Сейчас принято говорить о возрождении церковного искусства. В подтверждение этой мысли обычно следует радостный рассказ об очередном отреставрированном или вновь расписанном храме. Но есть у медали и обратная сторона...
Несмотря на то что сегодня существует множество возможностей для оформления церковного пространства, большинство художников все-таки пытаются работать по уже существующим образцам, стилизуя пространство храма под XVII или под XIX век и так далее. Я не говорю, что это невозможно. Традиция в таком деле необходима. Но в итоге избирается наиболее легкий путь компиляций, а произведение утрачивает живое дыхание художника. Я сужу даже по своим студентам из Суриковского института: те, кто не справляются со светскими заказами, у кого нет индивидуальных идей, продуктивных для современной архитектуры, свободно начинают работать в храмах, потому что там протографы и достаточно лишь раскрыть нужные книжки, чтобы сделать все на нужный манер. К тому же храмовая роспись — это квадратные метры, за которые платят: чем больше «закрасит» художник, тем больше заработает, вот и имеем в итоге на стенах иллюстрации из книжек, хуже или лучше сделанные, да пугающее изобилие орнамента.
Но традиция традицией, историческое наследие историческим наследием, а ведь никто не запрещает художнику верить по-своему, по-своему любить Творца, Спасителя. Для меня православная вера — олицетворение некоей внутренней свободы, а не заталкивание человека в какие-то узкие рамки. А значит, и все вокруг должно быть безусловно радостным, все должно делать жизнь человека, ставшего на этот путь, гораздо более наполненной. Так почему же художники начинают зацикливаться на уже готовых образцах? Разумеется, их надо изучать, это только на пользу, но жить следует все-таки по-своему. Ведь наше время — это наше время. И мы не можем мыслить другим языком кроме того, на котором разговариваем. Мы не имеем права прикидываться, подстраиваться. Посмотрите, византийское искусство получило свое особое развитие, стало абсолютно духовным в России благодаря таким мастерам, как Феофан Грек, Андрей Рублев, Даниил Черный, Дионисий… Но этого колоссального взлета не было бы, если бы они просто копировали ранние византийские образцы, делали «как надо», а ведь это сейчас и происходит.
Главное — не то, как изображать те или иные образы, а как в целом трактовать церковное пространство. И здесь, мне кажется, кроме существующих традиционных форм могут быть и другие возможности. В византийских храмах, особенно в тех, которые возводились в Константинополе, основное внимание уделялось Небу, тому, что над человеком, затем — полам. А зона обитания человека была достаточно демократичной, украшалась отделочными материалами. Есть потрясающие примеры древних каппадокийских храмов, в которых белые известковые пространства по граням расписаны красной охрой. И когда их стали раскрашивать «как положено», они многое потеряли в смысле духовного воздействия. Белая стена зачастую более духовна, чем раскрашенная, потому что она дает храму форму. А изображение форму снимает, превращая весь храм, в том числе и то место, которое положено для людей, — в Небо. В результате часто страдает образ в целом. Поэтому я бы резко сократил усилия художников по работе в архитектуре. Тем более если она хороша. Другое дело, что храмовое строительство — это отражение той архитектуры, которая присутствует в нашей жизни. И получается, что храмы, которые возводятся заново, на пустом месте, не всегда настолько хороши, чтобы о них можно было говорить всерьез. Материалы — новые, а архитектурная мысль на их основе — довольно заскорузлая, потому что возникает она из работы по каталогам, а в итоге все делается путем наименьшего сопротивления. А ведь храм, который может и должен быть расписан фресками или отделан мозаикой — это все-таки строение с хорошим кирпичом под известь, со сводчатой кладкой и прочими сложностями, к которым мы не привыкли. Сегодня мы всё отливаем из бетона, а бетон — мертвый материал, который практически ничего не приемлет: он несовместим ни с мозаикой, ни с фреской.
Конечно, существует такое понятие, как канон. Но канон не ограничивает творческий порыв художника, а во многом облегчает его труд. А вот работать в замкнутых рамках клише — дело неблагодарное, художнику тяжело, он начинает утрачивать вдохновение и даже веру. Если человек начинает делать по готовым образцам, то теряется внутреннее видение.
Я глубоко убежден, что работа в православном храме — это стиль жизни. Перед художником стоит здесь задача не формальная, а духовная. Поэтому я редко и с опаской берусь за церковные объекты. Вообще, в идеале этим должны заниматься монахи. Но где взять столько монахов-художников?!
Если бы церковное искусство было делом моей жизни, я бы работал над тем, какое место Небо занимает в пространстве храма, какое оно, какого цвета. Тотальное убеждение, что оно голубое или синее, — это клетка, в которой трудно пошевелиться. А небо может быть каким угодно: золотым (как, например, в византийских храмах, хотя это подходит лишь для мозаики), белым, черным… Но это и есть Небо, у которого существует свое место — сверху, и спутать его с полом вряд ли возможно. Кстати, и полу в византийских храмах уделялось особое внимание: на полу изображались животные, птицы, пейзажи, что довольно верно с психологической стороны, поскольку прихожане в основном смотрят в пол. А сегодняшний максимум — выложить пол мрамором.
Безусловно, строить храмы надо по велению сердца, а не только по желанию заказчика. Зачастую зодчие предлагают сегодня по десять вариантов проекта. Но ведь не может человек десять вариантов сделать качественно! Когда я вел работу по проекту храма в Переделкине, то настоятель храма Преображения Господня архимандрит Владимир (Зорин) попросил меня представить пять-шесть вариантов ограждения территории и ворот. На что я сказал, что сделаю только один, так как могу разработать один вариант очень хороший, другой хуже, третий еще хуже. И у меня нет гарантий, что выбран будет лучший, а не самый плохой. А отвечать мне. И отец Владимир согласился.
Если человек берется за храм, он должен отдавать себе отчет, что с этим храмом связана конкретная история, конкретные святые, надо изучить материал, понять, сопоставить. А дальше — работать. Работать так, чтобы это вызвало доверие, а не стало бы иллюстрацией из книжки, плохо понятым и плохо исполненным образцом. Только боюсь, что к той поре, пока созреет какое-то оформленное отношение к церковной архитектуре, оформленный язык, — не останется храмов для творческого осмысления, потому что их в спешном порядке все расписывают. И когда наконец-то появятся какие-то новые концепции, все будет уже раскрашено. И раскрашено в основном весьма сомнительно.
Фото из архива автора
