, умер в 27 лет, еще до рождения сына. Молодой вдове пришлось нелегко, но маленькому Джонатану нашли заботливую кормилицу-англичанку. С ней он до шести лет прожил в английском местечке под названием «Мирная гавань», где научился читать и писать. Его отдали в лучшую в Ирландии школу в Килькенни для детей «сливок общества» — помог дядя, который взял Джонатана на полное содержание. По окончании школы Свифт поступает в Дублинский университет, в рейтинге учебных заведений того времени занимавший третье место после Оксфорда и Кембриджа. Свифт живет полноценной студенческой жизнью: много читает, сочиняет, участвует в дружеских пирушках, не обходит вниманием представительниц прекрасного пола. Однокашники уважали его за остроумие, независимость, чувство собственного достоинства. В 1689 году, когда обстановка в Ирландии была очень нестабильной, Свифт уехал в Англию к матери. Та устраивает его секретарем к мужу своей знатной землячки — сэру Уильяму Темплу, видному политику. В его поместье в Мур-Парке Свифт прожил несколько лет (успев за это время получить степень магистра искусств в Оксфорде). Познакомился там со многими писателями, политиками, даже с королем Вильгельмом. В 1695 году был возведен в сан священника англиканской Церкви. Ему предлагали более престижные должности: офицерство в драгунском полку, службу в управлении ирландскими архивами — он выбрал низкооплачиваемую и не очень перспективную священническую стезю.
Национальный герой
Свифт получил место приходского священника в ирландском местечке Ларакор и звание доктора богословия. Но его тянуло в Лондон, где кипела политическая жизнь. Он начинает сочинять памфлеты, где в иносказательной форме отражает основные конфликты эпохи. В 1697-м появились памфлеты «Битва книг» и «Сказка бочки». О последнем он, вообще-то весьма строгий к себе, спустя много лет напишет: «Боже, какой я гений был, когда писал эту книгу!» Свифт рассказывает историю трех братьев, делящих наследство отца. Это три христианские деноминации: Петр — католичество, Джек — кальвинизм, Мартин — англиканство. Если по первым двум Свифт от души прошелся своей сатирической метлой (особенно досталось многочисленным тогда сектам), то история Мартина (англиканской церкви) рассказана им скороговоркой. Все исследователи единодушны: клирик англиканской церкви, Свифт не мог ее критиковать по этическим соображениям. Надо сказать, что ни одно произведение Свифта при его жизни не было опубликовано под его собственным именем. Очень уж лихо мела свифтовская метла, не обходя первых лиц Британии.
Свифт принял горячее участие в борьбе партий вигов и тори, поддерживая то одних, то других — но не в зависимости от политической конъюнктуры, а по зову души. При этом был глубоко убежден, что только равновесие между всеми политическими силами является гарантом стабильности в стране.
Его дружбы ищут и виги, и тори, но Свифт остался независимым — и материально, и внутренне. Он ненавидел спесь и высокомерие титулованных особ и хотя сам бывал высокомерным, колючим — но только с богачами. С простым людом всегда приветлив и участлив.
Это было время изнурительной войны «за испанское наследство», которую Англия вела против Франции. Свифт обрушился на политиков, которые наживались на войне, в памфлете «Поведение союзников». Памфлет произвел эффект разорвавшейся бомбы и сыграл едва ли не решающую роль в подготовке Утрехтского мира. «Вершителем судеб нации», остановившим войну, называли его биографы. Но Свифту чуждо было тщеславие. Другу, архиепископу дублинскому Кингу, он пишет: «Что касается моей карьеры, я никогда не сумею заставить людей поверить, как мне это безразлично».
Свифт и Ирландия
Свифт не любил Ирландию, в которой ему довелось родиться и служить: он был назначен деканом (настоятелем) собора святого Патрика в Дублине. Хотел остаться в Лондоне, но обстоятельства всякий раз возвращали его в эту «проклятую дыру», как в сердцах называл он эту страну в письмах к друзьям. И всю жизнь он, англиканский священник, защищал эту несчастную землю, в которой подавляющая часть населения была к тому же католической. Он ездил в Лондон добиваться отмены грабительских налогов, которые платило ирландское сельское духовенство в королевскую казну, боролся за права простых священников…
Когда английский парламент, чтобы устранить конкурента, принял закон о высоких пошлинах на вывоз шерстяных изделий из Ирландии, тем самым подорвав экономику острова, Свифт разразился памфлетом «Предложение о том, чтобы во всеобщее употребление вошли изделия ирландской мануфактуры…» Это был фактически призыв к бойкоту английских товаров. Правительство потребовало выдать автора памфлета, которое и так всем было известно: стиль Свифта знал в Британии каждый читающий гражданин. При этом власти понимали, что задеть Свифта, авторитет которого во всех слоях населения был непререкаем, — себе дороже. И решили наказать хозяина типографии, в которой был напечатан памфлет. Бедолага Уотерс предстал перед судом присяжных, и они единогласно его оправдали. Весь Дублин ликовал. Доведенная до отчаяния страна начала обретать достоинство. «То, что я сделал для этой страны, было вызвано моей абсолютной ненавистью к тирании и насилию»,— писал Свифт.
