Двадцать и, тем более, двадцать пять лет назад Россия с бешеным интересом вчитывалась в то, что создала русская эмиграция. Федотова, Бердяева, Ильина, Алданова, Набокова, Ходасевича, Георгия Иванова не то что читали взахлеб, их чтили как интеллектуальных богов. Им поклонялись, как в язычестве поклоняются идолам существ, ставших частью обширного пантеона. И, конечно же, наша интеллигенция со страстью коллекционировала обстоятельства жизни тамошней русской умственной элиты. Поэтому, например, литературные воспоминания Одоевцевой «На берегах Сены» притянули к себе столько читателей.
Конечно, интересовались прежде всего «старшей» эмиграцией, теми, кто уехал по обстоятельствам революции, Гражданской войны и послевоенной большевистской «благодати». Но не меньшая тяга была и к Солженицыну, Довлатову, писателю-фронтовику Некрасову. Разумеется, сметали с прилавков Бродского. Иными словами, те, кто уехал из СССР при Хрущеве и Брежневе, также оказались в фокусе общественного внимания.
А дальше – как отрезало. Современная русская или, если угодно, русскоязычная диаспора за рубежом огромна. И она ежегодно извергает из себя колоссальные потоки художественной литературы, философии, публицистики… Вот только здесь, в России, она мало кому нужна, мало кому интересна. Труды эмигрантов не читают, их жизнь – в зоне игнорирования.
Причины тут могут быть разные. С одной стороны, в самой России можно свободно мыслить, свободно писать и публиковаться; «тамиздат» как площадка для вольного творчества потерял прежнее значение. С другой стороны, при громадных объемах того, что выходит на русском языке в Европе и Америке, интеллектуальная составляющая эмигрантской культуры несколько измельчала. Есть и совсем иной резон, вероятно, главный. Не столь уж многим из эмигрантов, покинувших поздний СССР – раннюю РФ, удалось по-настоящему удачно устроить свою жизнь на новом месте. А опыт мыканья, неприкаянности, призрачного существования безо всякой почвы под ногами – то, от чего современный русский читатель бежит. В России это просто не нужно. Здесь, мягко говоря, жизнь сделалась весьма неуютной. Так что душевных сил вникать еще и в неуют нашей же диаспоры просто не хватает. Она как отрезанный ломоть.
Но если кто-то все же захочет окунуться в страхи и надежды наших соотечественников и современников, мучительно барахтающихся в «прекрасном далёко», что ж, сборник рассказов «Брайтон-блюз», принадлежащий перу известного художника Валерия Бочкова, послужит отличным пособием.
Книга Валерия Бочкова выдержана в тонах поздней осени. Холодно. Темно. Подступают еще больший холод и еще большая темень.
Что ни возьми в жизни русскоязычной диаспоры за Атлантикой, то всё ненастоящее. Как минимум, не совсем настоящее. Полновесными остаются лишь воспоминания об «утерянном рае» и смерть. Текущая реальность – мелкая серая суета. Здесь всё – бытие в полусне, всё – на поверхности, всё – тоска и хлопоты. И ничего не имеет настоящей ценности. От потери смысла жизнь легчает, а душа лишается веса, превращаясь в подобие воздушного шарика. Кажется, можно вмиг оторваться от ледяной воды на житейской отмели и улететь Бог весть куда. Ввысь. Вдаль. В счастье…
Только попробуй!
Оторвался, полетел, совершил побег, и скорая неотвратимая смерть постигнет тебя.
Воспоминания служат якорями, не дающими оторваться от реальности в смерть. Они-то как раз насыщенно-ярки. В них всякий звук, всякий жест, всякое слово – на вес золота. Переживая их заново, очередной маленький человек из числа эмигрантов очередной большой волны, уверяет себя: в жизни было нечто настоящее, не халтура и не фальшь, как всё, окружающее тебя сейчас.
Но якоря устроены так, что не дают сорваться с цепи. И они отнюдь не гарантируют безопасность тому, кто захочет приблизиться к ним, нырнуть к самому дну. Здесь, на дне, то ли отважный, то ли просто сумасшедший ныряльщик при определенном везении сможет прикоснуться к ржавому надежному металлу, обросшему водорослями времени. Но вскоре он непременно умрет, захлебнувшись.
Возврат невозможен.
Тот, кто рискнет вернуться, получит ад, а не рай. Уйдет опять-таки в смерть, только смерть эта будет не от выветривания смыслов, а от углубления в тяжелую страшную мистику, где воздуха нет, дышать нечем.