Когда Англия позволила некоему Вуду чеканить мелкую монету для Ирландии с тем, чтобы подорвать ее экономику, Свифт ответил на это «Письмами Суконщика». В них он призвал к бойкоту монеты Вуда. Возмущение в стране, инициированное «Письмами Суконщика», привело к отмене патента Вуда. А Свифт стал национальным героем Ирландии. Он не был сторонником революционных методов борьбы за справедливость. Но он был глубоко убежден, что если человека унижают, он должен сопротивляться.
Безбожник или христианский подвижник?
В свои отношения с Богом Свифт не посвящал даже самых близких друзей. Это породило споры и разнотолки. В отрицании Бога пытались обвинить Свифта еще его современники. Так, премьер-министр Англии сэр Роберт Уолпол, над которым Свифт вволю поиздевался в памфлетах и «Гулливере», говорил о безбожии Свифта, выступая в палате общин.
Одни исследователи считают, что атеистом Свифт не был, поскольку в предисловии к изданию «Сказки бочки» он говорит, что борется с искажениями христианства, а не с религией как таковой. Другие свифтоведы убеждены, что главная мишень памфлета — христианство вообще. Недаром Вольтер заметил: «Розги Свифта так длинны, что задевают не только сыновей, но и самого отца (христианство)». Особенно ратовали за эту точку зрения советские литературоведы: дескать, «ларакорский поп» — предшественник и идейный вдохновитель французских просветителей. Священническое служение выбрал потому, что англиканская церковь как общественный институт представлялась ему наиболее честной структурой, в рамках которой можно было реализовать планы по духовному и нравственному просвещению нации.
Свифт ненавидел церковные расколы. В памфлете «Рассуждение о неудобстве уничтожения христианства в Англии» он обрушился на проект либеральных изменений в религиозном законодательстве, которые, по его мнению, могут негативно повлиять на судьбу христиан. Этот памфлет стал настоящей декларацией прав христианской религии. И все-таки споры о религиозности Свифта не утихают и по сей день.
Мизантроп-благотворитель
За ним закрепилась слава мизантропа, которую он подтверждал многочисленными письменными признаниями. «Я всегда ненавидел все нации, профессии и разного рода общества, — писал Свифт Александру Попу, — вся моя любовь обращена к отдельным людям: ненавижу, например, породу законников, но люблю адвоката имярек и судью имярек; то же самое относится и к врачам (о собственной профессии говорить не стану), солдатам, англичанам, шотландцам, французам и прочим. Но, прежде всего, я ненавижу и презираю животное, именуемое человеком, хотя от всего сердца люблю Джона, Питера, Томаса и т.д.»
Свой годовой доход Свифт разделил на три части: первая — на содержание прихода и личные расходы, вторая — на госпиталь для умалишенных, который он собирался построить, третья, самая большая, на благотворительность. Свифт организовал кассу взаимопомощи для бедняков. Регулярно выдавал средства к существованию нищим — в основном старым, одиноким женщинам. У Свифта была репутация скупца, которую он с удовольствием поддерживал. И мало кто знал о его правиле: всё сэкономленное на его личных нуждах он отдает беднякам. «Когда он обедает один, — писала своей приятельнице жена местного священника, вместе с мужем приглашенная к Свифту на обед, — он пьет пиво вместо вина и тогда дает ей (домоправительнице) полтора шиллинга для бедняков».
Кстати сказать, Свифт получил гонорар только за одно свое произведение — «Гулливера», да и то деньги выхлопотал Александр Поп.
«Гулливер»
Великий мистификатор и актер, Свифт и появление главной своей книги — «Гулливера» — эффектно обставил. Полное название гласит: «Путешествия в различные отдаленные страны мира. В 4-х частях. Написаны Лемюэлем Гулливером, сначала хирургом, а затем капитаном многих кораблей. Лондон. Напечатано для Бенджамена Мотте в Миддл Темпл Гейт, в Флит-стрит. 1726». Лишь в 20-х годах ХХ века в архивах издателя Мотте нашли письма о том, что рукопись ему принес друг Свифта — Эразмус Льюис. К рукописи прилагалось письмо от некоего Ричарда Симпсона. Тот сообщал, что его кузен, Лемюэль Гулливер, доверил ему копию своих «Путешествий». Конечно, Свифт обсуждал с друзьями эту книгу — сохранились письма, в которых он упоминает «Гулливера». Но нигде не обозначено прямо его авторство. До сих пор не найдена рукопись. Друзья Свифта приняли правила игры и сохранили тайну.