Что остается героям двенадцати рассказов Валерия Бочкова, собранных под одной обложкой?
Главным образом, тратить годы, ведя жизнь поплавка. Ведь поплавки не летают и не тонут. Они при любых обстоятельствах продолжают существовать, как ни в чем не бывало. Им хорошо на поверхности мелкого холодного моря. Жаль, жаль, что люди отличаются от поплавков наличием разума и души! Им приходится мучиться от бездарно уходящего времени. Им хочется славы, любви, денег, да хоть какого-то смысла на невысоких волнах житейской бессмыслицы. И они рвутся все-таки улететь или вернуться на глубину вопреки правилам игры.
А значит, обречены скоро умереть…
Поэтому столь много смертей на страницах этой книги.
Редкий пройдоха, чистокровный уральский русак (он же фальшивый еврей) Коган пытается ограбить старуху и гибнет, бездарно провалив последнюю свою махинацию. Поплавкам не положено дергаться на леске! Посасываешь еврейские фонды помощи соплеменникам, притом делаешь это как сущий мошенник, – вот и сиди тихо. Та самая старуха, костистое создание Агнесса Васильевна, лишилась всего – любовников, кота, а главное, детства, с его растекающимся по сонным комнатам духом запеченного гуся, с его ощущениями шершавой плотной бумаги, на которой красиво нарисованы кремль, дед мороз и тисненые золотом цифры 1955. На что она теперь способна? Разве только войти в воды Атлантического океана и безнадежно поплыть в сторону Нового года из прошлого века.
Вот и Чижа, бежавшего когда-то из советской Латвии, любившего когда-то девушку-латышку и признававшего за ее народом право сопротивляться власти его собственного народа, через много лет «втянуло» в ту же реальность, малость постаревшую, увядшую, но все еще живую – реальность с его братом-близнецом, убившим его девушку… Два брата – один народ. Бочков представляет его разделенным надвое: одни остаются внутри тягучей и жестокой русской мистики, другие уходят, но как только воспоминания заставляют их вернуться, так сразу же получают они от этой мистики смертельный удар.
А вот две шустрые старушки – осанистая Митрофанова, дочь генерала, и суетливая Софа Кац. Они совершают побег не по-русски, а по-американски: грабят грабителя и даже какое-то время наслаждаются обретенными деньгами. Но… поплавки ведь не летают, не правда ли? Одну убивают, другая совершает убийство, и долго ли ей теперь оставаться на свободе!
Желание поразвлечься с чужой женой и заработать немножечко денег приводит истрепавшегося, нищего журналиста Семена Будицкого к предательству собственной дочери, а потом к гибели. А ведь когда-то он брал интервью у великих людей мира сего, высоко метил.
Другой журналист, ведущий музыкального парада Билли Рокоссовский (он же Гриша Горхивер – «узкогрудый еврей с грустным лицом хворой птицы»), мечтает стать персоной высшего света, мечтает о широкой известности, о черном лимузине, о квартире с окнами на Центральный парк. В реальности у него есть чудесный радиоГолос и море писем, пришедших от восторженных поклонников изо всех уголков СССР. Но больше у него ничего нет и не будет. Его просто уволят, жалко уволят, когда СССР исчезнет и вкладывать американские бюджетные деньги в радиовещание на Эрэфовские просторы станет делом малополезным. Рокоссовский-Горхивер не летал и не тонул, он держался поверхности как честный поплавок. Он не умер, но жизнь его закончилась ничем, крахом всех мечтаний.
Надежду дает только любовь, лишь бы ее не пропустить! И когда в финальном рассказе нищему молодому интеллектуалу Мещерскому, подрабатывающему гориллой на детских праздниках, все-таки звонит юная красавица, это хороший финал для печальной книги. Свет в конце туннеля достается немногим, но все же он не пропал, и порой Господь Бог посылает его даже таким беспросветным господам, как эмигранты из Восточной Европы.
Пожалел Валерий Бочков своих читателей… И, наверное, правильно сделал. Без этого света под занавес «Брайтон-блюз» можно было бы включать в список дополнительной литературы к учебному пособию по суициду. А звонок красавицы придает ему иную тональность. Автор как будто говорит читателю: «Тяжело, брат? Ну да, такая у нас с тобой жизнь. Но, знаешь ли, побарахтаться все-таки стоит. Некоторые, брат, выгребают и против правил».
Фотография Акоса Майора.