Но даже если бы информация о подлинном авторстве была скрыта за семью печатями, нетрудно было бы догадаться, кто написал эту книгу. Это самая «свифтовская» из всех книг писателя. Конечно, она полна прозрачных политических аллюзий, многие герои, особенно в первой, «лилипутской», части имеют конкретные прототипы. Почему же вот уже почти триста лет эта книга волнует, смешит, печалит? Не потому ли, что Свифт показал самую сущность природы человеческой, в каких бы фантастических декорациях она ни проявляла себя?
Не зря Свифта именовали «доктором». Не только доктором богословия был он, а доктором нравственных ран человечества. «Когда я думал о моей семье, моих друзьях и моих соотечественниках, или о человеческом роде вообще, то видел в людях, в их внешности и душевном складе то, чем они были на самом деле, — еху, быть может несколько более цивилизованных и наделенных даром слова, но употребляющих свой разум только на развитие и умножение пороков, которые присущи их братьям из этой страны лишь в той степени, в какой их наделила ими природа»,— говорит Гулливер. И предпочитает своей родине, Англии, страну разумных лошадей — гуигнгнмов.
Завещание Свифта
Каждый год в день своего рождения, 27 ноября, Свифт перечитывал Книгу Иова. Судьба библейского страдальца, лишенного дома, богатства, семьи, здоровья, странным образом перекликалась с судьбой самого Свифта. Он предвидел печальный финал своей жизни. Однажды гуляя с другом, показал на могучий вяз с сухой, мертвой верхушкой: «Вот так буду умирать и я, начиная с головы…» Последние пять лет своей жизни Свифт жестоко страдал от обострения болезни, которая мучила его всегда и выражалась в сильнейших головокружениях и приступах глухоты. Он стал терять память, но сохранил ясное сознание. Это была «меньерова болезнь», или лабиринтин, описанная только в XIX веке и до сих пор неизлечимая. Но даже в эти годы, страдая, Свифт продолжал работать. Он почти не говорил, и на этом основании возник слух о сумасшествии Свифта. Однако специально образованная комиссия хотя и признала его недееспособным, ни словом не обмолвилась о психическом расстройстве. Свифт отлично понимал, что с ним происходит, и от этого страдал еще больше. Последнюю фразу он произнес в 1744 году: «Какой я глупец…» 19 октября 1745 года Джонатана Свифта не стало. Тысячи людей пришли проститься с тем, кого почитали своим защитником.
Свифт хотел быть похороненным в Англии. «Не хочу, чтоб тело мое лежало в Ирландии — этой рабской стране» — писал он Александру Попу. Но потом изменил свое решение: не желал обременять людей хлопотами, связанными с перевозкой. Он распорядился похоронить его тело в соборе святого Патрика, в полночь, чтобы не было толкотни и напыщенных речей — он знал себе цену и знал также, что фарисеи устроят по нему показательную тризну, а фальшь он ненавидел всю жизнь. И пусть над могилой будет установлена доска: «Здесь покоится тело Джонатана Свифта, декана этой кафедральной церкви, и суровое негодование уже не раздирает здесь его сердце. Пройди, путник, и подражай, если можешь, тому, кто ревностно боролся за дело мужественной свободы».
У Свифта есть памфлет, в котором изложен проект создания в Англии госпиталя для дураков, лжецов, подлецов, бездельников, графоманов и других нравственно неполноценных людей. Он подсчитал, что таких, неисправляемых, в Англии двести тысяч человек. Но поскольку болезни эти заразны, то в той или иной форме ими страдает около половины жителей Британских островов. Их лучше изолировать, поскольку пребывание на свободе этих людей обходится Англии гораздо дороже. Такая вот очередная беспощадная по содержанию и изящная по форме шутка декана. Но прошло еще немного времени, и Свифт на пороге смерти завещает свои сбережения на строительство и оборудование госпиталя для слабоумных и умалишенных. И тщательнейшим образом прописывает все детали его функционирования. Последняя горькая и трагическая насмешка Свифта: вся страна — большой дурдом… Госпиталь был действительно создан и работает до сих пор, являясь самой старой психиатрической клиникой Ирландии.
